Письмо живым людям - Вячеслав Рыбаков

— Это тот Выонг, который серебро на позапрошлом чемпионате?..

— Именно он, графиня. К сожалению, злая судьба воспрепятствовала нашим новым встречам…

— А что такое? — спросил Гжесь.

— А помнишь, передавали: лопнул ледник в Антарктиде и вскрылась старая империалистическая база с колоссальным запасом каких-то ОВ. Пытались локализовать, но — места-то безлюдные, пока заметили… Весь берег, всю воду прибрежья потравило. До сих пор борются. Я звонил Выонгу — он же эколог по профессии, так я понял, что им там более чем не до отпусков. Хотя он почти ничего не рассказывал.

— Мерзость какая! — пробормотал Гжесь. — Вот запакостили планету. Сколько лет прошло, а все-таки что-нибудь да выныривает. Яды, бомбы… Просто придушил бы своими руками!

— А вы драться будете еще? — спросила Галка. Дуэлянты вдруг обнаружили, что когда-то уже перестали фехтовать и стоят просто так.

— Да ну его, — невнятно сказал Гжесь. У него дыхание успело сильно сбиться.

— Так я никому и не понадобилась, — сокрушенно сказала Галка. — Зря только корпию дергала.

Гжесь растерянно обернулся к ней.

— Умри же!! — вдруг леденяще гаркнул Дикки и, сделав молниеносный выпад, аккуратно кольнул Гжеся меж лопаток.

— Ты чего… — Гжесь повернулся, понял и рухнул, успев простонать: — Подлая измена!

Расплескивая прохладную, сыпучую мякоть песка, он сделал несколько судорог и живописно замер. Галка вскочила и бросилась к нему, приказывая в пространство:

— Воды и корпии! Скорее, он истекает кровью!

— Ему не помогут, ваши доморощенные средства, кудесница! — демонически захохотал Дикки. — Рука тверда, дух черен, крепок яд! Ваш рыцарь пал навеки!

— Мой рыцарь! — завывая, воззвала Галка и пала на колени возле распростертого тела. Дикки красиво отшвырнул шпагу и, бодро взбежав по ступеням, исчез в коттедже.

— Я уже истек кровью, — глядя ей в глаза, серьезно сказал Гжесь. Галка сердито сморщилась и ответила:

— Дурацкое дело — не хитрое…

Гжесь, яростно вздрогнув, как от пощечины, попытался сесть, но она удержала его и вдруг положила его голову себе на колени. Он замер и перестал даже дышать, погружаясь затылком и шеей в гладкую прохладу ее кожи, в томительное атласное беспамятство.

— Лежите, рыцарь мой, вы еще очень слабы, — сказала Галка чуть напряженным голосом, продолжая придерживать его за плечи. Он медленно поднял руки и накрыл ее ладони своими.

Стало тихо. Только из коттеджа едва слышно доносилась музыка.

— Как здорово, что мы вместе летим, — прошептал Гжесь и поводил головой, гладя стиснутые Галкины ноги.

— Неудобно?.. — вскинулась она, но он сказал с пронзительной, уже болезненной для ее сердца теплотой:

— Да ну что ты…

Она помолчала, пытаясь выровнять дыхание. Дыхание не выравнивалось. Оглушительная истома поднималась от сладкой тяжести на коленях.

— Удивительно повезло… второй же рейс. Было бы ужасно, если бы кого-то не пропустили… Или распределили на разные корабли, ведь правда? — произнесла она чуть дрожащим голосом, и это было признанием.

— Я бы один не полетел.

Она улыбнулась и вдруг спросила:

— Ты правда собирался купаться?

А он мгновенно ответил:

— Идем вместе.

И она тут же согласилась:

— Идем.

Он не пошевелился. И она не пошевелилась.

— Вот только еще полежу после такой потери крови, — сказал он. Она беззвучно шевельнула губами, а потом повторила едва слышно:

— Лежи.

Мерцающие глыбы долгих волн сонно, медленно накатывали на берег.

— Говорят, там жилья будет не хватать первое время…

Приютишь? Хоть на… — у него перехватило горло, — хоть на несколько дней?

Она резко выдернула свои ладони из-под его, и он тут же испуганно вскочил.

— Дурак, — пробормотала она. — Пень бесчувственный. Если уж я впущу, так потом не выпущу, так и заруби на своем римском носу!

Дикки протолкался меж танцующих, галдящих друзей к столу, на ходу зачерпнул ложку салата. Я обязательно полечу, думал он, энергично жуя. Сердце его пело, кровь горячо, туго билась в жилах. Он слегка приплясывал под музыку. Обязательно. Среди ста тысяч народу затеряться — плевое дело. Пролезу завтра зайцем, мне ли их электронику не обмануть, на стартовом поле этом. Он дожевал, проглотил и, не присаживаясь, по-прежнему притопывая в такт мелодии, зачерпнул еще. Вот мама только… На миг он перестал жевать. Ну, ладно. Что об этом. Когда там самые трудности пройдут и станет вроде как на Земле, я вернусь, конечно. Но если все время про маму думать, мужчиной никогда не станешь и ничего в жизни не сделаешь. А, все обойдется, все будет прекрасно, только бы пробраться на корабль! Такое дело начинается — нельзя, чтобы без меня! Второе солнце станет человеческим, и уж я обязательно приложу к этому руку! Скорее бы рассвет. Хотелось немедленно бросить свою монету, орел или решка, пан или пропал, прозябать или жить. Жить! По-настоящему жить, на пределе! Тоже мне, выдумали не пропустить меня из-за каких-то там паршивых кровяных каких-то телец. Ха-ха, только и могу сказать вам в ответ. Гжесь — мальчишка, пусть милуется со своей голенастой, раз это для него интереснее всего — на Земле ли, на Терре… Мы станем галактической расой наконец, целую планету сделаем второй Землей на другом краю Галактики — эх, ты, Гжесь! Полечу, полечу!

Мэлор

Когда Бекки подкралась сзади, Мэлор не обернулся, делая вид, что не слышит ее бережных кошкиных шагов. Она, конечно, боялась ему помешать — пусть думает, что не помешала. Хотя он не работал. Он сидел, уставясь в бумаги, и пытался представить, что происходит сейчас на лайнере. Наверное, пассажиры уже расходятся по нейтрализационным камерам. Бекки несколько секунд шепотом дышала над Мэлоровым плечом, а потом спросила тихонько:

— Ждешь?

Она все сразу поняла. Она все всегда понимала сразу.

— Ну, в общем… — Он зажмурился.

— Все ждут, — вздохнула она. — Ты… ты почему вот-таки заявления-то не подал?

— Зачем? — спросил он.

— Привет! Как это — зачем. Даже я подавала!

— Я знаю.

После того как ее отбраковала медкомиссия, он сжег уже заполненный бланк с заявлением, лежавший в верхнем ящике стола. Он не хотел — один. Странно, неужели вот об этом даже она не догадывается? Он открыл глаза и обернулся. Она немедленно расцвела улыбкой, встретив его взгляд. Она была маленькая, тонкая, с хрупкой копной каштаново-рыжих волос, которые острыми, загибающимися вверх языками скатывались поверх свитера к отчетливым лопаткам и небольшой груди. Мэлор осторожно запустил пальцы в эту копну.

— Идем в зал, — сказала Бекки виновато. — Уже собираются.

— Идем, — ответил Мэлор и поднялся. Они вышли из уютной каюты в коридор, двинулись к лифту. Мэлор кусал губу. Кокки молча шла рядом и время от времени коротко заглядывала ему в лицо.

— Генераторы не погасили? — вдруг встревожившись, спросил Мэлор.

— Нет, — тихо ответила она. — Конечно, нет.

— Правильно… Праздник праздником, а статистика пусть набегает. Мощность на выходе та же?

— Конечно.

— И датчики ничего не регистрируют, естественно.

— Ничего пока…

— У меня такое чувство, — сказал Мэлор, — что сегодня обязательно будет результат.

Бекки украдкой вздохнула.

— Товарищи персонал Ганимедского института физики пространства! — возгласил, поднявшись с искрящимся бокалом в руке, Карел. — У нас, как и у остальных пятидесяти миллиардов человек человечества, сегодня торжество. При всем том среди нас присутствует странная личность. Вы догадываетесь, кого я имею в виду?

Полтора десятка человек, сидящих за праздничным столом, уставились на Мэлора, оживленно рокоча: «Нет! Не догадываемся!»

— Я имею в виду одного из самых молодых наших сотрудников — хотя все мы тут, правду сказать, не старые… Мэлора Юрьевича Саранцева.

Раздался одобрительный гул.

— Эта странная личность — единственная из нас, которая даже не подала заявки в медкомиссию. Все сделали это, и двое наших, как известно, прошли отбраковочные тесты. По окончании работ по нашей общей теме они вне очереди примкнут к славному отряду переселенцев.

— Вешать личность! — взревели все. Карел качнул бокалом.

— Я не шучу. — От скрытой обиды его голос был излишне резок, и сразу стало ясно, что если до этого он хотел говорить щадяще, пряча чувства за иронией, то теперь выскажет все впрямую. — Меня это, признаться, удивило. Факт такой социальной индифферентности, прямо скажем, настораживает. Должен настораживать. Во всяком случае, меня насторожил. Сейчас, конечно, не время и не место, но я пользуюсь случаем привлечь общее внимание к факту, в котором обязательно нужно будет разобраться. Неужели наш коллега, столь храбро громящий основы теории надпространственных взаимодействий и не боящийся авторитетов, реальных-то трудностей все же боится в душе? Но, спрашивается, кому, как не молодым, здоровым, одаренным…