Кто сверху? (СИ) - Ольга Джокер

позже ее глаза плавно закрываются, губки выпускают изо рта сосок и в тишине слышится только её размеренное дыхание. Она крепко держит меня за указательный палец и не желает отпускать даже сквозь сон… Черствая Диана Федотова млеет от таких моментов и понимает, что только ради этого и стоит жить.

Когда сон младенца становится крепче, я поднимаюсь с места, перекладываю спящую Крис в кроватку и включаю видеоняню. Плотно и бесшумно закрываю за собой двери и, повернувшись на сто восемьдесят градусов, утыкаюсь в мощную грудь Воронова.

Дышать рядом с ним становится трудно, словно кто-то откачал кислород из просторного коридора, только для того, чтобы я мучилась.

— Уснула? Я слышал, что дочка плакала.

— Уснула, — хочу пройти мимо Воронова, но он берет меня за руку, скрещивает наши пальцы и прижимает меня к стене.

Склоняет надо мной голову, опаляет горячим дыханием шею и невозмутимо спрашивает:

— Что-то не так, Ди? Ты сегодня сама не своя.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌От неожиданной близости кружится голова, а здравый ум мгновенно покидает меня, превращая Диану Федотову в героиню бразильских мыльных сериалов — такую же скучную, блеющую и нерешительную.

— Что? С чего ты взял, — пытаюсь пройти мимо, но это бесполезно, учитывая то, что я не дотягиваю ростом даже до плеча своего друга-переростка. — Кстати, как прошло свидание? Надеюсь все удачно, и Катя удовлетворена встречей?

— Более чем, — в его голосе звучат противные нотки с издевкой. — А ты что ревнуешь, Ди?

Хочу сказать ему все, что думаю о нём и его встречах на самом деле, но вдруг слышу тяжелые шаги поблизости и сбиваюсь с мысли. Мама стоит в пяти метрах от нас и довольно улыбается.

— Прошу простить меня за то, что помешала, но у вас еще будет вся ночь впереди для любовных утех, — смеется мама, и в этот самый момент Воронов послабляет хватку, предоставляя мне свободу. — А я — старая больная женщина мечтаю оказаться в царстве Морфея. Диана, постели мне постельное белье, пожалуйста.

— Жду тебя у себя в постели, — шепчет Даня на ухо и невозмутимо желает тёще спокойной ночи.

Пока иду по коридору чувствую, как сильно пылают щеки. У него в постели? Омг, это как-то неожиданно. Тут же одергиваю себя, пытаясь собрать остатки женской гордости, рассыпанные по крупицам.

Ты чего, Федотова? Это просто твой друг Данька, с которым раньше ты была откровенна как ни с кем другим. Это тот самый Воронов, с которым шутила, плакала и смеялась. Тот самый друг, который всегда тебя поддерживал, а ты поддерживала его. Да бог мой, не вы ли трахались как сумасшедшие еще год назад, устаивая ночные секс марафоны, испытывая друг друга на выносливость?

Что в таком случае сейчас не так?

Выделяю маме комнату подальше от своей — просто потому что не хочу ее безустанного контроля даже ночью. Стелю свежее белье на кровать, раскладываю многочисленные вещи по полочкам в шкафу и получаю перед сном нотации как вести себя с таким распрекрасным мужем как Воронов.

— Спасибо, мама, я справлюсь, — произношу с усталостью.

— И да, дочка. Я надеюсь, что вы не из тех семейных пар, которые спят отдельно? Не понимаю и не принимаю этой моды. Нормальная семейная пара должна делить не только одну постель, но и одно одеяло…

— Нет, мама, мы не из тех, — цежу сквозь зубы.

— Правильно, дочка. Это залог счастливого семейного брака.

Мама гладит меня по голове, целует в лоб и желает доброй ночи.

Так вот о чем говорил Воронов, предлагая спать в одной постели? А я уж себе напридумывала! С облегчением вздыхаю и пробираюсь в свою комнату, чтобы выбрать для такого случая ночную сорочку поскромнее. Не потому, что хочу выглядеть приличнее в его глазах, а потому что пусть теперь пялится на свою Катю, а не на меня.

На самой высокой полке, перерыв все шелковые и кружевные пеньюары, которые у меня есть, нахожу нечто безразмерное и серое. То, что нужно! Облачаюсь в сорочку, удовлетворенно смотрю в зеркало и понимаю, что в таком обличии меня не захочет даже изголодавшийся дембель.

Затем на носочках крадусь в комнату Воронова в надежде, что он уже спит после утомительного свидания. Но нет, Даня лежит в кровати, обнаженный по пояс и прикрытый тонким одеялом. Я нерешительно застываю на пороге и стараюсь не смотреть на красиво очерченные кубики пресса у него на животе, на тонкую темную дорожку волос, ускользающую куда-то под одеяло.

— Не бойся, Федотова, я не кусаюсь, — он хлопает рукой по пустой части кровати.

Опустив голову, медленно иду на свою сторону, забираюсь на самый краешек и, отвернувшись к Дане спиной, зажмуриваю глаза. Только бы побыстрее уснуть и перестать испытывать это чёртово томление внизу живота.

— Надеюсь, ты спишь в белье, — произношу зевая. — А то я, знаешь ли, брезгую после всяких Кать прикасаться к тебе даже случайно.

- Я полностью обнажен, Ди, — он бережно укрывает меня одеялом и нависает надо мной. — Ты же знаешь, как я предпочитаю спать.

Мне кажется, что по идее Воронов должен через секунду отстраниться от меня, но вместо этого он прижимается ко мне своим телом и закидывает на меня руку, отчего я тут же понимаю, что насчет белья он точно не шутил.

— Я сплю с тобой исключительно ради мамы, — шиплю в ответ на его действия, чувствуя, как твердый возбужденный член прижимается к моей спине.

«Боже, дай мне сил пережить эту ночь», — молюсь про себя, забывая как дышать.

— Да-да, ради мамы. И ты совсем не ревнуешь, я помню. Но так, между делом хочу тебе сказать, что с Катей у меня ничего нет и быть не может, — говорит Даня, уткнувшись в мою макушку, отчего по телу тут же разливается непривычное приятное тепло, окутывая с головы и до кончиков пальцев.

Странно, но засыпаю я моментально. Проваливаюсь в глубокий сон и не сразу слышу, что малышка Крис проснулась и плачет.

Радионяня почему-то не работает, но плач я слышу даже через стенку. В темноте ищу халат, но так и не нахожу его. Бросаюсь к двери как есть, но вдруг замечаю, что я не в своей комнате, а Дани почему-то рядом нет.

Спустя минуту малышка перестает плакать, а басистый голос Дани начинает петь Воронёнку колыбельную. Совершенно глупую, немного смешную и нелепую, но от которой я застываю посреди комнаты не в силах двинуться с места.

Злость на Воронова ускользает куда-то далеко-далеко, а в сердце образовывается нечто новое и пока едва неуловимое, которое с трепетом отзывается на