Светлейший князь (СИ) - Шерр Михаил

— Анна Петровна, у меня к вам одна просьба. Вы тут я смотрю, уже всё наладили, — я внимательно все оглядел. — По крайней мере ежеминутный контроль не требуется. Поэтому возьмите в свои руки еще одно важное дело. У нас куча неграмотных. В том числе мои помощники в госпитале, да и Лукерье с Кондратом по большому счету тоже. А в госпитале позарез как мне нужны грамотные помощники, — покачал я головой. — Попробуйте с отцом Филаретом организовать их обучение грамоте и письму.

Всю дорогу до завода мы с Петром Сергеевичем обсуждали, что и как нам делать. Работа на заводе в буквальном смысле кипела. Дедушка Фома с нашим кузнецом Василием Ивановичем образовали мощную организационно-техническую коалицию. Они быстро нашли общий язык и уже понимали друг друга с полуслова.

Фоме Васильевичу сразу же понравилось качество привезенной глины. Он уверенно заявил нам с Петром Сергеевичем, что ему из этой глины удастся получить качественный огнеупорный кирпич. И вот к нашему приезду было закончено получение первой партии шамота. Для этого в нашей примитивной печи больше суток обжигалась глина древесным углем, полученным в наших кучах углежжения. Фома Васильевич со своими помощниками был занят дробления полученного шамота в порошок.

— Фома Васильевич, какие наши успехи? — с нетерпением спросил я.

— Мы, ваша светлость, вчера почти целый день с Ванчей по окрестностям шныряли. Много интересного нашли, правда по чуть-чуть, — дедушка Фома руками показал сколько. — Но теперь я вам точно говорю, к осени у нас будет достаточно всякого нужного кирпича и простого и огнеупорного. Ну и всяких штук из глины.

— А где он сейчас? — мне хотелось увидеть Ванчу.

— Да кто же его знает, он с утра ушел к хребту. Хочет он все тропы в Урянхайские края разведать. Мне не понравилось, что он один по горам да лесам ходит. Хорошо тут у нас был один из ерофеевских следопытов, — голос старика изменился, в нем появились непровычные нотки. — Я, Григорий Иванович, ты уж не обессудь, власть употребил. Я же член нашего Совета. Так вот, запретил я Ванче одному ходить, — извиняться Фома Васильевич перестал и заговорил более привычно по-командирски. — Снарядил с ним следопыта нашего и одного из своих ребят.

— Вы, Фома Васильевич, совершенно правильно решили, — одобрил я его решение. — Как он появиться пред нашими светлыми очами, мы ему сделаем внушение.

— Сделайте обязательно, ваша светлость. Очень он бухтел на меня, — проворчал дедушка Фома.

— Помниться, говорили вы мне Фома Васильевич, — сменил я тему, — что знакомы со стекольным делом. Есть у нас шанс попробовать получить стекло?

— Мы когда шли по Алтаю, к нам прибился один мужичёнка. Вернее даже не прибился, а подобрали мы его зимой в степи, — как-то издалека начал Фома Васильевич. — Он был не один такой, бедолага. У него вся спина была так исписана, — старик покачал головой. — Я, как и все, сначала думал, немой он. Потом он стал говорить. Но только да, нет. А о себе сказал, что он Макаров Яков и лет ему тридцать. Отец Филарет сказал мне, что бы я взял его к себе и не наседал на него. Придет время, он сам все расскажет.

— Рассказал? — с нетерпением спросил я. Уж очень издалека зашел дедушка Фома.

— Рассказал, вчера утром и рассказал. Был Яков Иванович Макаров подмастерьем Барнаульского стекольного завода. Вы про порядки на казенных заводах наслышаны? — Фома Васильевич вопросительно посмотрел на меня.

Я молча кивнул.

— Так вот, на Барнаульском заводе несколько лет до этого был ученый немец Лаксман, его по-русски кликали Кири́лл Гу́ставович.

У меня аж дух перехватило, про российскогоучёного и путешественника шведскогопроисхождения академика Э́рика Гу́става Ла́ксмана я очень хорошо знал.

— Яков с малолетства грамотный был, Кири́лл Гу́ставович его сразу приметил. И стал наш Яша помощником и учеником господина Ла́ксмана. С ним объездил весь Алтай и пол Сибири. Когда Кири́лл Гу́ставович в Петербург вернулся, Яков с ним уехал.

Дедушка Фома замолчал, горестно вздохнул.

— Понесла его нелегкая на Колывань в аккурат во времена возмущения Петра Федоровича. Благодетелем Кирилла Гу́ставовича в Барнауле был главный командир Колыванских заводов Порошин Андрей Иванович, — про эту историческую личность я то же знал. — Но его на Алтае давно уже не было. А завистников у нашего ученого немца было не счесть. Вот и стал Яков беглым подмастерьем Барнаульского стекольного завода. Хорошо хоть до смерти не запороли, да ноздри целы оказались, — Фома Васильевич потрогал свои ноздри, как бы проверяя их целостность. — Оклемался он и действительно в бега подался. К нам попал. Почему молчал столько времени, не сказал. Говоруном его конечно не назовешь, но вполне нормально стал разговаривать после нашей утренней беседы.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— И что, очень в стекольном деле разбирается? — спросил я.

— Не то слово. Если бы только в одном стекольном деле. Я его вчера с собой взял, когда мы с Ванчей по окрестностям гуляли. Он в науках силен, думаю тебе, Григорий Иванович, да Петру Сергеевичу, с ним будет интересно беседовать, — Фома Васильевич потряс головой — Только аккуратно с ним надо, душа у него болит.

— Это черноволосый молчун, который всегда с тобой ходит? — уточнил я.

— Именно так, ваша светлость.

Еще бы несколько дней назад плавные и гладкие рассказы Фомы Васильевича удивляли меня, но пару дней назад я увидел библиотеку Петра Сергеевича. Заметив моё изумление, он спросил меня:

— А отгадайте, кто кроме меня и моей жены прочитал все эти книги? Кроме отца Филарета естественно.

Поразмыслив немного, я пришел к единственному умозаключению:

— Неужели дедушка Фома?

— Да, Григорий Иванович, именно так, — Петр Сергеевич развел руками. — Говорить он уже практически не может, а вот читать на немецком не разучился. И на французском.

Якова Макарова я до этого видел много раз, но не мог вспомнить, как он выглядит. Совершенно непримечательная внешность, как говориться, глазу не за что зацепиться. Сейчас же передо мной стоял среднего роста мужчина, черноволосый, в отличие от многих наших людей волосы и борода аккуратно подстрижены, живые и очень умные глаза.

— Яков Иванович, вы в стекольном деле хорошо разбираетесь? — спросил я.

— Думаю, что да.

— Скажите, пожалуйста, у нас есть шансы наладить производство стекла?

— Да, ваша светлость, — коротко и ясно.

— Почему вы не попытались вернуться в Петербург? — я решил выяснить некоторые неприятные моменты сразу же.

— Я не знаю, почему со мною так обошлись в Барнауле, несмотря на мои бумаги. Я ведь не совершал побега, — Яков покачал головой, как бы усиливая свой ответ. — Когда я очнулся после экзекуции в темнице, мне популярно объяснили мои шансы на жизнь. Совершенно неожиданно для моих доброжелателей я не умер. Тогда меня ночью во время метели вывезли в степь и бросили замерзать, — он помолчал и закончил. — Поэтому я остался в отряде.

— А почему так долго молчали кто вы?

— Позвольте мне не отвечать на этот вопрос, — я кивнул. — Поверьте, я сейчас искренне хочу быть полезным своим спасителям и вам лично.

— Хорошо, давайте о деле.

— Мне далеко до Кирилла Гу́ставовича, но кой-какие познания у меня есть, — Яков прищурился, как бы собираясь с мыслями. — По результатам вчерашней разведки с Фомой Васильевичем и Ванчей могу сказать, что здесь возможно есть золото. Саяны продолжение Алтая и по мелочам здесь много чего должно быть, — молодец, ни чего не скажешь. — Нам этих мелочей вполне хватит на первое время. Кирилл Гу́ставович разрабатывал новую технологию получения стекла без использования поташа. Вместо него глауберова соль. Я нашел остатки небольшого высохшего соляного озера, там есть и поваренная соль и глауберова.

— Какой у вас конкретный план? — начало мне понравилось, что будет дальше.

— Фома Васильевич строит кирпичный завод. Он представляет, что такое стекольное производство. Я ему объяснил, какая нужна стекольная печь, — Яков говорил медленно как-бы по пунктам. — Он её построит из камней, просто и примитивно, но будет работать. Рядом с печью оборудуем рабочее место стеклодува. Заводской кузнец Ферапонт Пучков сказал мне, что он сделает весь металлический инструмент и стекловыдувные трубки. Глинянный и деревянный инструмент я сделаю сам, — закончил как гвоздь заколотил.