Вензель на плече Урсулы - Эмма Герц

— Где ты была? — громко спрашивает он, почти выкрикивает, и я соображаю. Савин выглядит странно, потому что он взволнован. Савин не волнуется никогда.

— Почему телефон отключен? Что произошло?

И еще раз:

— Где ты была?

Прохожу в квартиру, балансируя на одной ноге, снимаю сапоги, а шубу не снимаю. Как есть, в шубе прохожу на кухню, сажусь на диванчик, немного выставляю вперед себя правую руку. Мне кажется, этот жест должен быть понятен Савину, и он хоть немного помолчит, но он стоит на пороге и агрессивно продолжает:

— Твоя мама звонила раз сто, вся изнервничалась, ребенок переживает, куда ты запропастилась, что это за номера такие — то сидит дома безвылазно, как целка-невидимка, то исчезает на целый день!..

— Ты что, не видишь мою руку? — спрашиваю я.

Савин наполовину произносит слово «офигела», закрывает рот и молчит — он прекрасно видит мою руку, я уверена.

— Совсем рехнулась? — осторожно произносит. — На что мне твоя рука?

— Ну, может быть, и ни на что. Я расстаюсь с тобой.

— Что?

— А я так и думала, что ты сейчас спросишь «Что?», как будто бы не расслышал. Я хочу с тобой расстаться, у меня будет другой мужчина, точнее, он есть.

— Ненормальная ты какая-то, — с оттенком восхищения говорит Савин. — Утром у тебя еще не было никаких мужчин. Может, ты напилась? Нанюхалась клея?.. Накурилась травы?

— Перестань, пожалуйста. Я не требую, чтобы ты ушел сейчас, это такая же твоя квартира, как и моя. Но давай что-то думать по этому поводу.

— Так ты серьезно?

— Предельно серьезно.

В шубе сидеть все-таки жарко, главное я сказала, встаю, раздеваюсь, одергиваю задравшийся черный свитер, провожу рукой по шубиному капюшону. Прохожу в спальню, надо будет сменить, что ли, постельное белье, но сейчас лень, позже. Включаю настольную лампу. Следом бредет Савин, не верит своему счастью, говорит сдержанно и будто бы взволнованно:

— Прекрасно, и кто же у нас другой мужчина?

— Тот самый, тот самый, — наскоро отвечаю я, стягивая джинсы.

— Не может быть, — минуты через две реагирует муж, он понял. — Не может быть. Ни черта себе! Откуда ты его взяла? Как давно это все у вас? Возобновилось…

— Он сам взялся, и какая разница, когда. Недавно. Все решено. Хочу быть с ним. Всегда хотела. Я в ванную пошла.

Снимаю черный свитер.

— И ты так просто мне вот это говоришь? — кипятится Савин, будто бы его чувства очень оскорблены, такая чудовищная подлость, такая нечеловеческая ложь, он не ожидал, не ожидал. — В ванную пошла? Да ты рехнулась… Опять зависла в своей Теме? Сумасшедшая… Ебанутая!

Савин хватает меня за руку и ногтем царапает по белесым шрамам вдоль предплечья:

— Что, опять бритвой баловалась? Ноги кромсала опять? Покажи, блядь, немедленно!

Савин никогда не ругается. Савин отпускает мою руку и небольно валит на ковер. Раздвигает бедра, как умелый акушер. Видит свежие порезы. Кричит уже по-настоящему:

— Ссука! Ты же обещала мне!

Поднимаюсь с пола:

— Я тебя обманула.

— Да ты ебанутая, — Савин повторяет однообразно. — Ты ебанутая…

Где-то в глубине квартиры звонит телефон.

— Возьми трубку.

— Да не буду я брать никакую трубку, ты охренела совсем, трубку… Ебанутая…

— Ну, я тогда возьму, если ты не можешь.

— А ты можешь? Ты можешь? Типа, ты за меня трубку возьмешь, да ты за себя ничего уже не возьмешь!

— О чем ты говоришь?

— Ты прекрасно понимаешь, о чем я говорю. — Он все-таки отправляется разыскивать голосящий телефон, возвращается и тычет трубкой мне в лицо. — Сссука ебанутая…

Савин выходит из спальни.

— Слушай, я сейчас зайду к тебе, — бодрым голосом сообщает Ирка Альперовская. — Я тут недалеко, у меня литр виски «Белая Лошадь», и я зайду. Только Володюшку дождусь, он себе джинсы покупает. Ой, и не спрашивай, — смеется она дробно, хоть я и не спрашиваю. Я сажусь на кровать, потом ложусь на кровать, смотрю вверх: высокий потолок, красивая австрийская люстра в форме тюльпанового букета. — Представляешь, я ведь с ней встречалась сегодня.

— С кем?

— Ну, ты что, с кем, с нашей малолетней сукой, — обижается на мою забывчивость Ирка. — Да, прикинь? С пропиздушкой нашей! Мой-то дурак уехал в свою командировку или куда он там ездит, даже не знаю, а обе мобилы дома забыл, говорю — дурак. И малолетка-то наша давай названивать, как подорванная. Звонит и звонит. Она у него знаешь как обзывается в телефонной книге?

— Нет.

— Ха-ха! Семен Борисович, оборжаться, да? Ей подходит, кстати. Так вот, я беру трубку, здравствуйте, говорю, Семен Борисович, хуй вам в рот, как ваша женская менструация поживает? Она чуть не родила там, наверное, и вот я ей и говорю: слышь, ты, недомерок пиздомозглый!.. Поговорили, в общем. Я рыдаю сейчас. Слышишь? Ры-да-йу. А у меня Володюшка, надо держаться. Короче, сейчас зайду. Яблоки у тебя есть?

— Есть.

Поднимаюсь с кровати, немного помогая себе руками, наверное, устала — догадываюсь. Савин рывком отворяет дверь и почти кидает в меня стаканом с водой:

— Выпей, ебанутая. У тебя истерика.

Стакан отстраняю. Выхожу из комнаты, немного оборачиваюсь на пороге, смотрю на мужа, улыбка неспешно проступает на его красивом лице.

Пиликает домофон, Савин уже не улыбается, недовольно спрашивает:

— Кто это еще?

— Ирка, — медленно отвечаю я, но за дверью не Альперовская с «Белой Лошадью». За дверью — супруги Бываловы. Очень возбужденные, выгружают на стол бутылку коньяку «Хеннесси» и упаковку каких-то пряников с вишневой начинкой. Савин рад коньяку. Он немедленно выставляет на стол рюмки, сразу шесть штук. Я включаю чайник. Достаю яблоки из холодильника. К коньяку они тоже композиционно подходят. Гости уже разговаривают. Начинаю слушать. Жена Бывалова собирается к парикмахеру. Бывалов рассказывает про ДТП, свидетелем которого он стал:

— Еду я по проспекту Ленина…

— Один? — уточняю я не про количественный состав Бывалова, а про адрес. Проспект Ленина, дом один. Когда-то Марусечка там жила. В квартире сто одиннадцать. Четыре единицы сразу.

— Да, один еду я, еду я один по проспекту Ленина-один! Там трамвайные пути.

— А я знаю.

— А можно, я нормально расскажу?

Бывалов зол. Жена Бывалова громко спрашивает:

— А вот как думаете, мне подстричься коротко или так? Слегка?

— И вот эти трамвайные пути, они так разобщены со всей остальной дорогой, помните?! И по центру! Ну, помните, ну?

— Да, — коротко отвечаю я.

— Откуда тебе-то помнить? — вступает в разговор Савин.

— Дело в том, что если я подстригусь коротко, то это же капкан! Ловушка! И мне придется, — в голосе жены Бывалова сквозит легкое отвращение, — мне придется прямо, как тебе, стричься раз в два месяца?!

— И на встречной полосе у «четверки»-развалюхи ка-а-а-а-а-к отлетит переднее колесо! Ка-а-а-а-а-к перелетит через трамвайные пути! Просто осколком снаряда! И давай метаться! — Бывалов жестами показывает, как именно.

— Я раз в месяц стригусь. Иногда чаще.

— Как залепит в бочину «Ниссана» передо мной! — Бывалов бьет себя кулаком в распахнутую ладонь несколько раз.

— Раз в месяц? Ты серьезно? Раз в месяц выкидываешь по пять тысяч?! Ну уж нет…

— И летит дальше! Я сгруппировался за рулем… Замер… Вспоминаю условия страховки…

— Какие пять тысяч?

— Меня подстригают за пять тысяч.

— И вдруг понимаю! Что! У меня вообще она закончилась сегодня! Страховка! То есть вчера. Ну, вчера-то было сегодня, если вы понимаете, о чем я.

— Пять тысяч рублей? Подстричься у нас в городе? Ты ничего не путаешь?

— Пиздец, блядь!

— Все стригутся у нас в городе за пять тысяч.

— Говорю потом прямо вслух: «Господи, Господи, пожалуйста, пожалуйста, если ты есть вообще!..»

— Пять тысяч, офигеть. Я вот за четыреста пятьдесят рублей… Недорого.

— Оно и видно, что недорого.

— И колесо меняет свое положение в полете, подлетает по типу такой шайбы… Плюхается у меня перед бампером… Подпрыгивает пару раз… Потом еще…

— Спасибо. Ты считаешь, у меня уродская прическа?

— И останавливается! В одном сантиметре! От! В сан-ти-мет-ре!

— Дело сейчас не в тебе. Стричься мне коротко или нет?

— Не стричься.

— Верую, Господи! — Бывалов откидывается на спинку стула и улыбается просветленно.

— То есть ты находишь меня некрасивой? И меня ничто не улучшит? — Жена Бывалова нервно накручивает на палец нетронутые пока темные волосы.

— Откуда ты можешь помнить про трамвайные пути? — Савин барабанит пальцами по столу. — Ты из дома не выходишь неделями.

— Годами, — говорю просто так.

Звонок домофона. Ирка Альперовская громко сообщает снизу, что она с Володюшкой и чтобы я подогрела молоко, у мальчика першит горло.