Единственная любовь Казановы - Ричард Олдингтон

Венгр… Мысль о нем вернула Казанову к необходимости утихомирить глупца и каким-то образом отобрать у него Анриетту. Как же это осуществить? Казанова не имел об этом ни малейшего понятия, ибо всякий раз, когда он пытался что-то придумать, в голову лезли все прочие проблемы и непонятности, связанные с Анриеттой, а ум, который не может сосредоточиться, не способен ничего решить, это уж точно… Казанова машинально пересек коридор, постучал в дверь и вошел в комнату венгра, где ему предстало зрелище, наполнившее его чувством неприязни к этому нелепому и назойливому созданию рода человеческого, настойчивым желанием избавиться от него.

Верный военным идеалам, венгр надел парадную форму — Казанова увидел, что он капитан; мундир сверкал золотом и позвякивал медалями: венгр решил убить своего так называемого «товарища» с соблюдением всего церемониала. Держа в руке смертоносное оружие — саблю, он упражнялся в приемах поединка с таким спокойствием и достоинством, словно выступал перед ее величеством императрицей. Увидев Казанову, капитан перестал наносить удары «противнику», упер кончик сабли в не застланный ковром пол и, приподняв брови, спросил:

— Ну-с?

— Что — ну-с?

— Он готов? А то я хочу завтракать.

Нелепость, если не сказать, оскорбительность этой фразы привела Казанову в отчаяние. Правда, он наверняка отнесся бы ко всему этому куда спокойнее, не будь тут замешана Анриетта, но при всех своих пороках Казанова не был задирой — его возмутил этот идиот-военный, который ставил «честь» выше здравого смысла, а человеческую жизнь ценил меньше собственного завтрака. Казанове как раз и не хватало злости, чтобы перестать витать в облаках.

— Сударь, — сказал он с наилюбезнейшим видом, подходя к венгру. — Дело улажено, к чести обеих сторон. Лейтенант даже не просит вас извиниться и принимает ваши объяснения.

Венгр, наверное, не больше удивился бы, если бы сабля, на которую он опирался, вдруг превратилась в живого угря. Он покраснел, на его лице так комически смешались изумление и оскорбленное достоинство, что Казанова с трудом удержался от улыбки.

— Какого черта, сударь! — захлебываясь от ярости, воскликнул капитан. — Что вы, черт подери, хотите этим сказать? Вы меня оскорбляете, а я на все оскорбления отвечаю вот так, сударь, так! — И он взмахнул саблей, полагая, что выглядит необычайно грозно, тогда как на самом деле вид у него был препотешный.

— Сударь, — воззвал к нему Казанова, пустив в ход все свое обаяние, — я полагаю, вы хотя бы выслушаете того, кто совсем недавно имел честь драться на вашей стороне?..

При этих словах капитан торжественно наклонил голову, точно старый попугай.

— Вы мужчина умный и человек чести, — льстиво продолжал Казанова, — и вы, несомненно, понимаете, что только человеку, обладающему особыми заслугами, могли бы поручить столь важную миссию, как охрана принца, путешествующего инкогнито…

— Принца! — У капитана от изумления чуть не вылезли глаза из орбит. — Какого принца?

— О, господи! — Казанова изобразил отчаяние. — Я сказал «принца»? Капитан, я полагаюсь на ваше великодушие и надеюсь, вы забудете о том, что я нарушил доверенную мне тайну, и ни единым намеком не дадите это понять самому принцу. Но факт остается фактом… и это по указанию самой императрицы он воздержался от участия в драке, как и по ее указанию безопасность его особы была доверена одному из лучших фехтовальщиков в армии.

— Тысяча чертей! — воскликнул капитан, не приходя в себя от изумления. — А как же насчет депеш, которые я везу?

«Черт подери, — подумал Казанова, — как же я об этом не вспомнил!» Вслух же он сказал:

— Это тоже чрезвычайно важно, и я убежден, что благополучная их доставка вместе с благополучной доставкой принца обеспечит вам повышение…

— Повышение?! — Глаза у капитана загорелись, ибо, как все бедные офицеры, не имеющие могущественных друзей, он убедился, что повышения приходится долго ждать.

— Ш — ш! — Казанова приложил палец к его губам. — Сейчас не время для подробностей. Все объяснится позже. А пока жизнь принца в опасности — ему угрожают эти мошенники или еще какие-то. План таков. Я поеду с… мм… лейтенантом. Вы — следом на случай нападения. На границе разделимся: вы поедете прямо в Ливорно и будете ждать нас в гостинице. Если в течение трех дней вы ничего от нас не услышите, следуйте немедля в штаб и докладывайте…

— Но… — с сомнением начал было венгр.

Казанова величественным жестом отбросил все возможные сомнения.

— Сударь! Разве время сейчас перебрасываться словами, когда жизнь принца в опасности? — Он вытащил часы, сверил их с часами капитана и объявил, кладя конец всем дискуссиям: — Выезжаем через десять минут.

3

Казанова переминался с ноги на ногу, стоя у дверей почтовой станции и глядя на большой почтовый двор, в котором пара ленивых конюхов, следуя хорошо известному принципу «до завтра успеем», запрягала лошадей в две почтовые кареты. Казанова не пытался подгонять их согласно не менее известному принципу — с помощью чаевых. Наоборот: время от времени поглядывая исподтишка на часы, он пытался занять капитана нескончаемым потоком эротических анекдотов, чтобы тот не замечал течения времени. А дело в том, что Анриетта опаздывала, хоть и была убеждена в грозившей ей опасности, — женщины всегда ведь опаздывают. Капитан же, как все профессиональные военные, был пунктуален до секунды и, естественно, рассчитывал, что молодой солдат будет так же пунктуален, хоть он и принц.

Казанова с тревогой наблюдал за капитаном, а тот становился все мрачнее и подозрительнее, но объяснялось ли это задержкой с отъездом, или же капитан внутренне разогревал себя, подводя к необходимости новой дуэли, Казанова не мог решить. Хоть бы она поспешила! Он все мысленно просчитал: в последнюю минуту дать хорошие чаевые конюхам капитана, чтобы те задержали его, а другие чаевые — собственному кучеру, чтобы тот гнал вовсю и ушел от преследователя… А затем, когда Анриетта останется с ним наедине…

К его изумлению, Анриетта наотрез отказалась следовать его изящно придуманному плану. Казанове, правда, удалось посадить ее в свою карету, прежде чем она успела что-либо возразить. Крикнув через плечо капитану, что они непременно встретятся у пограничного таможенного поста, Казанова нетерпеливо бросил кучеру: «Трогай!» — и уже готов был вскочить в карету и сесть рядом со своей таинственно переодетой дамой.

— Стойте! — воскликнула Анриетта столь решительно, что кучер придержал лошадей и оглянулся, чтобы проверить, не забыли ли чего важного.

— Теперь-то в чем дело? — спросил Казанова, сгорая от нетерпения, но стараясь соблюдать спокойствие и добродушие.

— Капитан.

— При чем тут капитан?

— Он должен ехать со мной.

— С вами?! — Казанова был потрясен. — Вы хотите сказать, что предпочитаете путешествовать с этим занудой вместо меня?

В его тоне звучала столь явная ревность, что Анриетта на секунду растерялась. Окинув взглядом двор, она увидела, что за ними наблюдает по крайней мере десяток бездельников, включая мрачного хозяина почтовой станции и капитана.

— Ради всего святого, не устраивайте здесь сцены, — взмолилась она. — Это может стоить нам жизни. Я объясню позже… на досуге… когда мы будем одни. Я должна быть уверена, что этот идиот благополучно доберется до Флоренции.

— Вы должны быть уверены в том, что он благополучно доберется до Флоренции?! — В голосе Казановы звучало сомнение, хотя он и обрадовался обещанию, прозвучавшему в ее словах: «когда мы будем одни». — Но это же он охраняет вас!

— Так он полагает, — сказала она, — но мозг операции — я. Он везет депеши куда более важные, чем думает этот тщеславный идиот, и опасно, если они попадут в руки не тех людей. Позвольте, я сяду в его карету.

— Мы подождем его у границы, — взмолился Казанова, — дайте мне по крайней мере доехать с вами до нее. Если вы так настаиваете, то пересядете там.

— Клянетесь вашей честью?

— Клянусь честью… и любовью.

Анриетта махнула кучеру, чтобы трогал, и подвинулась, чтобы Казанова мог сесть рядом. Памятуя о чаевых и желая честно заработать их, кучер так стремительно тронул с места, что Казанова чуть не вылетел на грязный почтовый двор. Только ловкость и сила спасли его от шумного и нелепого падения, а такого рода беды даже зарождающаяся любовь с трудом забывает. Благодаря судьбу за то, что он избежал падения, Казанова откинулся на стенку кареты, готовясь как можно лучше использовать свое первое настоящее solitude à deux [66]с Анриеттой. Он дважды спас ей жизнь — из ледяной воды канала и от вспыльчивого капитана, он нес ее на руках и видел обнаженной, пожертвовал ради нее другой женщиной и последовал за ней, стоило ей поманить, — за все это он, безусловно, достоин награды или, по крайней мере, обещания награды.