Анка - Василий Дюбин

— Анка-то… внучку мне привела…

Павел смутился. Опустив голову, разорвал плотное кольцо женщин и зашагал в хутор. Панюхай догнал его почти у двора, схватил за рубаху:

— Да погоди же ты. Куда парусишь?

— К Анке.

— Прежде я. Постой тут. А то, гляди, в испуг ее кинет.

Павел отстранил его и смело вошел во двор. У двери задержался. В груди гулко заколотилось сердце. Хотел вернуться, но, заметив на улице ухмыляющихся женщин, нажал плечом на дверь и переступил порог. Сидя в постели, Анка кормила ребенка. В ее глазах Павел не заметил ни испуга, ни удивления, будто она уже знала о его возвращении, или его приход был для нее безразличен. Она отняла от груди ребенка и хмуро посмотрела на Павла:

— Чего ж от стыда не убежал? За штаны никто не держал бы! Нашел где хорониться… Баб устыдился, что ли?

— Не хоронюсь я. За тобой пришел.

— Мне и тут не тесно.

— Значит, не желаешь?

— Нет.

— Почему?

— Говорила уже: дороги у нас разные.

— Неправда, дорога у нас одна… — Он в упор посмотрел на Анку. — Значит, потому в злобе на меня, что я не в артели?.. Или комсой не зовусь, как ты, к примеру?.. А без того разве я плохой работник?.. Разве не по чести живу?..

— Не ори попусту! — Анка положила на подушку уснувшего ребенка, холодно сказала: — Примут ли тебя в артель или в комсомол, дело неизвестное. А пока, — она кивнула головой на дверь, — ступай.

На пороге появился Панюхай.

— Ну, ты… атаман сипатый… Разволнуешь дочку.

Павел схватил шляпу и поспешно вышел. Панюхай посмотрел на Анку, вздохнул:

— Зря… Пашка хозяин крепкий…

«Неправда… неправда ее, — думал Павел, — что злобу имеет не за артель. И то неправда, что не желает в мой курень переходить… Какую девку не возьмут завидки на такое добро? Кого?.. Знаю, для близиру артачится. Меня бабьим обманом не спутаешь. Ладно, пойду в артель… Полезу черту на рога, но тогда уж… — он погрозил кулаком, — ко мне жить пойдешь. Неправда, пойдешь… Ну, а как же с дитем быть?.. Как? И от меня ли оно?.. У-у, черт..»

В тот же день снова вышли в море. Рыбаки пытались заговаривать с Павлом, но он избегал их взглядов и был молчалив. У второго водоема их настиг «Зуйс», волоча на буксире артельные баркасы. У развилки дорог «Ворон», вздыбившись, повернул назад, обогнул свое стадо, будто заковал его в кольцо, и поплыл вслед за «Зуйсом». Баркасы в нерешительности покружились на месте, сбились в кучу, пораздумали и один за другим присоединились к «Ворону», вплетаясь в хвост «Зуйсу».

Анка взглянула на Кострюкова, звонко засмеялась:

— Видал? За артельными повел.

— Да пора же им к своему берегу прибиваться, ерша им с хвоста, — радостно произнес Кострюков.

— Хорошо, как по желанию, а если по неволе какой?..

— На кого думаешь?

— Невдомек, что ли?.. На атамана…

— А-а-а, Павел? Это силенка, а нам силища нужна.

Уходя с берега, Анка взглядом погрозила морю: «Меня не обдуришь… Эх, Павел, Павел… Гляди, сам не запутайся в сетях, нос расшибешь…»

Из-за горизонта высунулись вороненые тучки, затрепетали и замерли. С севера налетел зябкий ветерок; море лениво вздохнуло, засеребрилось переплескивающейся зыбью, побежало к берегу торопливыми волнами. Волны ударились о подчалки, зашлепали в корму, брызгами рассыпаясь в стороны. Под обрывом заблюмкала вода.

…А вдали, расчерчивая мачтой хмурый горизонт, зорким часовым ходил недремлющий «Зуйс», охраняя рыболовецкие посты бронзокосцев от внезапных налетов северного хищника — Тримунтана…

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

XXV

За высоким бортом «Зуйса» кровяным пятном трепетало отражение сигнального фонаря, моргавшего с крестовины высокой мачты.

Сидя на корме, Сашка Сазонов дымил трубкой. К нему плотно жались комсомольцы.

Оседая на хромую ногу, Жуков задумчиво ходил по палубе, изредка останавливался. Панюхай ловил его за руки, кивал головой на мигающие в темноте огоньки на баркасах единоличников:

— Будто с нами и вроде нет…

Жуков молча пожимал плечами.

Единоличники поставили сети почти рядом с артелью. Их баркасы то сходились, то расходились, то вновь собирались в кучу; слышались возбужденные голоса:

— Можно и подождать!

— Шею намозолить ярмом всегда успеем!

— А кто тебя в ярмо гонит?

— Стойте! Кто ваш атаман?

— Ты!

— Кого должны слушаться?

— А-а-а!.. Вот ты чем взять хочешь?

— Для того атаманством тебя уважили, что ли?

— Оно мне без надобности. Я говорю: кто желает, прибивайся к нам, а кто нет, отчаливай.

Наступила тишина. Потом опять:

— Ребята! Чего перекликаться зря? Разве не видать, что дорога нам одна с артельными? Век работали гуртом, а теперь?…

Жуков прислонился спиной к мачте, выжидал. Необычное поведение единоличников еще с вечера заинтересовало его. Он чувствовал — что-то должно произойти, потому и не ложился спать; мерял шагами палубу, думал: «Если они решили примкнуть к нам, то почему не заявляют об этом? А если нет, то почему не разошлись на взморье и поставили сети рядом? Может, потому только, что рассчитывают на нашу помощь в случае шторма?»

Не спала и молодежь, слушая Сашку. Голос у него хрипловатый, негромкий. Но слова — будто свинцовые горошины. И бьют прямо в цель, глубоко достают.

— Да. У нас по-иному. Берем всю молодежь, на бригады делим. Соревнуемся. Так оно полезней. И если какая-нибудь бригада захромала в работе — на буксир ее. Помогаем. Ведь всякое дело оно есть общее. Наше, кровное.

Сашка набил табаком трубку, сплюнул за борт, закурил.

— А у вас как?

Ребята молчали.

— То-то, жигало те в бок! Есть поселок Бронзовая Коса. И артель имеется. А комсомольская организация? Тоже есть. Ну?..

Дубов заерзал, кашлянул.

— А богата она? Должна бы быть… А ударники есть? Эх, жигало те в бок!

Сашка вынул из кармана газету, придвинулся к фонарю.

— Вот… Послушайте, о чем «Голос рыбака» пишет: «…15 августа начался конкурс-эстафета на лучшее проведение осенней путины. В эстафете принимают участие 7163 ловца тридцати пяти рыболовецких артелей. Конкурс продлится до 15 октября. Выделен премиальный фонд на сумму 40 000 руб. В числе премий две рыбницы стоимостью в 12 000 каждая, постройка клуба, столовки, детского сада и др.»

А вот еще. «По сведениям нашего рабкора „Шип“ из поселка Кумушкин Рай, артель „Соревнование“ перевыполнила план летней путины на 9,04 процента. Редакция газеты надеется, что эта артель не сдаст взятых ею темпов, а удвоит их и в эстафете по проведению осенней путины придет к финишу».

И еще. Слушайте. «Артель „Бронзовая Коса“ опять позорно плетется в хвосте. Парторганизация слабо боролась за план 1-го полугодия, не давала отпора кулацкой агитации против новых методов лова. Соцсоревнованию и ударничеству не уделялось внимания. Прогулы, простой орудий лова — нередкое явление. Слабо ведется борьба с хищением рыбы…» Ну? Жигало те в бок! Дальше понятно?..

Ребята смотрели на тающие в небе звезды, не отзывались. Сашка толкнул Дубова и Зотова, взглянул на Евгенушку.

— Братва! Да ведь мы же ленинцы! Комсомольцы мы! Разве комсомольцы отставали в чем? Всегда впереди! Поднажмем, а?

Зотов вздохнул, обернулся:

— Чем жать? Сколько нас?

— Есть, жигало те в бок!. На хуторе такая силища — только знай черпай ее. Да умей черпать. По десятку на брата — и веди среди них работу. Есть чем!..

Дубов хлопнул Сашку по руке:

— Верно говоришь!

— Вот она, сила, под боком, — указала Евгенушка на единоличников. — А ты, Зотов, вечно…

— А что я?

— Довольно! — остановил их Сашка. — Мы, комсомольцы, организуем молодежную бригаду. Объявляем себя ударниками, каждый обязуется вовлечь в свою бригаду, а там и в комсомол, по два-три человека из молодежи. И еще обязуемся перевыполнить план осенней путины. Согласны?

— Пиши меня!

— Сначала меня!

— Не важно в списке быть первым…

— Знаю, что в работе! — и Зотов оттолкнул Дубова.

— Погодите. Я вот раньше ее. Как тебя?

— Евгенка.

Да нет. По фамилии. Ну, вот… Значит, Осипова — первая…

Жуков задержался у кормы, окликнул Сашку:

— Что, парень, расшевеливаешь?

— Еще как!

— Шевели, шевели…

К «Зуйсу» подходил баркас. Двое работали веслами, третий сидел у руля, а четвертый стоял на носу. Жуков узнал в нем Павла. Когда подошли вплотную, Павел ухватился за борт и ловко перемахнул на палубу. За ним последовал рулевой. Проснувшийся Панюхай открыл глаза, увидел Павла, а другого не узнал. Они стояли перед Жуковым, переглядывались, но разговора не начинали. Молчал и Жуков. Панюхай встал, подошел к ним, развел руками:

— Ишь ты! Одноштанник Краснов в гости пожаловал. С новостями какими?