Современная венгерская проза - Магда Сабо

Антал шел с Деккером; Деккер к этому времени — Антал был практикантом в клинике — уже обращался к нему на «ты», часто привлекал к совместной работе, явно собираясь воспитать из него помощника, коллегу, и уже несколько лет открыто, страстно спорил с ним о политике. Деккер шел, не поднимая глаз, глядя под ноги, на кладбище ему было скучно и неприятно: по его глубокому убеждению, смерть была глубоко частным делом каждого человека, церемония же прощания с покойником — суеверием, призванным умилостивить злых духов, и немножко фольклорным спектаклем. Он все же пришел сюда, так как любил этого римлянина-реформатора, пришел ради памяти о школе, где они вместе учились, вместе были молодыми, ради канувших в прошлое лет, когда вместе бегали в корчму, вместе распевали хмельные песни. Он брел по осенней слякоти и бурчал про себя: чего бы этого Катона не сжечь на костре, на площади Донатора, это вполне было бы в его вкусе, и какой-нибудь histrio[18] в тоге, загримированный под Кальвина, изобразил бы, как полагается, его любимые жесты. Антал, а не профессор, заметил, что Винце Сёч хочет что-то ему сказать.

Этого невозможно было не заметить. Робкий взгляд, упав на Деккера, оставался на нем, как прикованный. Винце Сёч что-то шепнул дочери, и та вдруг выпрямилась еще больше. Она и прежде держалась, словно какой-то странный цветок, а теперь словно внезапно выросла, вытянулась вверх. Антал чуть замедлил шаг, чтобы поравняться с ними; пришлось сбавить темп и Деккеру. Обращаться к профессору было неудобно, да это, к счастью, и не понадобилось: Деккер сам наконец заметил судью и радушно приветствовал его. По лицу Сёча скользнул какой-то несмелый свет, какая-то надежда. Девушка же внимательно осмотрела профессора, как осматривают товар: стоит ли он своей цены.

Антал редко чувствовал внутреннее побуждение к решительному поступку, но почувствовав, уступал ему; такой порыв заставил его вторгнуться в святилище Катона, чтобы предложить вместо термальной воды Берцеша свой собственный труд, а позже, на третьем курсе, когда Деккер однажды пригласил его к себе в кабинет и стал варить для него впервые кофе, — отбросить, забыть свою инстинктивную сдержанность, замкнутость: он наконец догадался, что за человек профессор и чего можно от него ждать. Теперь внутренний голос велел ему присоединиться к Сёчам. Странная эта девушка, девушка-солдат с удлиненными глазами, — очевидно, дочь судьи; на двенадцать пенгё, дар Винце, Антал много лет подряд покупал себе книги. Говорил ли когда-нибудь Катон Сёчу, кому попадали его деньги?

Подчиниться внутреннему голосу ему помешал Деккер. Он попрощался с Анталом: до встречи в клинике, сейчас он должен кое-что обсудить со своим другом. Он отошел назад, взял Винце Сёча под руку. На девушку он даже не взглянул. Хор вокруг гроба Катона затянул прощальное песнопение, Деккер, не обращая на окружающих внимания, вполголоса объяснял что-то судье, тот розовел понемногу, слушая его, и неожиданная эта метаморфоза как бы приоткрыла перед Анталом то, чего он никогда еще не видел: давнишнее молодое лицо Винце, уверенное и веселое. Антал вдруг легко представил себе, как Винце, юный, с задорной улыбкой, на этом самом месте, в те времена, когда кладбище было еще просто лесом, на пикнике, лежа под дубом, тянет вино из горлышка плетеной бутылки, передавая ее Катону, и смеется, раскрасневшийся, еще полный надежд.

Ни судья, ни Деккер не заметили, как засыпана была могила; дочь Сёча, правда, повернула лицо в ту сторону, но не включилась в общую молитву, лицо ее осталось неподвижным и вежливым — словно гражданин какой-то иностранной державы оказался случайно среди верующих и старается не оскорбить представителей иных убеждений, священника, с которым он в корне несогласен, но которого и при несогласии своем вынужден уважать. Похороны кончились, а Деккер и Сёч все беседовали, отойдя к стене какого-то склепа. Антал так и не дождался возможности подойти к ним, чтобы обратить на себя внимание и познакомиться с девушкой.

В университет Антал вернулся в дурном настроении; наскоро перекусил в столовке, ученики у него сегодня были лишь на послеобеденное время, от нечего делать он поболтался на первом этаже, постоял у доски объявлений. Забавно все-таки: в течение учебного года, когда друзья его не в разъезде, он никогда и ни от кого не получает писем. Антал изучил расписание дополнительных зачетов, объявления ректората, пробежал глазами списки принятых на первый курс. Опять напринимали черт те сколько, словно факультет им резиновый, а потом начнут посылать выпускников куда-нибудь в Эрдей или в земли, отнятые у чехов, в Надькикинду[19], к русинам, делая вид, будто не понимают, что еще год-два — и там будут совсем другие хозяева. В правой части списка стояло одно-единственное имя; смотри-ка, кого-то все же не приняли, ну, это действительно редкий случай. Факультет отклонил просьбу Изабеллы Сёч.

После обеда Антал едва понимал, что говорит ученикам. Он знал, Деккер в конце дня должен еще заглянуть в свое отделение, проведать тяжелых больных, значит, поймать его можно, хотя бы в вестибюле. Антал буквально считал минуты до встречи с профессором, чтобы узнать, верно ли он уловил связь между Изабеллой Сёч, Винце Сёчем и нынешним разговором на кладбище. «Не бойся, ты не будешь одна, девушка-солдат, — думал Антал. — Если попадешь к нам, рядом будет Деккер и, хочешь верь, хочешь не верь, рядом буду я, не только ради твоего отца, но и ради тебя самой, ради твоих удлиненных глаз, а еще ради той странной, исходящей от тебя силы, которая так непривычна для молодой женщины».

Вечером Деккер, не дожидаясь расспросов, сам сообщил, что завтра идет к ректору просить за дочь бывшего своего однокашника, которую господа из деканата не допускают на факультет, наверняка боятся заразы, что ж, их можно понять, ведь у нее отец — честный человек, так зачем его дочери диплом?

— Пусть только попробуют не принять, — сказал Деккер, со стуком ставя кофейную чашку рядом с фарфоровым слоником. Деккер терпеть не мог привычку держать на столе человеческий череп; бывало, зайдя к кому-нибудь из коллег, он брал череп в руки и долго нюхал его, словно проверяя, свежий ли он, — чем повергал владельца в сильное замешательство. Антал знал: если профессор что-то сказал, будет так, как он хочет; шел 1941 год, война оплела страну прочной сетью, и, хотя для демагогов и крикунов это были поистине золотые времена, однако коллеги, все без исключения, немного побаивались Деккера, который, отправляясь на торжественные сборы, надевал свою шапочку доминуса задом наперед, а в дни самых больших германских побед напевал: «В пропасть нация идет, как в поле сноп, рассыпался народ»[20]; когда же ректор с суровым видом спросил его, что все это значит, Деккер ответствовал не моргнув глазом: подумаешь, выпить нельзя. Весь город знал, что Деккер пьет только молоко да фруктовый сок: студентом он несколько лет провел в Скандинавии, и тамошние друзья приучили его с отвращением относиться к алкоголю.

Через две недели Антал вновь увидел Изу: в коротком пальто, в том самом, что было на ней на кладбище, она поднималась по лестнице, держа под мышкой старый, потертый портфель. Антал пошел вслед за ней в канцелярию, дождался, пока она заполнит анкету и внесет плату за обучение; никакой скидки она не получила. У него сердце сжалось, когда он увидел, как она отсчитывает сто четыре пенгё и вступительный взнос. Винце Сёч ведь сидит без работы, каждый год он приносил по двенадцать пенгё на книги. Что им пришлось продать, чтобы собрать эти сто четыре пенгё? Или они целый месяц не будут есть, а зимой не будут топить?

Когда она поднялась, он пошел следом и в коридоре заговорил с ней.

— Привет, новенькая, — сказал он. — Я к вашему курсу приставлен нянькой. Поздоровайся с дядей и скажи свое имя.

Иза смерила его взглядом с головы до ног и не ответила. Взглянув на доску с указателями возле лестничной клетки, она двинулась к аудиториям медицинского факультета. Антал шел рядом, но Иза делала вид, будто не замечает его. Прозвенел звонок на перерыв, двери аудиторий распахнулись, второкурсники выходили с лекций по теории, Антал увидел Уллу Деак, та подмигнула ему. Антал ощутил неприязнь, увидев в сонных ее глазах претензию на особые отношения между ними — претензию, которая опиралась на воспоминания минувшего лета; он едва кивнул в ответ. Иза шла вперед, посматривая на двери и читая имена профессоров. И остановилась перед кабинетом Деккера.

Антал стоял у нее за спиной. Деккера еще не было, он читал лекцию в двадцать шестой, в большой аудитории, дверь там была еще закрыта. Увлекшись, Деккер не обращал внимания на звонок и продолжал объяснять, пока шум в коридоре не напоминал ему, что пора закругляться.

Иза постучала; Антал вынул из кармана ключ Деккера. У него был свободный вход сюда, он приводил в порядок записи Деккера. Он распахнул перед Изой дверь.