Кремлевский заговор от Хрущева до Путина - Николай Анисин

Но вы в своей стране не финансируете как должно научно-технические разработки нигде, кроме военно-промышленного и сырьевого комплексов. Вы обрекаете СССР на безнадежное технологическое отставание от капиталистических держав в машиностроении и производстве ширпотреба. Вы тупо везде почти регламентируете оплату труда и отнимаете у людей крупнодоходные стимулы, без которых не может быть прорыва в качестве и количестве товаров и услуг. Вы ведете страну к полному ее поражению в экономическом состязании с вражеским Западом.

Вступать в спор с монахом секретарь ЦК посчитал ниже своего достоинства. На прощание они не обнялись.

Евгений Петрович кивнул головой мне и Сереге:

— Все. Выхожу на финишную прямую. О свидании с отцом Тихоном секретарь ЦК Пономарев счел необходимым уведомить второе по значимости лицо в стране — Михаила Андреевича Суслова. Между прочим, мол, я столкнулся с нашим общим знакомым — с особистом Сталина полковником Щадовым. Живой он, к удивлению, здоровый, молится в монастыре за спасение своей души и злобствует на сегодняшнюю политику партии и правительства.

Суслов отреагировал на сказанное совершенно не так, как предполагал Пономарев:

— Значит, полковник Щадов жив?! Да, но он давно уже не полковник, а генерал-лейтенант. Сталин присвоил ему это звание в конце февраля 1953-го. Оформили присвоение по окончании траурных дней, и я как член президиу

ме

ма Верховного Совета СССР хотел даже тогда поздравить Щадова. А он пропал…

На глагол "злобствует" из уст Пономарева Суслов не обратил внимания, а сообщению о здравии Щадова в монашестве порадовался. По двум причинам.

Во-первых, на исходе 40-х именно особист Щадов, а не кто-то другой, поставил в известность Сталина — секретарь, завотделом ЦК и главный редактор газеты "Правда" Суслов тяжко кашляет, а о хвори своей не смеет заикнуться. Щадов же подписал у Вождя распоряжение об отпуске Суслову на лечение. Он избавился от туберкулеза и не забыл — кого ему за то благодарить следует.

Во-вторых, Суслов как куратор архива ЦК с 1955-го знал, что Щадов накануне увольнения из сталинской канцелярии изъял из нее важные документы и обратно их не вернул. И его, Суслова, беспокоила мысль — а не попадут ли исчезнувшие документы к иностранным спецслужбам, не опубликуют ли их и не перетолкуют на Западе во вред партии и Советскому государству. Но Щадов в монастыре в России. Он не таит своих взглядов перед секретарем ЦК КПСС Пономаревым, стало быть, не чувствует вины перед страной, и, следовательно, им, вероятно, похищенные документы во враждебные руки не передавались и не будут переданы. А как тому не порадоваться?

И недели не прошло со дня беседы Пономарева с Сусловым, как настоятель монастыря повелел монаху Тихону сесть в черную машину "Волгу" председателя горисполкома и вместе с ним отправиться в Москву — в Государственный комитет СССР по делам религии. Там отцу Тихону — Тихону Лукичу Щадову — преподнесли два генеральских удостоверения — одно образца 1953-го, второе — 1970-го. В первом со штампом "Погашено" было написано — "генерал-лейтенант, сотрудник по особым поручениям председателя Совета Министров СССР". В удостоверении втором со штампом "Копия" и с фотографией семнадцатилетней давности — "генерал-лейтенант запаса".

Чаепитие по случаю вручения удостоверений в Госкомитете не затянулось. Не затянулось потому, что два крепких парня в штатском попросили Щадова пройти с ними. Они посадили его в другую черную же "Волгу" и отвезли в скромный московский особняк за высоким забором. В нем генерал-лейтенанта в одежде монаха проводили в комнату с роскошным ковром на полу, со столиком из мореного дуба и глубокими кожаными креслами. В одно из них он опустился и через пять-десять минут увидел в комнате Суслова.

Что из былого пришло им на память при встрече — пропускаю. Второе де-факто должностное лицо великой державы возжелало принять скромного инока, дабы вопросить его — где документы, уплывшие из сталинской канцелярии. Суслов положил перед Щадовым список утраченных документов. Щадов признал: они им похищены и переданы потом Берии. Суслов сделал вид, что поверил. И перевел тему разговора:

— Слухи ходят, что вы обличаете нашу нынешнюю политику.

Щадов обрушил на Суслова то же примерно, что и на Пономарева несколькими днями назад. Но при этом Суслов, в отличие от Пономарева, не кислую мину на лице состроил, а спокойно прочитал стих Гёте:

Суха теория, друг мой,Но древо жизни зеленеет.

И так же спокойно Суслов молвил Щадову:

— Ваша критика политики страны — критика гражданина без бремени ответственности. А обремененные ответственностью должны прежде всего думать о безопасности дома, в котором мы живем. Нельзя затевать в нашем доме ремонт с изменением правил общежития без уверенности в том, что от того не будет пострадавших. Древо жизни у нас зеленеет. Время перемен еще не наступило. Но, — оговорился Суслов, — это время не за горами, и я считаю уместным закрытое критическое осмысление нынешней политики в ЦК партии и правительстве. Следует медленно заквашивать оптимальные дрожжи будущих реформ.

Встреча Тихона Лукича Щадова с Сусловым затянулась надолго. Прибыл на эту встречу Щадов как монах и убыл как таковой. Но через три дня он вернулся из монастыря в Москву. Вернулся навсегда.

Бывшего монаха и генерала-лейтенанта запаса Щадова назначили советником в Верховный Совет СССР. Он занял отдельный кабинет с правительственной связью в здании напротив Александровского сада при Кремле. Ему выдали ордер на квартиру с мебелью на Кутузовском проспекте и предоставили в пожизненное пользование двухэтажную дачу покойного генерала Генштаба. Полагалась советнику и служебная машина в любое время суток.

Но не должность с благами выманила Тихона Лукича из монастыря. Суслов соблазнил его интересной ему ролью. Ролью независимого эксперта ситуации в стране и дегустатора настроений в партийно-советских кругах власти: хотят ли там перемен в идеологии, политике, экономике — и если да — то каких перемен именно?

В кремлевской номенклатуре при Брежневе и Суслове еще жили-были чины, с которыми советник Верховного Совета Щадов имел дела как особист сталинской канцелярии. Каждый из этих чинов на партийных съездах в 1956-м и 1961-м аплодировал похабным речам Хрущева по разоблачению культа личности Сталина. Но каждый из них и тогда сохранял внутри былой трепет перед Вождем. А когда на дворе год 1970-й, когда Хрущев давно — в политическом небытии и когда похабщина его, хоть и официально не осужденная, совершенно не обязательна к употреблению, то в очень влиятельных кабинетах охотно отзывались на сообщения дежурных помощников:

— Вам звонит советник Верховного Совета СССР, бывший сотрудник по особым поручениям товарища Сталина…

Помнившие Тихона Лукича Щадова чины из ЦК партии и Совета министров принимали его с объятиями. Принимали и душу отвести в воспоминаниях, и посудачить просто так обо всем любопытном сталинскому особисту, скрывавшемуся в монастыре от Хрущева.

Через высокопоставленных старых знакомых Щадов под разными предлогами выходил на чинов, продвинутых в центры власти СССР при Брежневе. И отказа ни от кого из них не встречал. Приятно было, скажем, секретарям ЦК партии Кириленко и Кулакову, членам над всем возвышавшимся Политбюро, узнать, что с ними, провинциальными начальниками до 1953-го, желает потолковать особа, приближенная некогда к самому Сталину.

Новая должность Щадова официально именовалась — "советник Верховного Совета СССР по общим вопросам". Официальные же обязанности, согласно договоренности с Сусловым, на него не возлагались. Ему надлежало: из года в год обсуждать любые проблемы с любыми, кроме Брежнева, чинами, изучать реальное положение дел в городах- весях и выводы свои докладывать только "серому кардиналу СССР" — второму лицу в стране — Суслову.

Пять лет советник Щадов гонял чаи в солиднейших московских кабинетах. Пять лет в перерывах между чаепитиями в столице разъезжал он по одной шестой суши — от сибирского озера Байкал до среднеазиатского озера Иссык-Куль, от нефтегазовых месторождений в тундре Тюменского Севера до фруктовых плантаций в Закавказье. Его контактам с должностными лицами никто не препятствовал, его поездки никто не ограничивал.

Наступил май 1975-го. Страна отметила тридцатилетие Победы в Великой Отечественной войне под новую песню: "Это праздник — с сединою на висках, это праздник — со слезами на глазах…" У битого пулями в той войне фронтовика Щадова слезы в юбилей навернулись. И не только память его мучила. Еще и предчувствие: стране — победительнице фашизма уготован разгром от западной демократии.

В середине мая 1975-го советник Верховного Совета Тихон Лукич Щадов встретился с Сусловым и вручил ему докладную записку Ее первая страница выглядела приблизительно так: