Хижина дяди Тома - Гарриет Бичер-Стоу

Нередко она задумчиво и печально проходила мимо группы закованных в цепи мужчин и женщин. Скользя между ними, она глядела на них с грустью и состраданием. Иногда она своими маленькими ручками пыталась приподнять их цепи и, глубоко вздохнув, вдруг быстро исчезала. Но вскоре возвращалась с руками, полными сластей, орехов и апельсинов, которыми радостно наделяла несчастных.

Том долго приглядывался к ней, раньше чем решился заговорить. Он пустился даже на хитрость. Он умел делать корзиночки из вишневых косточек, вырезать смешные рожицы из кокосовых орехов. Никто не мог бы превзойти его в умении выделывать свистульки всех видов и размеров. Карманы его всегда были набиты этими соблазнительными вещицами, изготовляемыми им в минуты отдыха. Сейчас, отобрав лучшие, он воспользовался ими, чтобы завязать знакомство с прелестной крошкой.

Девочка вначале дичилась его. Трудно было привлечь ее и удержать ее внимание. Она прибегала, словно канарейка усаживалась где-нибудь на высоком ящике поблизости от Тома, робко принимала вещички, которые дарил ей негр, и быстро исчезала. Но постепенно ему удалось завоевать ее полное доверие.

— Как зовут маленькую мисс? — спросил Том, решив, что пришло время, благоприятное для наступления.

— Еванджелина Сен-Клер, — ответила девочка. — Но папа и все остальные зовут меня Евой. А вы… вас как зовут?

— Мое имя Том, но маленькие дети там, в Кентукки, обычно называли меня «дядя Том».

— Тогда и я буду называть тебя «дядя Том», — сказала Ева, — потому что… потому что ты мне очень нравишься… А теперь скажи, дядя Том, куда ты едешь?

— Не знаю, мисс Ева.

— Как не знаешь?

— Не знаю. Меня везут на продажу, а кому продадут — не знаю.

— Папа мог бы купить тебя! — с живостью воскликнула Ева. — И если он тебя купит, тебе будет очень хорошо. Я обязательно сегодня попрошу его купить тебя!

— Благодарю, маленькая мисс.

Пароход остановился у небольшой пристани, чтобы погрузить дрова. Услышав голос отца, Ева бросилась к нему, а Том, поднявшись, пошел помогать грузчикам.

…Ева с отцом стояли у самого борта, наблюдали, как пароход отваливает от пристани. Перегнувшись через борт, девочка внимательно следила за движением тяжелого колеса. Вдруг пароход сделал резкий поворот, и девочка, потеряв равновесие, упала за борт.

В отчаянии отец рванулся было за ней. Но его удержали люди, стоявшие рядом: они видели, что ребенку будет оказана более надежная помощь.

Том в минуту несчастья стоял на нижней палубе, совсем близко от девочки. Он видел, как она упала, и мгновенно бросился за ней. Человеку с такими могучими руками, с такой широкой грудью, как у Тома, ничего не стоило продержаться на воде, пока девочка не всплыла на поверхность.

Подхватив ее, он подплыл к пароходу. Сотни рук протянулись ему навстречу. Девочка была без сознания. Отец отнес ее в каюту…

Томительно жаркий день клонился к вечеру. Пароход подходил к Новому Орлеану. На палубе царили шум и суета. Пассажиры разыскивали свои вещи, готовились к выходу на берег. Вся прислуга — стюарды, горничные — мыла, чистила, терла, чтобы пароход мог войти в гавань в полном блеске.

Том, по своему обыкновению, сидел на баке, скрестив руки на груди, бросая тревожные взгляды на группу людей, находившуюся в противоположном конце парохода.

Среди стоявших там людей была малютка Ева. Она была бледнее, чем накануне, но никаких иных следов вчерашнего приключения на ней не было заметно. Рядом стоял еще молодой и стройный джентльмен, небрежно опираясь локтем на тюк хлопка. Перед ним лежал раскрытый бумажник.

Достаточно было одного взгляда, чтобы с уверенностью сказать, что этот человек — отец Евы.

Тот же овал лица, те же большие синие глаза, те же золотисто-каштановые волосы. Но выражение его лица было совершенно иное. Его большие глаза были лишены той мечтательной глубины, которая отличала лицо дочери. В глазах джентльмена была ясность, смелость и веселая жизнерадостность. На тонко очерченных губах изредка мелькала насмешливая и гордая улыбка. Сознание превосходства сквозило в его непринужденных движениях, не лишенных горделивого изящества. Небрежно, с веселой, хотя и несколько презрительной улыбкой слушал он Хеллея, который многословно и красноречиво перечислял все достоинства продаваемого товара.

— Итак, — сказал отец Евы, когда Хеллей кончил говорить, — полное собрание всех христианских добродетелей, переплетенное в черный сафьян. Ну-с, милейший, во сколько же, как говорят у вас в Кентукки, вы цените убыток? Короче: на какую сумму вы собираетесь меня ограбить? Только не увлекайтесь!

— Что ж, — сказал Хеллей, — если я спрошу за него тысячу триста долларов, то только-только покрою расходы. Честное слово!

— Бедняга! — насмешливо протянул молодой джентльмен, не сводя с торговца проницательного взгляда. — И вы все же согласны уступить мне его за такую сумму, лишь бы доставить мне удовольствие?

— Ничего не поделаешь, придется! Маленькой леди он так понравился. Да это и вполне естественно.

— Разумеется. Из чистейшей любезности! Вот вы и скажите мне: за сколько, без запроса, вы готовы продать его, чтобы доставить удовольствие молодой леди?

— Подумайте сами, — оживляясь, заговорил Хеллей. — Поглядите, какое сложение! Одна ширина плеч чего стоит! Он силен, как лошадь. Поглядите на его лицо: такой высокий лоб бывает только у умных и развитых негров, которые годны для любого дела. Я замечал это не раз. Негр с таким сложением дорого стоит, даже если он глуп. Но добавьте к этому, что он обладает необычайной сообразительностью, я могу вам это доказать. Все это значительно повышает его ценность. Этот негр управлял всем поместьем своего хозяина. У него редкие деловые способности.

— Это скверно, очень, очень скверно… Он знает чересчур много… — протянул джентльмен все с той же насмешливой улыбкой. — Никакого толку из него не выйдет. Все эти умные парни обычно удирают, крадут лошадей и способны сыграть любую дьявольскую штуку. По-моему, вам за эти особые умственные способности следует скинуть сотню-другую долларов.

— Вы не так уж не правы, но в данном случае против таких предположений говорит его превосходная репутация. Я могу сослаться на отзывы его хозяина и других лиц, они подтвердят, что он по-настоящему религиозный, богобоязненный и покорный парень. Это самое кроткое создание, какое мне когда-либо попадалось. В той местности, где он жил, все называли его проповедником.

— Ну, тогда он может, пожалуй, пригодиться в качестве домашнего священнослужителя, — сухо заметил молодой человек. — Неплохая мысль! Впрочем, у нас в доме религия не в чести.

— Вы изволите шутить? — пробормотал Хеллей.

— Откуда у вас все эти сведения? — все тем же насмешливым тоном продолжал джентльмен. — Как вы можете его рекомендовать как проповедника? Какой синод рукоположил его и проверил его знания? Предъявите-ка документы!

Если б работорговец, руководствуясь своим опытом, не был заранее уверен, что все эти насмешки и шуточки в результате закончатся хорошим заработком, он, возможно, вышел бы из терпения. Но он даже и виду не показал, что раздосадован. Вытащив засаленный бумажник и положив его на тюк хлопка, он принялся внимательно просматривать всякие бумажки. Отец Евы наблюдал за ним все с той же холодно-насмешливой улыбкой.

— Папа, купи его, все равно за сколько! — проговорила Ева, взобравшись на ящик и обхватив ручонками шею отца. — Я знаю, у тебя денег хватит… Купи его мне. Он мне очень, очень нужен!

— Ну на что он тебе, крошка? Ты хочешь сделать из него погремушку или деревянную лошадку?

— Я хочу сделать так, чтоб ему было хорошо!

— Вот уж действительно оригинальная мысль!

Хеллей в эту самую минуту протянул молодому человеку удостоверение, подписанное мистером Шельби. Отец Евы взял бумагу кончиками длинных, тонких пальцев и рассеянно пробежал ее глазами.

— Почерк человека из общества, — произнес он, — и с орфографией все в порядке. Но меня беспокоит эта религиозность. — И снова язвительная насмешка сверкнула в его взгляде. — Всюду развелось столько религиозных людей, что просто деваться некуда! Даже на ближайших выборах одни благочестивые кандидаты. К тому же я что-то не в курсе: во сколько сейчас на рынке ценится религия? Давно не просматривал газет и не знаю, как этот товар котируется. Во сколько же долларов вы цените благочестие вашего Тома?

— У вас все шутки, — сказал Хеллей. — Но в ваших словах есть кое-какая правда. Тут нужно уметь разобраться. Благочестие всякое бывает. Например, есть такой сорт: церковно-благочестивые или посетители религиозных собраний — это любители всяких там молитвенных завываний. В общем, пустышки, все равно, будь они черные или белые. Но у этого негра благочестие настоящее, неподдельное. Такие попадаются и среди белых, и среди негров. Это — кроткие, послушные экземпляры. Они никогда не совершат ничего, что идет против их совести. По этому письму вы можете судить, какого мнения о Томе его прежний хозяин.