Лучше, чем навсегда - Селеста Брайар

как долго я ждал, когда твое горло узнает, каков на вкус мой член. Как давно я хотел забрызгать своей спермой твои идеальные веснушки, — негромко прорычал я.

На этот раз она полностью берет меня в рот, ее щеки слегка надуваются. Она давится, когда я ударяю по задней стенке ее горла, но продолжает сосать мой твердый член, добавляя руку, чтобы помассировать основание. Ее глаза слезятся, и еще больше слюны стекает по подбородку. Ее пальцы не полностью обхватывают мой член; между указательным и большим пальцами остается несколько сантиметров свободного пространства.

Если она продолжит в том же духе, я кончу через две минуты.

Желание захлестывает меня, когда я прижимаюсь к двери.

— Блять, да, — стону я, немного слишком громко. — Вот так.

Я полностью закрываю глаза, приветствуя затянувшуюся темноту. Я слышу рокот электричества, пульсирующего в моих венах и охватывающего мое тело, мой приближающийся оргазм, восстающий из пепла чистого удовольствия. Оранжево-красное пламя поглощает меня целиком, душит. Я задыхаюсь, пытаясь выдохнуть воздух, но вместо этого в меня врезается мощная волна жара.

Я откидываю голову назад.

— Айрис, я… черт… я сейчас кончу.

Ее имя на моем языке — опасное сочетание, и я только что нажал на курок. Она почему-то воспринимает это как вызов, чтобы заставить меня кончить быстрее. Я едва не распадаюсь на части, когда она берет мои яйца и массирует их ладонями.

Затем она перемещает одну руку, чтобы размять мою задницу, ее большой палец слегка проводит по моей заднице, и это все, что мне нужно, прежде чем я кончаю так сильно, что не могу ясно видеть.

Ее глаза темнеют, она смотрит на меня сквозь ресницы и сглатывает. Затем она вытирает струйку спермы, стекающую по подбородку, и вызывающе улыбается мне.

Боже мой. Это был, бесспорно, лучший минет в моей жизни. Натянув боксеры, я веду Айрис к своей кровати, ложусь и похлопываю себя по обнаженной груди.

— Иди сюда.

Она устраивается рядом со мной, прижимаясь ухом к моему сердцу, а пальцем беззаботно обводит контур моего пресса. Я целую ее в макушку, одной рукой нежно перебирая ее волосы.

— Сегодня я разговаривал со своим агентом. Он сказал, что я должен принять участие в подкасте и ответить на несколько вопросов о наших отношениях, но я не хотел соглашаться на это до того, как не поговорю с тобой, — говорю я, мечтая о том, чтобы вечно держать ее в своих объятиях.

Когда я был с Мейси, моя карьера была для нее важнее всего. С Айрис я не чувствую, что мне нужно устраивать шоу.

— Ты хочешь сделать это? — спрашивает она, упираясь подбородком в мою грудь, чтобы посмотреть на меня.

— Рассказать всему миру, что Айрис Релера моя? Да, блять, я хочу это сделать.

— Если ты уверен, то я тебя поддержу, — обещает Айрис, в ее тоне звучит гордость, а на губах играет легкая улыбка.

Я подцепляю пальцем ее подбородок и притягиваю к себе, чтобы поцеловать. Я чувствую собственный вкус на ее языке, и, несмотря на то, что она только что выжала из меня все, мой член хочет повторения.

Когда она отстраняется, то проводит рукой по римским цифрам над моей грудью.

— Что означает эта татуировка?

Я делаю глубокий вдох из глубины легких.

— Это дата смерти моей матери.

— О, Хейз…

— Все в порядке. Я сделал ее в память о ней.

Я бы не хотел портить момент, думая о своей умершей маме.

— А что насчет дерева? У тебя на спине? — спрашивает она.

— Я знал, что ты пялилась на мою спину той ночью, — шучу я.

Айрис шлепает меня по руке и поджимает губы.

— Я не пялилась. Я наблюдала.

Я смеюсь.

— Дерево олицетворяет устойчивость и рост. Я пытаюсь время от времени смотреть на него, чтобы напомнить себе, что я — нечто большее, чем мои трудности. А когда ты наблюдала за мной, у тебя еще и слюнки текли.

— Я бы обиделась, если бы ты не был прав.

Я беру ее маленькую руку и переплетаю наши пальцы. Мейси никогда не спрашивала меня о моих татуировках — ни одна девушка не спрашивала. Когда я разговариваю с Айрис, я словно отрываюсь от суровой реальности мира и на мгновение погружаюсь в пузырь чистого блаженства. Проводя время с ней, я никогда не чувствовал себя обязанным. И когда время летит, единственное, что мне хочется сделать, — это отмотать часы назад.

— Спасибо, Айрис. За то, что всегда рядом. За понимание, — говорю я, и странное чувство пробивается из теней моего измученного сознания — чувство, опасно близкое к любви.

Она садится на кровати, скрещивает ноги и кладет руки на колени.

— Я не хочу, чтобы между нами были какие-то секреты.

Я подавляю сухой приступ кашля — надеюсь, достаточно хорошо — и прижимаюсь спиной к изголовью кровати. Больше никаких секретов. В том числе и огромного секрета о том, что я преследовал ее в самом начале, чтобы исправить свою репутацию. Огромный секрет, который я боюсь ей рассказать, потому что знаю, что она уйдет, если узнает.

Я не думаю, что когда-нибудь смогу ей рассказать. Это разрушит ее. Это разрушит все, что мы построили вместе, а я не хочу, чтобы что-то из этого исчезло.

Я наполовину ожидаю, что она начнет выпытывать у меня обо всем, что я сделал за двадцать три года своей жизни, но она замолкает.

Айрис делает глубокий вдох, встречаясь своими измученными глазами с моими, в которых, клянусь, я вижу влагу. Безумие, с какой скоростью изменилось ее поведение, заставляет комок в моем горле разрастаться до размеров опухоли. Что она собирается мне сказать? Почему она так расстроена?

Ее нижняя губа дрожит, и кажется, что она вот-вот расплачется.

— Пообещай, что не будешь злиться, хорошо? — Голос у нее тоненький и неуверенный, как будто она знает, что не должна спрашивать об этом.

Не самое лучшее начало.

— Я обещаю, — говорю я ей. И я действительно так поступлю… в меру своих возможностей.

Ее уверенность в себе ослабевает, и она теряет бдительность, обнажая оболочку девушки, которую слишком часто ломали. Я ненавижу видеть Айрис грустной. Я хочу разобраться с тем, что ее беспокоит, но мне нужно помнить, что я здесь для того, чтобы выслушать, а не для того, чтобы предложить решение всех ее проблем.

— У меня был бывший по имени Уайлдер. Мы встречались два года. В наших отношениях было много всего неправильного. Он был манипулирующим, жестоким и осуждающим, и я заботилась о нем гораздо больше, чем