Охота на мух. Вновь распятый - Лев Златкин

Мир-Джавад вышел в сад. На его свист подбежал начальник караула.

— Поселок окружен двойным кольцом, но семьи руководства поселка не успели предупредить, чтобы «сматывали удочки».

— На войне без жертв не бывает.

— Что делать с пленными?

— Пленных не брать!

— Когда начнем, шеф? — бесстрастно спросил начальник охраны, подошедший бесшумно из темноты, словно кошка скользнула.

— Пусть начнут они, — улыбнулся Мир-Джавад, — дайте им погулять и начальство пострелять. Ну, а затем…

— Что делать с оставшимися в поселке?

— Детей и девушек ко мне, остальных выслать на остров, поселок сжечь. Ясно?.. Всю добычу разделить.

В поселке вспыхнуло яркое зарево, за ним еще одно, это загорелись дома руководства поселком. Крики и вопли понеслись в черное небо, багрово отсвечивающее свет с земли.

— Началось! — крикнул начальник караула.

— Дайте им выйти из поселка на берег моря, они пойдут сюда лавиной. И пулеметами их, и пулеметами! — Мир-Джавад оскалился, недаром за глаза называли его «шакал»…

Со стороны поселка нарастал рев разъяренной толпы оскорбленных фанатиков, сметающей все на своем пути.

Но как даже самые страшные волны разбиваются о скалы, так и эта волна людского гнева, наткнувшись на перекрестный пулеметный огонь, лишилась своей силы и отхлынула назад, к поселку. Но и там перекрестный пулеметный огонь отбросил людей к морю, все бросились спасаться вплавь, рыбаки плавать умеют. Затаившиеся в черноте ночи катера береговой охраны включили свои мощные прожекторы, и вновь дождь свинца обрушился на беспомощных в воде огнепоклонников. Ни один человек не сумел спастись.

Поселок сожгли дотла. Мир-Джавад отобрал для Бабур-Гани молодых красивых девушек и детей, остальных сослали на далекий остров Бибирь. За ними разграбили и уничтожили все другие общины огнепоклонников.

Но провидица исчезла, так и не нашли… При таком мощном сыске это действительно было чудом.

«Одна страна, один вождь, одна партия, одна вера»!

Этот лозунг появился на стенах домов, на крышах, на бортах грузовиков, на сумках, майках и трусах. Женскую «недельку» теперь называли этим лозунгом, добавляя: «один муж, один любовник, один начальник»!

Гюли начала толстеть. Восточные женщины вообще склонны к полноте, особенно после родов, а полное безделье и малоподвижность еще более способствуют этому. За сыном, красавцем, весь в маму, Иосифом смотрели две няньки, получавшие зарплату по спискам осведомителей инквизиции. Гюли им принципиально не платила ни копейки. И те только им. Она просто ненавидела платить. Все ее боялись, угодливо кланялись при встрече, и Гюли обнаглела, обложила данью все лавки в своем районе, справедливо распределив поровну: кто, сколько и когда приносит… Еще Гюли любила брать в долг, естественно, без отдачи. Давали безропотно. Попробуй не дай, и завтра же, когда ты работаешь в поте лица, у тебя в квартире найдут беглого преступника, оружие, наркотики или просто запрещенную литературу. И ты можешь сколько угодно доказывать свою невиновность, приговор был всегда один: заключение на острове Бибирь, с полной конфискацией имущества. Дешевле давать в долг, пусть даже без отдачи.

Поначалу за молодой вдовой и любовницей большого человека пытались ухаживать. Один мальчик, сын состоятельного торговца, даже влюбился в нее и сделал ей предложение. Гюли обрадовалась, но обещала подумать и, дождавшись приезда Мир-Джавада, а он теперь приезжал не чаще одного-двух раз в месяц повидать сына, а оставался и того реже, заявила ему:

— Я хочу выйти замуж! Славный мальчик сделал мне предложение.

— Больше он тебе ничего не сделал? — мрачно пошутил Мир-Джавад.

Гюли расплакалась.

— Мне скучно одной, ты меня разлюбил, приезжаешь только к сыну, если раз-два в месяц меня и ласкаешь, то это так, по привычке. Может у меня быть своя жизнь?

— Нет, не может! — отрезал Мир-Джавад. — Занимайся воспитанием сына, ходи в театры, на концерты, бесплатно для тебя все, а ты дома сиднем сидишь. В конце концов займись благотворительностью.

— Я хочу иметь семью, настоящую семью, а не так! — взбунтовалась Гюли.

— Нет, будет так! — Мир-Джавад сбил Гюли с ног пощечиной, первая любовь не ржавеет, и ушел.

Через час славный мальчик, которому ничего не знавшие родители не успели объяснить о чужом праве, был арестован по обвинению в шпионаже в пользу Монако и брошен в камеру к убийцам и грабителям. В первую же ночь они его изнасиловали. Изнеженный славный юноша сломался и свихнулся. Через неделю он с радостью подписал заранее подготовленный протокол допроса, в котором признавался в шпионаже не только в пользу Монако, но и Андорры, и Атлантиды. Вечная каторга уже ему казалась раем.

С тех пор молодые мужчины за версту обходили дом Гюли. А прекрасный Иосиф безнаказанно лупил своих сверстников, отнимал игрушки, вмешивался в чужие игры, рос обыкновенным маленьким деспотом.

Мир-Джавад разрешил принять предложение старика-миллионера, но после свадьбы миллионер врезался на своем автомобиле в дерево и, сплюснутый рулем и крышей автомобиля, долго и мучительно умирал, проклиная свой старческий маразм.

После этого и старики не решались обращать свой затухающий взор на красивую любовницу начальника инквизиции края Мир-Джавада.

Гюли тосковала и терроризировала весь район, а людям и переехать было некуда, переезды были запрещены, чтобы за каждым было легче следить. Где родился, там обязан был и умереть.

Мир-Джавад приставил к сыну охранника после того, как тот ударил ножом своего приятеля, проиграв ему в орлянку двадцать сентаво. Прекрасному Иосифу исполнилось уже десять лет, глядя на него, у любого, кто его близко не знал, замирало сердце, а губы шептали: «ангелочек».

А этот «ангелочек» пакостил всем и каждому в отдельности в школе, дома, на улице. Лишь три человека имели на него влияние: мать, которую он любил до поклонения, отец, которого боялся до судорог, и… телохранитель, которого уважал за чудовищную силу. При первой же встрече тот поразил мальчишеское воображение: сплел в косу три толстых железных прутка, затем расплел и сказал: «Всех твоих врагов так же могу». Иосиф почувствовал такую уверенность в себе, что тут же побежал во двор соседнего дома, где были мальчишки постарше Иосифа, и ударил ногой в зад силача Сабира, а тот, взглянув на телохранителя, ретировался.

Гюли, увидев молодого Геркулеса, сразу же занялась воспитанием своего сына, меняя при этом три-четыре раза в день наряды и украшения. А телохранитель в свою очередь заманивал красивую любовницу своего шефа огненными взглядами, но сам не делал ни единого шага навстречу, ждал, когда «созреет» и придет сама.

Гюли давно бы пришла сама, она по уши влюбилась в телохранителя, да страх потерять его все перевешивал. Знала, что никакая сила не поможет, если Мир-Джавад хоть что-нибудь узнает. Гюли ночами не могла спать, металась по постели от желания, а страх каменной глыбой лежал на ней. Гюли похудела, вновь превратилась в изящную девушку, похожую на прежнюю Гюли, никто бы не сказал, что ей уже двадцать шесть лет. Даже Мир-Джавад стал чаще приезжать к ней, а не только к сыну, но Гюли, так ждавшая его ласк раньше, теперь была к ним совершенно равнодушна. Она даже радовалась, если ненавистный любовник, отец ее ненаглядного Иосифа, не приезжал, занятый работой, любовницами, пьянками или вызовами во дворец эмира.

Наступило лето, как всегда, жаркое, душное и пыльное. Гюли с Иосифом переехали на дачу, на берегу самого синего моря. Мир-Джавад, как всегда, выделил им одну из своих пяти дач, если считать и две дачи жены.

И здесь, на лоне природы, Гюли потеряла голову от своей страсти. Как-то раз, когда Иосиф днем спал, она вошла в комнату охранника спросить его о чем-то и увидела молодого Геркулеса, лежащего на тахте в чем мать родила. Телохранитель молча смотрел на Гюли наглым беззастенчивым взглядом, но его плоть восстала на глазах ошеломленной Гюли. И она забыла все свои страхи. Что для нее была теперь смерть: узнать его и умереть, она была на это готова. И Гюли сбросила с себя одежду. Впервые она добровольно отдавала себя, к тому же любимому, впервые ее не насиловали. И только мольба вырвалась из ее уст: «аллах, ушли куда-нибудь Мир-Джавада, прошу тебя»!

И бог услышал ее.

Агент Мир-Джавада донес, что в среде военных брожение: ходят слухи, компрометирующие Великого вождя всех народов Гаджу-сана.

Все началось с того, что военный историк Берг, полковник генерального штаба, стал собирать материалы для докторской диссертации: «Тайная война Ренка против возмущенцев». В архивах полиции он ничего не нашел, что его несколько удивило, ни одного списка агентуры, ни одной платежной ведомости, ни одного донесения. Но в военном архиве он совершенно случайно увидел завалившуюся за стеллажи папку. Открыв ее, он с радостью обнаружил в ней документы жандармерии Ренка. Дело в том, что слух о том, что все документы жандармерии и полиции были сожжены перед бегством из страны Ренка, получил официальный статус. Можно было понять радость Берга, обнаружившего чудом сохранившуюся папку.