Времена года - Арпад Тири

венгерский язык и неплохо разбираешься в поэзии. Было бы хорошо, если бы ты посмотрел его стихи и сказал ему несколько обнадеживающих слов.

С тех пор Тако начала мучить зависть, но самое страшное заключалось в том, что он никак не мог понять, в чем же, собственно, он завидует этому тщедушному парню. После выхода в свет сборника стихов юноша переехал жить в Будапешт, и спустя некоторое время Тако совершенно случайно узнал, что этот юноша и его жена часто совершают долгие прогулки. Тако купил книжку стихов юноши и, сев в Чепеле на автобус, по дороге домой, а жили они тогда в Кебанье, прочел все пятнадцать стихотворений. В стихах о жене не было ни слова, и Тако с облегчением вздохнул. Пересев на другой автобус, он прочитал еще один цикл, но и в нем не было ничего подозрительного, однако, несмотря на это, Тако уже никак не мог отделаться от заползшего в душу подозрения. С горечью он подумал: «Интересно, что моей жене не нравится во мне?»

Тяжело дыша, Тако поднялся по каменистой улице. Одолев подъем, остановился, расстегнул пальто. Вдали виднелось желтое здание партийной школы. Все жизненные заботы и невзгоды показались ему вдруг пустыми и ненужными. Подойдя к воротам партшколы, Тако позвонил и стал ждать. Швейцар, шаркая ногами, подошел к воротам и впустил его.

«Да, — думал Тако. — Судьба партии находится в наших руках. А вот такие парни, как этот Матэ, даже из хороших побуждений могут натворить массу неприятностей. Ну, ничего. Утром я все это улажу, а по приезде в Будапешт доложу там. Пусть их остановят, пока не поздно и пока они не пустили здесь всю работу на анархистский самотек».

Матэ смотрел вслед уходящему Тако. Он чувствовал себя как человек, которого ввели в заблуждение. На душе было неприятно: он понимал, что ему, по-видимому, придется отвечать за свое выступление на собрании, и в то же время было приятно, что он наконец отделался от этого Тако.

«Совсем не так представлял я сегодняшнее собрание, — думал Матэ. — Не знаю, что из этого получится, но завтра утром придется сказать секретарю, что собрание было слишком бурным и я был вынужден отстаивать на нем правду».

Ушел последний автобус. Постояв немного в нерешительности, Матэ пошел по Промышленной улице. Ветер доносил откуда-то запах дубленой кожи, клея и нафталина. По обе стороны улицы располагались мелкие мастерские размерами не более клетушки. Когда владелец такой частной мастерской умирал, на вывеске появлялось короткое слово «вдова». Вдовы, как правило, сворачивали дело и, заколотив досками дверь и окна мастерской, ждали появления какого-нибудь предприимчивого человека, который взялся бы за дело, одновременно пригрев и вдову.

В самом конце улицы, где, собственно, начинался уже пригород, находилась корчма «Золотой петушок». Над входом на железном пруте висел фонарь. Он освещал каменную лестницу, ведущую в помещение, из которого пахло жиром, луком и табаком.

Матэ решил здесь поужинать и немного согреться. Нашел свободный столик у окна, выходившего на улицу, откуда хорошо было видно всю корчму. Коричневая резного дерева стойка с бутылками растворялась в дымном полумраке. Повсюду на столиках стояли пустые бутылки зеленого стекла и пивные кружки. Корчма эта чем-то была похожа на портовый кабачок, куда после хорошего улова собираются рыбаки.

Матэ заказал жареную печенку с луком и кружку пива. Он уже принялся за еду, когда к его столику подошел слегка захмелевший краснолицый мужчина с пивной кружкой в руке. Смущенно улыбаясь, мужчина спросил:

— Могу я присесть за ваш столик?

Матэ растерянно взглянул на мужчину, подумав при этом, что тот, видно, выпил не одну кружку, и молча кивнул.

— Со мной мой друг, — проговорил краснолицый и немного отклонился в сторону. За спиной мужчины стоял старик с маленькими, как у мышки, глазками, которые беспокойно перебегали с одного предмета на другой. Старик был изрядно выпивши и раскачивался из стороны в сторону. Ухватившись за край стола, он опустился на стул. Вид у него был безразличный, временами он поднимал голову и окидывал всех пренебрежительным взглядом, как это обычно делают пьяные. Седые волосы старика жирно блестели. Временами на его лице появлялось выражение печали, лукавства и чувствительности.

Краснолицый мужчина по-дружески улыбался и, потягивая из кружки пиво, не сводил с Матэ глаз. Чувствовалось, что он что-то вспоминает. Вдруг лицо его засияло.

— А я вас узнал! Мы с вами уже встречались, только я сразу никак не мог припомнить, где же именно.

— Мы встречались? — удивился Матэ, подбирая вилкой крошки печенки. Внимательно посмотрел на краснолицего и невольно подумал: «Ну и физиономия у него!»

— Вы меня не узнаете?

— Извините, но...

— Если я не ошибаюсь, в мае как раз два года, как мы встречались.

— Вы меня с кем-то спутали.

— Нет, подождите, я вам сейчас напомню, — сказал краснолицый и оперся локтями на стол. — Помните, в сорок шестом году на участке дороги между Адони и Рацалмаш вас подобрала черная машина, на которой возят покойников? Вы сидели с каким-то мужчиной, как вороны на обочине дороги, и ждали попутной машины, которая бы вас подвезла. Ну, теперь вспомнили?

Матэ стал припоминать и наконец вспомнил...

Всю дорогу тогда он сидел рядом с водителем на инкассаторских мешках с деньгами. В кармане у него был заряженный револьвер, а между коленями он зажал охотничье ружье, которое дал ему кассир. Когда машина, на которой Матэ с кассиром везли шахтерам получку и кое-что из продовольствия, сломалась по дороге, они спустились к реке и, наловив рыбы, тут же зажарили ее на костре. Но аппетита не было: беспокоили деньги, которые они вовремя не доставили на шахту. Они тогда очень боялись, что из-за этого на шахте поднимется большой скандал...

— Так это были вы, — улыбнулся Матэ. — Вы тогда по-джентльменски с нами поступили.

— Я со всеми поступаю по-джентльменски, — заметил краснолицый и полез в карман за сигаретами. Достал и протянул Матэ. — Но вы, конечно, уже не помните, что меня зовут Беньямином?

— Право, забыл.

— А ведь я вам представлялся.

— Мы тогда от радости, что вы нас подобрали, ничего не слышали. Сами посудите, ведь мы везли зарплату шахтерам и продукты из Будапешта. Опоздать не имели права ни на час: нас ждали тысяча пятьсот шахтеров. В мешках жир, мука, а тут еще деньги.

— А в моей машине был покойник. Смешно, не правда ли?

— Нам тогда не до