Хранительница Грез - Пэррис Бондс

— Я даю вам, Райан, сенсацию года. Он раскурил свою сигару и спросил:

— И что же это за сенсация.

— Я наводню рынок шерстью. Она давала ему фору за прежние обиды, но на лице Райана не отразилось ни тени удивления. Он выпустил облако дыма.

— Почему вы собираетесь сделать это, когда у вас самой одно из крупнейших ранчо в Австралии, не сравнимое с большинством других?

— Я тайно собью цену — не имеет значения, как низко она упадет, — чтобы единоличникам стало невыгодно продавать шерсть.

— Я спрашиваю, почему?

— Я хочу сделать банкротом этого морально разложившегося типа.

В тумане табачного дыма глаза Райана сузились.

— Майка Гаррисона?

— Да.

— А кто следующий в вашем списке? Она посмотрела на последний выпуск «Сидней Диспэтч», лежавший на столе. Эта националистическо-изоляционистская газета на все лады расхваливала Дэна Варвика, выставившего свою кандидатуру на выборах от новой независимой Рабочей Партии.

— Я кажусь жестокой, да, Райан? Но если бы я поддавалась каждому мужчине, который хотел бы поставить меня на место, то «НСУ Трэйдерс» теперь уже просто не существовало бы. — Она указала на статью о Дэне Варвике. — Если этот человек победит на выборах, то на долгое время будет контролировать парламент и диктовать свои условия скотопромышленникам, горнодобывающим и судоторговым компаниям. Вот и ответ на ваш вопрос, Райан: следующим в моем списке стоит Дэн Варвик.

— И если вдруг я стану в оппозицию к вашей политике в своем издании, то следующим стану лично я?

Энни отвела свой взгляд от черных глаз Шеридана.

Аккуратно подстриженные, все такие же черные, несмотря на его сорок с лишним лет, усики вздернулись.

— Вот почему вы не позволяли мне любить вас, как любят женщину, — сказал он приглушенно. — Потому что в этом случае вы стали бы зависимой от меня, не так ли? А это величайший грех для женщины, согласно утверждениям вашей бабушки Нэн Ливингстон, разве нет?

Она поднялась из кресла и гордо вскинула голову с копной темно-каштановых волос, которые, казалось, вдруг заполыхали в солнечном луче, проникавшем в комнату через большое окно. Связь Шеридана с Мэри МакГрегор, если она и имела место, пройдет, как проходят мимолетные увлечения, в то время как их дружба останется неизменной. Но разговор о любви застал Энни врасплох.

— Ну, а если я вам позволю любить себя, гарантирует ли это мне неприкосновенность от ваших журналистских нападок?

Извиняющаяся улыбка тронула кончики его усов:

— Нет.

Энни слегка усмехнулась, а когда лицо Шеридана выразило недоумение, улыбнулась слишком игриво. Многим мужчинам эта улыбка могла бы показаться распутной. — После долгих лет ожидания, Райан, я кажется, готова заняться с вами любовью.

Холодная, властная Энни Трэмейн, которая всегда контролировала свои чувства, сейчас нервничала. Нервное состояние перед деловой встречей, обедом или заседанием Совета Директоров было сродни профессиональному азарту. Энни всегда могла взять себя в руки, принимая деловое решение, анализируя причины, собирая всевозможную информацию и определяя худший из вариантов. Этот длительный процесс давал ощущение спокойствия и придавал уверенности.

Энни рассматривала намеченную с Райаном Шериданом встречу в той же аналитической манере. «Да, нервничаю, — размышляла Энни, а почему бы и нет»? Ведь с момента, когда она последний раз была в постели с мужчиной, прошло уже очень много лет. О Боже, почти одиннадцать лет! Она уже не выглядела столь моложавой, как раньше. За годы тяжелой работы у нее не было достаточно времени даже чтобы просто постоять перед зеркалом. Сейчас Энни была слишком худа и даже костлява. Остались только запавшие глаза и впалые щеки.

Она провела рукой по шелковой ткани платья у себя на груди. Мужчины хотят женщин, мягких женщин, с пышными формами, а у нее… Да что там говорить, ей следовало получше заботиться о своей внешности.

Слезы навернулись на глаза у Энни. Что случилось со Временем Грез, как это могло произойти? Все, чего она хотела, — прожить свою жизнь на ранчо. Иногда она думала, что Дэн счастливее ее. Он ушел от всего этого, возможно, даже умер.

— Как бы то ни было, но теперь поздно что-либо менять, — думала она, стоя у высокого окна Ориент-отеля, выстроенного в стиле Регентства. Престижный старый отель возвышался над набережной Циркуляр-Квэй, месте высадки Первого Флота почти сто лет тому назад, и Тэнк-стрим, небольшой рекой, ранее снабжавшей Сидней пресной водой. Вид из окна радовал глаз.

Широкая Бридж-стрит пересекала реку по мосту, а на набережной возвышался лес мачт пароходов и парусников, большая часть из которых принадлежала «НСУ Трэйдерс».

Стук в дверь прервал ее размышления о себе и о компании, причем Энни не могла четко определить, где начинается одна и заканчивается другая мысль.

— Да?

— Ваш обед, мисс Трэмейн.

Энни пошла к двери и немного задержалась у висящего в комнате овального зеркала, чтобы поправить прическу. Несколько рыжих прядей падало на затылок, остальные были уложены спиралью наподобие императорской короны. Под темно-каштановыми бровями вразлет снова был сосредоточенный, пронзительный твердый взгляд карих глаз.

Хорошо — она снова контролировала себя.

Официант в красной ливрее вкатил в номер столик на колесиках и встал в ожидании, пока она поднимала крышки различных судков, проверяя их содержимое. Обед состоял из сочного жареного фазана, супа с фрикадельками, тостов с сыром, фруктов со льдом и пудинга, хорошо пропитанного бренди. Вино было охлаждено как следует.

Энни одобрительно кивнула.

— Поставьте столик вон туда, — сказала она, указывая на пространство между обитым ситцем диваном и стоявшим рядом с ним пухлым креслом такой же расцветки.

Когда официант обернулся, Энни заметила в его руке конверт.

— Один джентльмен попросил передать это вам, мисс Трэмейн.

Ничего не подозревая, она взяла белоснежный конверт:

— Спасибо, пока все.

Как только дверь за официантом закрылась, Энни распечатала письмо, развернула сочно хрустящий лист бумаги и прочла:

«Моя дрожайшая Энни.

Я знаю, джентльмен никогда не станет перечить даме, но как бы то ни было, я не имею наклонности исполнять что-либо по приказу. Вы не готовы к этому так же, как и я. Наша любовь сохранится до более подходящего момента…

Ваш покорный слуга».

Она уставилась на затейливую подпись Райана. Ярость запылала, как лесной пожар. Энни схватила тяжелую, полновесную серебряную крышку от блюда с фазаном и изо всех сил швырнула ее в стену. От сотрясения со стены сорвалось зеркало в массивной раме, грохнулось на пол и разлетелось на тысячу серебристых осколков.