1661 - Ив Жего

— Слух подтвердился, монсеньор, — продолжала Олимпия Манчини. — Кардинал отписал короне все свое состояние. Верно и то, что король отказался принять дар и вернул все дорогому моему дядюшке.

В наступившей тишине Габриель расслышал тяжелую поступь — наверное, брата короля. Шаги смолкли, как только опять зазвучал мужской голос:

— Что ж, ход дерзкий! Не каждый день кто-то дарит миллионы ливров. Кардинал воистину не перестает нас удивлять.

— Лично я усматриваю здесь чье-то влияние, совет. Наверняка и то и другое исходило от господина Кольбера. Последнее время он почти не покидает дядюшку, помогает составлять бумаги и теперь назначен главным составителем текста завещания. Вот еще одно доказательство его влияния: сегодня дядюшка все утро в страхе ожидал ответа короля, и это говорит о многом… Я думала, он стал серым от болезни, но стоило королеве-матери сообщить ему приятную весть, как дядюшка тут же преобразился, — значит, кардинал всерьез опасался, как бы государь не воспринял его дарственную буквально…

— Справедливости ради надо заметить, что хитрая задумка господина Кольбера привела к благоприятному исходу дела, и это не может не радовать: еще бы, ведь вы так и остались в числе наследников, как, впрочем, и я, если ваши сведения верны. И милостью моего братца доля каждого из нас весьма значительна. Надо же, испытывать его терпение три дня — целых три дня не давать ответа!..

В голосе Месье прозвучала насмешливая нотка:

— Сказать по правде, жест чисто королевский, и братец сделал его исключительно в силу своей роли!

Голос его стал серьезным:

— Однако не стоило тревожить кардинала, придумывая подобную уловку! Неужели его состояние действительно того стоит? Похоже на то.

— По-моему, его куда больше растревожил недавний пожар. И попытка его людей замять эту историю кажется мне довольно странной, — ответила Олимпия.

— Значит, вы верите слухам, что у него похитили какие-то бумаги?

— Я верю только тому, что слышала собственными ушами, когда на другой день он слег и бредил в полузабытьи — все твердил, что пожар не случайно совпал с пропажей или похищением каких-то вещей, которые ему очень дороги…

— Я вам весьма признателен, сударыня, за то, что вы поспешили приехать из Венсена и сообщить мне эти вести — проговорил брат короля. — Но вы, кажется, хотели побеседовать со мной и о том, что, по вашим словам, имеет прямое касательство к одной из фрейлин моей будущей супруги?

— Да, монсеньор, речь идет о мадемуазель де Лавальер.

Услышав имя Луизы, Габриель вздрогнул и наклонился к самой решетке, чтобы лучше слышать разговор.

— Я хочу предупредить вас, монсеньор: будьте осторожны. Несколько дней назад мадемуазель де Лавальер была представлена королю.

— И что же?

— Король оказал ей честь и говорил с нею. Вы скажете — обычное дело. Но это еще не все, король ей пишет.

— Пишет? — повторил Месье.

— Да, монсеньор, притом в таких выражениях, будто назначает ей свидание. Если мои сведения точны, в чем я, впрочем, не сомневаюсь…

— Любопытно, любопытно. Дело самое что ни на есть обычное, хотя братец не очень-то любит писать. Тут все зависит от обстоятельств и от натуры девицы. Она хорошенькая? — холодно спросил Месье.

— Яркая и милая, — безразличным тоном ответила Олимпия Манчини.

— Привлекательная? — осведомился брат короля.

— Пожалуй.

— Значит, надо проследить за ними, сударыня. Время идет, и наследство вашего дядюшки обещает каждому из нас не только прирост благосостояния. Благодаря ему изменится и расположение фигур на шахматной доске власти. В этой игре каждая пешка подле моего братца послужит нам верным орудием в достижении намеченной цели. Так что надо постараться учесть все умонастроения, повторяю — все. Значит, нужно приглядеться и к этой девице.

— Я лично позабочусь об этом, монсеньор, — ответила Олимпия.

Габриель вздрогнул, ощутив холод в ее металлическом голосе.

Принц проговорил раздраженно:

— К тому же она сможет успокоить мою будущую супругу, а то от ее безудержных фантазий у меня портится настроение…

* * *

Голоса отдалились, и Габриель перестал их различать. Вскоре смолкли и шаги. Хлопнула дверь. Воцарилась полная тишина. У Габриеля голова шла кругом, и время тянулось нескончаемо долго. У Луизы свидание с королем? Ей угрожает опасность? Как защитить ее, не выдав того, что узнал? Габриель почувствовал, как на лбу у него выступили капли пота. А еще пересуды о похищенных бумагах, папка гранатового цвета, напомнившая юноше об отце и стоившая ему стольких неприятностей, — как увязать одно с другим? Как во всем этом разобраться?

— Бедняжка Габриель, ну и вид у тебя! Ты такой бледный, будто увидел привидение.

В приоткрытой двери возникло лицо Луизы.

27

Париж, салон мадемуазель де Скюдери — воскресенье 6 марта, девять часов вечера

В то время как в парижских церквях возносили молитвы во спасение кардинала Мазарини, в одном из самых модных столичных салонов гости вели оживленные разговоры. Светская жизнь кипела вовсю, и ничто, казалось, не могло нарушить ее течения. Кто сменит первого министра? Впадут ли Фуке с Летелье в немилость? И кто заменит их? У каждого гостя, в зависимости от его дружеских связей и интересов, была на сей счет своя точка зрения.

Мадлен де Скюдери,[31] хозяйка салона, порхала от одной группы собеседников к другой, выведывая тайны и секреты, имевшие хоть маломальское касательство к той или иной заметной личности в королевстве. Ее дружба с суперинтендантом финансов была известна всем. В своем блистательном романе «Клелия, или Римская история» она ярко изобразила Фуке, сравнив его с Ришелье, великим покровителем искусств. В этот переходный политический период она, не жалея ни сил, ни красноречия, пела дифирамбы владетелю Во-ле-Виконта при всяком удобном случае. Ее салон был одним из самых видных, и публика у Мадлен де Скюдери собиралась самая разная: и отпрыски знатных фамилий, волею судеб отстраненные от политических дел, и представители буржуазного сословия, добивавшиеся признания в высшем свете, и художники с артистами, искавшие покровителей или поклонников своего творчества. В тот день, о котором идет речь, одним из героев вечера был Блез Паскаль.[32] Этот гениальный создатель арифмометра, замечательный ученый — физик и математик почти не выходил в свет после несчастного случая, произошедшего с ним в Нейле 24 ноября 1654 года. Едва избежав смерти, Паскаль тем же злополучным вечером вдохновенно описал свою встречу с Богом. Став, таким образом, еще и блистательным богословом, он все реже удостаивал свет своим посещением. Сейчас этот достославный человек, вызывавший всеобщее восхищение, но уже пораженный недугом, живо беседовал с Мольером.