Проект Германия - Андрей Мартьянов

— Позовите Шмидена, — приказал я.

Военврач в звании подполковника товарищ Шмиден явился через десять минут. За это время я успел глотнуть водки. Блинову не дал.

— Мне для внутренней дезинфекции надо, а с тобой, товарищ майор, из одной фляжки я пить не буду, — сказал я. — Вдруг ты заразный?

— А ты мне плесни вот сюда. — Он протянул кружку.

— Нет уж, — сказал я. — Ты у раненых воровал.

— Мародера расстреляю. — Блинов приложил ладонь к груди. — Клянусь, расстреляю паскуду.

Но я всё равно ему водки не дал.

Товарищ Шмиден был откровенно недоволен моим визитом. На нем красовался чудовищно грязный белый халат с большим кровавым пятном на животе. Он сунул руки в снег, отряхнул и, вытащив из-под халата рукавицы, натянул их. Изо рта у него шел пар.

Глаза у него выпуклые, желтоватые. В мирное время, наверное, они просто карие, но сейчас сделались желтые, как у волка. Нос с горбинкой, губы тонкие, подбородок острый, с выраженной ямкой.

Выбежал санитар — немец, быстро нахлобучил доктору ушанку на голову и шмыгнул обратно в помещение.

— Оперуполномоченный Особого отдела Шестьдесят четвертой армии лейтенант Морозов, — представился я.

Шмиден кивнул.

— Руки не подаю, у нас тиф, — предупредил он.

— Вы ведете списки раненых? — спросил я. — Прибытие, убытие?

— Приехали проверять смертность? Высокая. — Шмиден поджал темные сухие, как у ящера, губы. — Очень высокая. Так в отчете и напишите… Блинова-то в каком угодно живодерстве подозревать можете, но не меня. Уж поверьте. Я десять лет учился людей штопать. Чтобы легкие дышали, желудок переваривал пищу, руки-ноги действовали на благо социалистического строительства, а голова соображала. Если бы вы, молодой человек, отдавали себе отчет в том, какое чудо — человеческий организм, как в нем всё дивно устроено… Дайте закурить.

Я угостил его «Казбеком». Он жадно затянулся.

— Фабрика Орджоникидзе, — определил Шмиден, прикрывая глаза. Его как будто на миг отпустила давящая тяжесть. — Да, похоже, важная птица долетела до середины Днепра.

— Мы с вами находимся на берегу Волги, товарищ военврач, — напомнил я. — До Днепра еще далеко.

Шмиден махнул рукой:

— Ладно, давайте — вываливайте честно, зачем вам понадобились списки. Подрыв народного хозяйства путем сознательного уничтожения военнопленных шьете? Не выйдет. Хотите посмотреть нашу камеру дезинфекции? Даю честное слово — ничего подобного вы в жизни не видели. И, даст бог, не увидите.

— Не хочу я вашу камеру дезинфекции, — сказал я. — И ничего я вам не шью, я не портной. Я разыскиваю одного человека.

— Только одного? — иронически переспросил Шмиден. — Я мог бы предоставить вам несколько сотен. Совершенно бесплатно. Можете их хоть в суп покрошить.

— Мне, конечно, трудно вообразить, товарищ Шмиден, что у вас имеется мать, — сказал я. — Но предположим, вы произошли от женщины, как и все нормальные люди. Так вот, признайтесь честно: удовлетворится ваша мать несколькими сотнями каких-то чужих, гадящих под себя немцев, если ей нужен один-единственный маленький Шмиден?

После долгой паузы доктор сказал мне:

— А вы экземпляр.

— Мне нужны списки. Точка, — уперся я.

— Списков нет, — ответил Шмиден. — Не успеваем.

— Даже частично?

— «Частично» — это вы три часа будете разбирать немецкие каракули, которые всё равно наполовину устарели.

— Значит, без толку… — Я вздохнул.

— Кого конкретно вы ищете? — чуть мягче спросил меня Шмиден. — Может, я его помню. Я тут многих по кусочкам собирал.

— Капитан Эрнст Шпеер, — назвал я. И вынул из кармана газетную вырезку.

Там была фотография нового канцлера Германии.

Доктор всмотрелся в ухоженное, интеллигентное лицо Альберта Шпеера, потом вернул мне вырезку:

— Кажется, это новый глава немецкого правительства. Который вместо Гитлера.

— Именно.

— Какое он имеет отношение?.. — Доктор вдруг поперхнулся дымом. — Родственник, что ли?..

— Родной брат. Младший. По идее, должен внешне быть похож. Хотя похудел, конечно, и кожа потемнела. А если нос отморозил и потерял где-нибудь в степях — так и вовсе неузнаваем. Но попытка не пытка.

— Понятно, понятно. — Шмиден что-то соображал, вспоминал.

— Понимаете, товарищ Шмиден, приезжает его мать, — объяснил я. — Вместе с толпой иностранных журналистов.

Шмиден уставился на меня. Его желтые глаза вспыхнули:

— Вам что, поручено сопровождать ее? О, повр анфан! Вы побывали внутри? — Он показал на госпиталь. — Вы понимаете, что мать нельзя сюда пускать ни в коем случае?

— Найдите мне Эрнста. И подберите еще трех-четырех фрицев. То есть, надобность в трех-четырех фрицах автоматически отпадет, если мы Эрнста не отыщем. Но если он здесь…

— Да, мне кажется, я помню его, — проговорил Шмиден медленно, раздумчиво.

У меня от его похоронного тона в животе всё рухнуло.

— Что, помер?

— Перенес тяжелейший тиф, — сообщил Шмиден. — Вчера, по-моему, был еще жив. Он уже не первой молодости. Если бы товарищи о нем не заботились, его точно вынесли бы ногами вперед… Но как вы их куда-то повезете? — Шмиден снова нахмурился. Он поежился, энергично потер себя по плечам. — Они практически нетранспортабельны. Потеряете по дороге. Не знаю, могу ли я вам разрешить…

— Не можете не разрешить, — возразил я.

Он поднял брови:

— Вот как, молодой человек?

— Я уполномочен действовать по обстановке, как сочту нужным, — сообщил я. — Кроме того, вы не переживайте так за них — я сюда приехал на «виллисе».

— И сколько человек вы намерены впихнуть в «виллис»?

— Сколько надо, столько и впихну, — парировал я. — Давайте их сюда. Кстати, про мамашу Шпеер никому ни слова. Это только между нами.

— Десять ящиков тушенки, — сказал врач. Он засунул руки в карманы, поднял плечи и уставился на меня вызывающе.

— Тащите сюда фрицев, черт вас побери! — заорал я.

Он засмеялся и нырнул в темный проем госпитального входа.

* * *

Ждать пришлось довольно долго. Фрицев оказалось четверо. Двое, поздоровее, волокли старика с лицом зеленоватого цвета, четвертый плелся сзади.

Этот четвертый был похож на обиженного рождественского гнома с немецкой открытки. Как будто выскочил из трубы — а никакого Рождества и в помине нет. Ни тебе кексов, ни пухлых фройляйн и мальчиков в коротких штанишках.

Вслед за немцами явился Шмиден.

Я все-таки пожал ему руку:

— Благодарю за сотрудничество.

— Тушенка — и мы в расчете, — сказал он упрямо. — До свиданья, товарищ лейтенант.

Немцы уставились на меня обреченно. Кажется, они были уверены, что их вывели на расстрел.

Я показал им на склон балки:

— Туда.

Они послушно полезли. Я не торопил. Старика они тащили волоком, сами передвигались больше на четвереньках, чем с помощью прямохождения, которое, собственно, и превратило обезьяну в человека.

Наконец мы добрались до «виллиса».

Гортензий аж подскочил:

— Товарищ лейтенант, вы это что?..

Я весело помахал ему:

— Нашел!

Немцы сбились в кучу. Того, что был похож на гнома, трясла крупная дрожь.

«Черт побери, — подумал я, — а Шмиден — тот еще жук. Всучил мне четырех непонятных фрицев. С чего я вообще ему поверил, что это те самые? Даже документы не посмотрел».

Если выяснится, что Шмиден подсунул мне черт знает что, а не искомое, не поздно вернуться и организовать доктору чувствительные неприятности.

Я заговорил по-немецки.

Фрицы вздрогнули, услышав родную речь.

— У вас имеются при себе документы? — спросил я.

Они переглянулись и закивали. «Рождественский гном» забрался к старику в карман и вытащил мятый клочок бумаги. Протянул мне.

Я с трудом разобрал несколько слов на вытертом добела клочке бумаги. Вроде не соврал Шмиден, один из них и впрямь капитан Шпеер.

Я вынул фотографию Альберта Шпеера и протянул старику. Тот нерешительно взял, но пальцы у него оказались настолько слабыми, что он выронил газетную вырезку на снег.

Стоял и смотрел на нее сверху вниз. У него тряслась голова.

— Капитан Эрнст Шпеер? — уточнил я еще раз, возвращая ему документ. — Это ваш брат на снимке?

Он молча кивнул.

— Кто остальные?

— Члены моего экипажа, — тихо сказал Шпеер. — Леер, Кролль… — Он перевел взгляд на «рождественского гнома».

Тот стал белее снега. Казалось, глаза, брови, губы сейчас осыплются с этой мертвой кожи, как вши, сбегающие с трупа.

— …и Шульц.

Следует отдать должное Шпееру — врал он все-таки получше многих. Если бы он не был так ослаблен болезнью, то, не исключаю, сумел бы убедить меня в том, что фамилия его бледного товарища действительно Шульц.