Мифы советской страны - Александр Шубин

Сначала белые уступали красным в численности и, что естественно, превосходили в организованности. На 1 августа 1918 г. против 20-25 тысяч солдат Деникина действовало около 60 тысяч красных. Эта неравная борьба придает белым ореол романтических героев, которые противостояли бесчисленным ордам варваров. Но уместно задуматься – почему страна раскололась таким образом, что белая идея увлекла явное меньшинство, и белым удавалось долгое время противостоять поднявшемуся против них населению прежде всего за счет профессиональной подготовки офицерских частей и помощи Антанты.

Затем соотношение сил стало меняться. Обе стороны привлекали солдат в свои ряды убеждением и силой (нередко насилие с одной стороной было причиной того, что человек присоединялся к другой). Постепенно организованность красных росла (в том числе и за счет притока офицерства в ряды красных), зато белые набирали в числе за счет мобилизаций.

К 1919 г. численность Красной армии достигла почти полутора миллионов человек. Правда, около миллиона красных пришлось держать в тылу, где шла война не с белыми, а с повстанцами. Эта проблема была и у белых. Но красные держали в тылу солдат, которые плохо годились для действий на фронте. Белые направляли в тыл карательные экспедиции, часто отвлекая с фронта первоклассные силы (как это было, например, в ситуации с Махно, против которого бросили части Слащева и Шкуро).

Каково было соотношение сил в 1919 г.? В феврале 1919 г. на фронте находилось 380 тысяч красных, а в белых армиях – 288 тысяч. С учетом интервентов и национальных формирований, напиравших с Запада на Советскую Россию и Украину, силы противников красных на фронте достигали 500 тысяч. Но их действия не были согласованы. Во время решающего наступления Колчака весной 1919 г. белым удалось достигнуть превосходства в численности на направлении главного удара. В июне численность противников большевиков превышала на фронте количество красных (656 тысяч против 355 тысяч). Но, находясь в центре театра военных действий, красные могли концентрировать силы на наиболее опасных направлениях. Однако положение все еще было крайне напряженным. В августе 1919 г. Деникин располагал 162 тыс. бойцов против 280 тысяч. В октябре на Москву наступало 75 тысяч, которым противостояло 122 тыс. красных[237]. Если бы не действия Махно в тылу белых, Деникин мог бы добиться в решающих сражениях почти равного соотношения сил при лучшей технической оснащенности.

Несмотря на то, что насильственная мобилизация не делала солдат враждующих армий вполне надежными, у красных было лучше поставлено дело агитации в войсках. Комиссары звали бойцов на защиту завоеваний Октября, прежде всего земли и равноправия (хотя бы возможности человека из низов стать «начальником»), к неведомому счастливому будущему.

А куда было звать мобилизованного белым? Назад в Российскую империю с какими-то непонятными конституционными поправками? И вожди белого движения еще удивлялись, почему население не разделяет их стремлений. «Пойдет ли народ за нами или по-прежнему останется инертным и пассивным между двумя набегающими волнами, между двумя враждебными станами»[238], - рассуждал А. Деникин.

Но большинство населения не считало белых принципиальной альтернативой большевизму. Крестьяне и рабочие чаще видели в них большее из зол. Перед лицом наступления Деникина (как перед этим Колчака) крестьяне повалили в повстанческие отряды на белой территории и даже в Красную армию. Но и те слои населения, которые готовы были пожертвовать завоеваниями революции ради восстановления порядка и прекращения смуты, тоже быстро разочаровывались в белых. Люди, пострадавшие от большевистского террора, ждали добровольцев с надеждой. Однако первый восторг быстро прошел. Действуя под лозунгами порядка и законности, белые оказались не меньшими грабителями, чем большевики, их офицеры и солдаты творили произвол, пороли крестьян шомполами и расстреливали людей без особенных разбирательств. Казаки предавались грабежам. Вот воспоминания антибольшевистски настроенного журналиста З. Арбатова о пребывании в Екатеринославе Добровольческой армии Деникина: "Вся богатейшая торговая часть города, все лучшие магазины были разграблены, тротуары были засыпаны осколками стекла разбитых магазинных окон, железные шторы носили следы ломов, а по улицам конно и пеше бродили казаки, таща на плечах мешки, наполненные всякими товарами... Контрреволюция развивала свою деятельность до безграничного дикого произвола, тюрьмы были переполнены арестованными, а осевшие в городе казаки открыто продолжали грабеж"[239]. Началось возвращение части захваченных крестьянством земель в руки прежних владельцев, что быстро вызвало в тылу белых массовую крестьянскую войну.

Зверства и грабежи творили солдаты всех сил гражданской войны. Но для белых это было приговором. Никто, кроме них, не ставил в центр своей агитации восстановление «законности». Та часть населения, которая надеялась на белых, ждала от них именно законности, как от большевиков ждали земли и социальной справедливости, от Махно – воли и защиты крестьянских интересов. Явив вместо законности грабежи и зверства, белые показали населению, что от них нет никакой пользы, кроме вреда.

Порассуждав о бандитской сущности всех своих противников, даже Деникин признает: «набегающая волна казачьих и добровольческих войск оставляла грязную муть в образе насилий, грабежей и еврейских погромов»[240].

Ничем не лучше были и колчаковцы. При подавлении крестьянских выступлений А. Колчак рекомендовал своим подчиненным уничтожать (то есть казнить) «агитаторов и смутьянов» (такая расплывчата формулировка позволяла ставить к стенке любого недовольного новой властью), брать заложников, которых расстреливать, а их дома сжигать, если местные жители дают неверные сведения. Колчак предлагает брать пример с японцев, которые сжигают деревни, «поддерживающие» повстанцев[241].

Методы взаимоотношений белых с крестьянами диктовались логикой военного остервенения и быстро сравнялись в жестокости с красными. Но у белых были и отличия, и не в их пользу. Характеризуя эволюцию белого движения, один из его идеологов В. Шульгин пишет: «"Почти что святые" и начали это белое дело, но что же из него вышло? Боже мой!.. Начатое "почти святыми", оно попало в руки "почти бандитов"... Деревне за убийство было приказано доставить к одиннадцати часам утра "контрибуцию" - столько-то коров и т.д. Контрибуция не явилась, и ровно в одиннадцать открылась бомбардировка.

- Мы, - как немцы, сказано, сделано... Огонь!..

Кого убило? Какую Маруську, Евдоху, Гапку, Приску, Оксану? Чьих сирот сделало навеки непримиримыми, жаждущими мщения... "бандитами"?…

Мы так же относимся к "жидам", как они к "буржуям". Они кричат: "Смерть буржуям", а мы отвечаем: "Бей жидов"[242]. Эти заметки - приговор белому делу.

Коммунисты создавали новое общество, а значит и новую элиту. Белые стремились сохранить прежнюю элиту, более культурную, но скованную аристократическими предрассудками и потому менее эффективную в условиях революции.

Белый авторитаризм был лишь менее последовательной моделью того же тоталитарного будущего, играл по большевистским правилам игры и потому проиграл. Шульгин вспоминает о разговоре с офицером перед "профилактическим" обстрелом крестьянской деревни: "Ведь как большевики действуют, они ведь не церемонятся, батенька... - Это мы миндальничаем... Что там с этими бандитами разговаривать?»[243]

И белые не церемонились, доставляя народу выбор между офицерской и пролетарской диктатурой. Крестьяне в 1919-1920 гг. из двух зол предпочли второе.

В случае гипотетической победы Белого движения развитие нашей страны пошло бы, конечно, не так, как это случилось в Советскую эпоху. В этом смысле альтернатива была, и как показывает опыт Европы, это была альтернатива между коммунизмом и фашизмом. В 20-30-е гг. Европа и Северная Америка шли к индустриальной системе социального государства. Это развитие могло идти трем путями – коммунистическим, нацистско-фашистским и социал-либеральным (включая сюда и варианты, предлагавшиеся демократическими социалистами). В России последний из этих путей в обход тоталитаризма был возможен в случае победы тех или иных социалистов, кроме коммунистов. Две первые возможности вели по тоталитарному пути. Коммунистический путь нам известен. «Белый» путь уже в период гражданской войны заметно коричневел, как коричневели и другие диктаторские режимы Европы в первой трети ХХ века. Фашистские тенденции контрреволюционного авторитаризма по мере дальнейшей модернизации имеют тенденцию к усилению.

Крестьянский бунт, бессмысленный или разумный?

Все мы помним из Пушкина: «не дай Бог увидеть русский бунт, бессмысленный и беспощадный». Раз во время гражданской войны был бунт, и прежестокий (беспощадный), то, значит, был он и бессмысленным. А если был в нем какой-то смысл – то в поддержке реальной антибольшевистской силы – белых. Поднялся народ русский то ли в безумии, то ли за Деникина и Колчака, да и пал под ударами жестоких красных карателей, не добившись своего. А чего добивался-то?