Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В Красноярск прибыли 4 апреля утром, и Глеб сразу же принялся высматривать в толпе, встречавшей поезд, Тоню и Старика и, конечно, увидел их! Они были веселы, выглядели прекрасно, кричали какие-то приветствия. Поговорить же, к сожалению, не пришлось — охрана решительно оттеснила их, и Глеб видел уже издалека, как жандарм остановил Старика и стал что-то с подозрением у него выспрашивать.
«Как бы не было лишних неприятностей», — подумал в расстройстве Глеб.
Встреча им была уготована просто экзотическая. Кордон стражи из Москвы с обнаженными шашками дополнялся теперь извне местными казаками, образовавшими сплошную стену, ограничивающую небольшой загончик на станционной площади, где стояли несколько простых телег с соломой. «Стариков» и Лепешинского (он под их влиянием почти полностью отрекся от своих народовольческих взглядов) усадили на эти телеги и направили прямехонько в красноярскую тюрьму.
На следующий день после приезда Глеб подал от своего имени и от имени остальных «стариков» прошение енисейскому губернатору. В нем содержалась просьба «разрешить ему и его товарищам сняться в фотографии г. Красноярска». Фотография Кеппеля-Аксельрода была назначена заранее и была известна как место свиданий политических ссыльных с родными и товарищами. Надзиратель Козьмин, однако, тоже не дремал и доложил уже полицмейстеру Гирину, что заключенные используют фотографию для встреч с «посторонними». Прошение Глеба было оставлено без последствий.
Но было получено разрешение на свидание с сестрой и матерью, тоже прибывшей в Красноярск.
Эльвира Эрнестовна и Тоня сообщили Глебу и Базилю, что, возможно, их удастся «устроить» в Минусинский уезд, который, по слухам, является изо всех зол злом наименьшим из-за сносного климата и дешевизны продуктов.
Красноярская тюрьма сильно отличалась от тех, которые приходилось видеть Глебу раньше. Здесь многие, отправляемое на поселение, были в цепях, а левая половина головы у них была выбрита. Все политические были помещены в большую и грязноватую камеру, сплошь уставленную железными кроватями с деревянными досками вместо сетки. Ждали окончания разлива рек. Задержка эта оказалась очень кстати; Ульянову, Старкову, Глебу и Ванееву был назначен находящийся неподалеку от Красноярска Минусинский округ. Не задержись они в Красноярске, пришлось бы ехать на лошадях до Иркутска, а потом обратно, считай, две тысячи лишних верст.
Из красноярской тюрьмы удалось выбраться лишь 28 апреля. До отплытия парохода «Святой Николай» оставалось два дня, нужно было сделать кое-какие покупки, подготовиться к будущей деревенской жизни. Глеб встретился со Стариком, успокоил матушку, все о чем-то хлопотавшую, все опасающуюся, не отменят ли такое счастье — Минусинский округ?
Наступил наконец день отъезда, заметим, свободного отъезда, за свой счет, без стражи и прочих аксессуаров неволи. Собрались на пристани отъезжающие — Старик, Глеб, Базиль, Эльвира Эрнестовна и провожающие, среди них Ванеев. Попрощались — когда свидятся теперь? Уж не раньше, наверное, чем через три года! Отдали концы, вышли на енисейскую холодную стремнину. Друзья были веселы, смеялись. Было 9 часов утра 30 апреля 1897 года по старому стилю. Начиналась новая жизнь — не в тюрьме, но и не на свободе. В ссылке…
…«Святой Николай» шел против течения медленно, с чувством, с толком, с расстановкой. К вечеру капитан приказал отдать якорь. На берегу виднелась маленькая часовенка.
— Нужно помолиться Николе, — серьезно сказал капитан. — Отслужим молебен о плавающих и далеко путешествующих. — Он посмотрел на друзей. Они как будто бы не возражали, но когда пароход пришвартовался, в часовенку не пошли, а двинулись вдоль берега, где над рекой поднимались обветрившиеся, овеянные и рассыпанные временем скалы.
Далеко забрели друзья, перебрались через Филаретов ручей, дошли до устья Маны и наткнулись на арестантское царство: здесь заключенные заготовляли дрова и шпалы для строящейся за Красноярском железной дороги. Часовой прогнал их, и они вернулись к огням на берегу. Матросы жгли костры, вокруг грелись пассажиры, на мачте парохода тускло светил призрачным мятущимся светом керосиновый фонарь.
— Дивные горы здесь, — сказал было Глеб, и тут же матрос бывалый откликнулся из темноты:
— Так и называют здешние края — Дивногорьем.
— Глеб, а ты помнишь, что завтра Первое мая? — отозвался Старик. — Неплохо бы его отпраздновать на этой красоте, над Енисеем. Жалко, красного флага нет. Ничего, за нас его в России, на материке поднимут.
Глеб задумался над словами Старика и решил к завтрашнему дню подработать русский текст к еще одной красивой польской революционной песне. Он начал бормотать, мурлыкать себе под нос, не обращая внимания на приятелей, затеявших над ним невинный розыгрыш и шутку.
Назавтра, когда «Святой Николай» подошел к устью реки Шумихи, где для него были приготовлены здешними крестьянами «пароходные» дрова, и капитан объявил, что остановка продлится не менее трех часов, друзья поспешили на берег, прорвались через кордон хозяек, наперебой предлагавших пассажирам кедровые шишки, орехи, грибы, моченую бруснику, быстро-быстро начали взбираться на высокую террасу над Енисеем, откуда хорошо видны были покрытые лиственницей Бирюсинские горы.
Тут Глеб и Базиль решили поразить Старика тем, чего тот явно не мог знать, ибо миновал сиденье в Бутырках, — неизвестными ему революционными песнями.
Сначала друзья спели боевой революционный гимн «Смело, товарищи, в ногу», написанный в тюрьме Леонидом Радиным. Старик подпевал с большим воодушевлением.
Глеб попросил Базиля спеть «Варшавянку».
— Вихри враждебные веют над нами, — начал Базиль, и тут же к нему присоединился Глеб. Старик сначала что-то мурлыкал в такт, а затем, поймав слога припева, стал уверенно вторить. Когда песня окончилась, он даже, кажется, слегка расстроился.
— Отличная песня. А слова русские чьи, не твои ли, Глеб?
Глеб расцвел. Лучшего признания своим поэтическим склонностям он себе не представлял. Тогда он решил еще более поразить Старика и спел «подправленную» только вчера песню:
Слезами залит мир безбрежный,
Вся наша жизнь — тяжелый труд,
Но день настанет неизбежный,
Неумолимо грозный суд!
- Шу-шу. Из воспоминаний о Владимире Ильиче Ленине - Глеб Максимилианович Кржижановский - Биографии и Мемуары / Детская образовательная литература
- Свидетельство. Воспоминания Дмитрия Шостаковича - Соломон Волков - Биографии и Мемуары
- История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 2 - Джованни Казанова - Биографии и Мемуары
- Сталин. Вспоминаем вместе - Николай Стариков - Биографии и Мемуары
- Мысли и воспоминания Том I - Отто Бисмарк - Биографии и Мемуары
- Победивший судьбу. Виталий Абалаков и его команда. - Владимир Кизель - Биографии и Мемуары
- Николай Георгиевич Гавриленко - Лора Сотник - Биографии и Мемуары
- У романистов - Петр Боборыкин - Биографии и Мемуары
- Принцип Прохорова: рациональный алхимик - Владислав Дорофеев - Биографии и Мемуары
- Дискуссии о сталинизме и настроениях населения в период блокады Ленинграда - Николай Ломагин - Биографии и Мемуары