Времена года - Арпад Тири

войны армейские грузовики.

Порыв ветра принес из крепости какой-то тяжелый кислый запах. Двор в крепости и все подвальные помещения были завалены камнями, обломками кирпичей, мусором и различным хламом. Посреди двора, припав на одно колесо, стояла противотанковая пушка, ствол которой смотрел в землю. И хотя со дня окончания войны прошло уже пять лет, в городе все еще говорили о том, что в многочисленных подвалах крепости и до сих пор еще лежат трупы солдат. Больше того, некоторые даже утверждали, что по ночам слышали чьи-то голоса.

На воротах крепости висела табличка: «Памятник архитектуры. Вход воспрещен!»

Однажды Матэ не без труда пробрался во двор крепости. Повсюду развалины. Видно, о судьбе крепости никто не хотел беспокоиться. Матэ любил бродить вокруг нее, здесь почему-то вспоминалось далекое детство, а древние стены словно вселяли в него силу и уверенность даже в самые трудные дни.

В Н. Матэ направили еще в январе. На рождество, несмотря на снежные заносы, из Будапешта по приглашению Матэ приехал Крюгер. Родных у него в этих местах не было. Сестра Крюгера за год до этого вышла замуж и уехала в северный горнорудный бассейн.

Крюгер теперь работал в министерстве внутренних дел и хотел перетащить Матэ к себе поближе. Увидев Матэ, он радостно заулыбался, дружески похлопал его по спине. За все рождество он так ничего и не сказал Матэ о возможности его перевода, более того, тактично уходил от ответа, когда Матэ спрашивал его об этом. По виду и поведению Крюгера чувствовалось, что он что-то утаивает.

Магда ждала ребенка. В сентябре Матэ получил квартиру в доме торговца кожей, который эмигрировал в Бельгию. Собственно говоря, это была вовсе не квартира, а единственная комната, служившая раньше столовой.

Матэ всю зиму, за исключением самых снежных месяцев, объезжал близлежащие села на своем велосипеде. В голове у него было множество планов. Он чувствовал себя счастливым и, ложась вечером в постель, долго не засыпал, думая в темноте о жизни и жалея о том, что время так быстро бежит. У него было одно желание: приобрести к весне новый велосипед, так как старый то и дело ломался в пути, а времени на его починку требовалось много.

На второй день нового года секретарь обкома вызвал Матэ к себе. Войдя в кабинет секретаря, Матэ увидел на старом продавленном кожаном диване товарища М. — одного из ответственных работников ЦК партии. Матэ знал его еще со времени учебы в партшколе. Вид у товарища М. был неважный: он устал. Время от времени М. улыбался своими тонкими губами, отчего короткие, начавшие седеть усики комично топорщились под носом. М. посмотрел на Матэ близорукими глазами и сказал:

— В центре решили направить вас на работу в район.

Матэ стоял посреди кабинета. Он вдруг почему-то вспомнил, что дома в подвале осталось совсем мало угля.

— Ну, что вы скажете относительно такого решения?

— Какой район имеется в виду?

— Район Н. вас устраивает?

— Вы ведь еще не сказали, кем меня туда посылают.

— Будете работать секретарем райкома.

Матэ беспомощно переступил с ноги на ногу. Даже побледнел. Все молчали.

— Секретарем райкома? — переспросил он, немного придя в себя.

— А почему бы и нет? Или боитесь, что не справитесь?

— Нет, просто не могу согласиться с этим предложением.

— Почему не можете?

— Я шахтер и в сельскохозяйственном производстве ничего не понимаю.

— Мы ведь вас туда не пахать посылаем!

— Понимаю, — ответил Матэ.

М. внимательно посмотрел Матэ в глаза.

— Для нас с политической точки зрения это очень важный район, — проговорил он. — Полагаю, вы знаете, что этот район расположен на важном участке государственной границы. Нам важно, кто будет руководить партаппаратом этого района. Думаю, что в этом у нас с вами расхождений нет, именно поэтому мы и хотим послать туда коммуниста-шахтера. В ЦК этот вопрос хорошо продумали, выбор пал на вас. На вас лично, а не на кого-нибудь другого.

Матэ молчал, слушая сухой тон товарища М. Секретарь обкома стоял у окна и смотрел на снег. Почему он молчит? Сказал бы что-нибудь или хоть посмотрел в сторону Матэ.

— Я в такую непогоду прибыл сюда, чтобы сообщить вам об этом и обговорить детали. А вы стоите передо мной и даже не рады, — сердито проговорил товарищ М.

После небольшой паузы Матэ сказал:

— Я рад, только никак не могу воспринять это.

— Сколько вам лет, товарищ?

— Двадцать семь.

— Двадцать семь?.. — несколько разочарованно повторил М. — Тогда скажите мне откровенно, в свои двадцать семь лет, в период, когда между социализмом и капитализмом идет упорная борьба, вы хотите быть офицером или рядовым санитаром? Отвечайте мне откровенно, как коммунист! Ничего не объясняйте, а просто скажите, кем вы хотите быть в этой борьбе?..

А спустя две недели райкомовская «шкода» увезла Матэ с его незамысловатым гардеробом, посудой, книгами в город Н. Квартиру им с Магдой не выделили, и они временно поселились в доме бывшего торговца кожей.

Вначале Матэ спал в своем рабочем кабинете, а через неделю председатель райсовета выдал ему ордер на комнату в доме, где совсем недавно гнали палинку. Вместе с Матэ председатель поселил в нее и районного прокурора. Оба пошли смотреть дом. Снаружи он выглядел довольно крепким, но внутри оказался ветхим. Двор зарос сорной травой. Жить можно было только в той комнате, на которую был выдан ордер.

— Временно вас сюда поселяем, товарищи! Через месяц-другой предоставим вам нормальные квартиры, туда вы сможете забрать и свои семьи, — словно оправдываясь, сказал председатель райсовета, прощаясь с Матэ и прокурором.

Начальник районной полиции, дождавшись, когда председатель скроется за углом, сказал, кивнув в сторону дома:

— И все же было бы лучше, если бы вы пока так и жили в своих кабинетах.

Матэ улыбнулся:

— А чего мне бояться, товарищ начальник, если я хочу людям добра? Ведь я и постоять смогу за себя.

Когда Матэ и молодой прокурор, которого только месяц назад назначили в Н. и которого Матэ знал еще по работе в шахтерском поселке, вошли в свое будущее жилье, там стояли только две пустые железные кровати. Они принесли матрацы и, положив их на сетки, тешили себя иллюзией, что теперь будут спать по-человечески. Каждый имел по два одеяла, одно использовалось как простыня, другое по назначению. Правда, у прокурора было еще небольшое пуховое одеяло, которое ему подарила мать. Матэ и прокурор спали вместе, накрываясь этим одеялом.