Исповедь старого дома - Лариса Райт

Как и почему случилось в их страстной истории охлаждение, Аля не знала, вернее, не задумывалась. Она никогда ничего не анализировала, неслась вперед, боясь опоздать. Возможно, в слепой страсти, в неуемном желании обладать и в запретности этой связи была для обоих какая-то особая притягательность, которая разрушилась одновременно с обретением законности и дозволенности отношений. Брак они зарегистрировали уже по инерции, а не по желанию и по той же инерции продолжали его сохранять. Не могла Аля и не догадываться о том, что рождение ребенка, отцом которого и фактически, и документально являлся ее покойный первый муж, не могло не отразиться на душевном состоянии художника. Неожиданно для всех он написал несколько полотен на библейскую тему, на которых появился Младенец и люди, почему-то не поклоняющиеся ему, а раскаивающиеся и молящие о прощении.

«Переживает», — понимала Аля и радовалась, что смогла так удачно сплавить ребенка подальше с глаз своего впечатлительного мужа.

Библейские картины демонстрировать открыто художник в Стране Советов возможности не имел. Приближалась новая выставка, и требовалось сотворить нечто, более соответствующее идеологии КПСС или, по крайней мере, не вступающее с ней в открытую конфронтацию. Необходимы были вдохновение, музы и силы. Аля уже не вдохновляла: она разрушала, подавляла и угнетала — напоминала своим присутствием о содеянном и вместо того, чтобы жить его творчеством, жила реализацией своего.

Музы нашлись довольно быстро. Двери мастерской были гостеприимно открыты нимфеткам, жаждущим прикоснуться к искусству. С музами появились силы, вернулось вдохновение. К Але, мирно существовавшей за дверью, художник испытывал что-то сродни дружеской благодарности за отсутствие скандалов, упреков и взаимных обвинений в несбывшейся надежде на счастье.

Впрочем, за стенкой мастерской Аля оставалась все реже. Вернулась в оставшуюся от полковника квартиру и начала готовиться к следующему решительному шагу. Аля никогда ничего не делала просто так — она вынашивала очередной гениальный план.

Муж собирался в Америку: готовился к собеседованию, стараясь запомнить даты важнейших съездов КПСС и что и кто на этих съездах говорил. Он нервничал, и нервозность проявлялась даже на его творениях. Линии стали резкие, цвета — яркие, фигуры — стремительные.

— Ты слишком сильно переживаешь, — сказала Аля, нагрянувшая в мастерскую и неожиданно не заставшая никого из конкуренток.

Он обнял, сжал ее ладони в своих:

— Спасибо. Другие не замечают.

Аля фыркнула про себя. А кто должен замечать: длинноногие лолиты, ничего не смыслящие в искусстве и если и прочитавшие хотя бы одну книгу, то наверняка под названием «Как соблазнить мужчину». Или, может быть, родители ее гения? Но папаша — народный художник, у него хватает и проблем, и переживаний, и тараканов. Ну, а мамаше, по определению, должно хватать тараканов папаши, чтобы еще возиться с тараканами сыночка.

— Боишься, не выпустят? — уточнила она у мужа.

— Очень. Особенно сейчас, когда гремит история с Барышниковым, получить разрешение на выезд очень сложно.

— А если немного подождать?

— О чем ты говоришь, Аля?! Как можно подождать, если там ждут именно сейчас, если забронированы даты и заказаны галереи, если запущена реклама? Это у нас все в собственности государства, а там вкладываются конкретные люди, и если я подведу, то никто не простит и не забудет. А если и простят, то ждать следующего раза точно не будут. Найдут более удобных художников, не обремененных проблемами с КГБ.

Этого Аля и ждала: крика души, мольбы о помощи.

— Я могу попробовать помочь.

— Ты?!

— Замолвлю словечко. Знаешь, со сколькими шишками я за одним столом сидела? Уж они не откажут вдове покойного друга.

— Ты не вдова. Ты замуж бегом выскочила, траура ни дня не носила.

— Ну, это ты знаешь.

— У нас те, кто должен, все знают, а ты их за нос водить будешь?

— Буду. И проведу.

Квартира была готова к приему гостей: по полкам расставлены фотографии покойного с непременной траурной ленточкой, в спальне на тумбе — его очки и оставшаяся недочитанной книга, в прихожей — пиджак, а в ванной в стаканчике — бритва и зубная щетка. Он здесь, в квартире, и в Алином сердце — сердце безутешной вдовы, которая стоит на пороге в скромном черном платье, трепещет ресницами с блестящими на них капельками слез и, прижимая черный же платочек к полным грусти глазам, скорбно лепечет:

— Проходите, проходите. Спасибо за память, за поддержку. Я вам так благодарна. Юрочка тоже был бы очень признателен.

Гостей было пятеро. Все, как один, с женами под руку, в шляпах. Шляпы — на вешалке в прихожей, жены — на стульях за накрытым столом. Теперь все внимание — хозяйке. А она хлопочет: подливает и подкладывает, не уставая потчевать и приговаривать:

— Угощайтесь, пожалуйста! Вот холодец любимый Юрочкин, совсем без жира. Все до капли через марлю процедила, как он, голубчик, любил. — Платочек у глаз, глаза в пол. — А морс, морс пробуйте. Малину-то сама на даче собирала. Спасибо вам, товарищи дорогие, что похлопотали, участок оставили, теперь дочка-то Юрочкина растет, здоровеет. А ведь такая хиленькая родилась, я боялась, за отцом своим прямехонько отправится. Хорошо, есть возможность за городом ее растить, а иначе, может, и не было бы на свете моей маленькой.

Очередное движение платочка, растерянные взгляды, осторожное покашливание и, наконец, робкое признание:

— А мы, признаться, думали, Алечка, что это вы в угоду новому спутнику жизни девочку подальше отправили.

— Да что вы?! — Эмоция «негодование» получила бы «отлично» у любого даже самого придирчивого педагога. — Как можно?! Да он в нашей крошке души не чает. Я уверена, Юрочка был бы счастлив знать, что его девочки не остались брошенными на произвол судьбы, что о них есть кому позаботиться.

Зазвучал нестройный хор:

— Ну, если так…

— Думаю, Юрий Иванович был бы доволен таким…

— Конечно, мы не слишком обрадовались…

Аля перешла ко втором акту. Прижала руки к груди, повысила голос и вдохновенно затараторила:

— Поверьте, что пережить смерть любимого человека всякому тяжело. А такого, как Юрий Иванович, который был не просто мужем, а поддержкой и опорой, — тяжело вдвойне. Я просто осталась у разбитого корыта. Конечно, вы имеете право удивляться и негодовать: молодая сильная, да еще с дачей и квартирой — то еще «разбитое корыто». Но я ведь осталась беременной. Без работы, без перспектив, с одним только токсикозом.

Она жалобно захлюпала носом, обвела гостей взглядом и, поймав сочувствие, продолжила:

— Вы должны понять, что в таком состоянии я просто не могла себе позволить отказаться от протянутой руки доброго человека. Когда ждешь ребенка, прежде всего думаешь о его благополучии. — Аля сделала театральную паузу и заметила, как почти все женщины согласно закивали головами. — Я просто хотела быть уверенной в завтрашнем дне, хотела дать Юрочкиной дочке все, что она заслуживает!

И актриса позволила себе разрыдаться.

— Ну, полно, полно!

— Голубушка, не надо так убиваться!

— Мы все вас прекрасно понимаем.

— Никто вас не осуждает, милая.

— На вашем месте любая женщина поступила бы так же.

После этого Аля с легкостью перешла к кульминации. Она запричитала еще горше, уронила голову на стол, затрясла плечами и провыла, громко и отчетливо:

— Но, кажется, я просчиталась…

Быстро и сбивчиво — про нестабильную профессию мужа («Ах, вы должны понимать, что в творчестве сегодня пусто — завтра густо, и это не может не оказывать отрицательного влияния на семейную жизнь»), про открывшиеся для него возможности («Ах, он так мечтает, так мечтает…») и про страх эти возможности не обрести («Ах, что тогда будет! Что будет! Неудовлетворенные амбиции художника — это депрессия, водка и нищета»). И в итоге:

— Разве в такой атмосфере должна расти Юрочкина дочка? А ведь если мужа не выпустят в Америку, этим все и закончится. Творец с подрезанными крыльями — никчемный алкоголик, уж я-то знаю, что говорю, поверьте бывшей актрисе. Я могла бы вернуться в профессию, но вы же знаете, как Юрочка не хотел. А я уважаю память о муже и его волю.

Через две недели художник получил выездную визу. Он был счастлив до безумия и в порыве благодушия даже уложил Алю в постель и там, как мог, благодарил за услугу. «Глупый, — думала Аля, — это прерогатива женщин расплачиваться за услуги таким образом, а ты так просто не отделаешься. Придется расплачиваться. Баш на баш».

— Через пару месяцев, — заявила она как бы между прочим, — на «Ленфильме» начнутся съемки масштабного исторического проекта. Режиссер известен, актеры почти все подобраны. Нет только актрисы на главную роль и художника…