Курс. Разговоры со студентами - Дмитрий Крымов

богатство. И делают из этого историю. Тургенев и одиночество… Вот Платонова сделать про одиночество немудрено, потому что там этот шурф, это залегание видно. А Пушкина, скажем, сделать про одиночество – интересно. Именно потому, что он на первый взгляд абсолютно неодинокий человек. Но искусство основано на «нет». Вот все – да, а ты – нет. Тогда это искусство, если ты это докажешь. Искусством же. А про Пушкина это можно доказать – он же был поэт. А поэт – это человек одинокий. Господи боже мой… Господи, как же его лучшие друзья не понимали, не понимали, кто с ними рядом, как жена его ни хрена не понимала, царь хотел переделать его роман, какая-то глупость… В последние годы просто он впал в одичание. Вот как человек, принципиально уходящий, ускользающий, умело ускользающий от своей судьбы, приходит к ней…

На базе каких-то крутых людей это можно сделать. Очень хорошая задача. Но только это надо превратить в конкретную игру: как он, то есть Тургенев, отказывается от друзей и что там происходит. Ни в коем случае, конечно, не надо делать так, что на сцену выходит Золя и предает Тургенева, а тот говорит: «Нет, Золя, уходи… Иди сюда, мой Шарик». Погладил. Выходит следующий. Тоже какая-то сцена психологического театра, и Дюма его предает, а он говорит: «Пошел вон, Дюма». И опять Шарика гладит… Это тоже игра, но это игра нудная… Хотя можно – в стиле Хармса… Ну, если ты понял, давай «Охоту на живопись» посмотрим…

Петя. Охота на живопись. Записки художника. Художник приносит свои картины с пленэра как добычу… Когда мы были на пленэре, я почувствовал, что все приносят домой трофеи: какую-то убитую дичь… И хвастаются… Ты подбил утку акварельную… А кто-то нарисовал целое поле маслом. Картинная галерея как галерея трофеев… Вместо ружья кисточка.

Крымов. Вот я тебе скажу. С одной стороны, я подумал, когда ты начал рассказывать, что это как бы слабовато, не то что слабовато, а понятно. А с другой стороны, вот я сейчас думаю… Что такое Тургенев? Вот если у вас есть текст какой-то тургеневский, неважно какой, прочитайте, просто я так не сфантазирую, не смогу сымитировать его… (Петя читает описание пейзажа у Тургенева.) Ты сейчас читаешь кусок, когда он просто ехал… Немножко описание тучи: где-то фиолетовое, с краев зеленое что-то… В двух фразах я чувствую, как возникает волшебное ощущение. Как Аркадина Тригорину говорит, ты лучший из писателей, ты тремя штрихами можешь дать самое главное… Тремя штрихами… То есть сочетание трех штрихов – это живопись. То есть если, скажем, думаю я (это вторая моя мысль после полного равнодушия к этой теме поначалу), если изобрести способ перевода на совершенно другой язык – язык театра – составление и наложение этих трех мазков, то вполне возможна игра…

Так, «Страдания животных»…

Петя. У нас есть сосед на даче, и он недавно прислал видео, как он пристрелил медведя, не он, а его друг. Он снимает, как медведь выходит на опушку, потом выстрел, и медведь страшно рычит, мечется, он ему не попал в голову, и тот очень мучается. И на это совершенно невозможно смотреть, это дико больно, страшно и противно… Мы ему написали, что это не нужно смотреть, можно бы хотя бы в голову… Он ответил: «Ну, это охота… Он мертв уже». Ну, это скорее про то, какой это ужас – охота…

Крымов. У меня была идея фильма по «Запискам охотника»… Знаешь, как я хотел сделать? Ты когда сказал это, я подумал: Петя! Я хотел начать кадр с того, что кто-то несет птицу за ноги, или она привязана к поясу и болтается, она еще живая. Я вижу землю ее глазами. Должна быть очень красивая птица, не обычная, а какая-то райская. Но поначалу я вижу ноги охотников, грязь, собаку, вот так, как если я бы смотрел глазами болтающейся птицы… Все мерно ходит ходуном. Потом они входят в дом, и ее кладут на стол. Все охотники собрались, начинают чай пить, выпивать… И через затуманенные глаза птицы я смотрю на то, что происходит: как они пьют, какие у них лица… разговоры. Такой Андрей Рублев в сочетании с Босхом. Какое-то мерцающее сознание. Ведь она умирает, какие-то видения… Вдруг там птицы на стене полетели, ожила какая-то фотография… И она с ними улетает, куда-то уходит туда, в туман своих болот… То есть все что угодно можно сделать глазами умирающей птицы. Она может в самоваре отражаться, и я впервые вижу ее, вижу, какая она красивая, но это не только я ее вижу, но она сама себя видит, смотрит, как она умирает. Кто-то начинает петь, у него есть рассказ «Певцы», кто-то из них начинает петь… Они начинают вдруг – то ли мерещится, то ли действительно – какое-то ангельское пение… Один взлетает, куда-то летит… Куда он летит, куда я с ним лечу, хочу ли я с ним лететь?.. Я, в смысле, птица. И кончить вот так: экран сужается, сужается, превращается в полоску и гаснет – и черное. Я вижу последний час жизни птицы. Райской. Выше по статусу созданных Богом тварей, чем эти люди, которые ее убили…

То есть из всего можно сделать игру. Если есть ради чего придумывать, понимаешь? Запомни, запиши где-нибудь эти варианты. Этот список нельзя потерять, оставь место: нужно будет его дополнять. Это все хорошие наблюдения над тем, как нужно строить и из чего можно строить. Потому что игра – это строительство. Хорошо, если понимать, что можно построить дом из дерева, можно из железа, можно из камня, можно из стекла. Это большое понимание на самом деле. Нельзя из снега – он тает, нельзя из воздуха – непрочно, нельзя из табачного дыма… Хорошо, понятно. А дальше, поняв, из чего можно строить, можно начинать строить, можно комбинировать. И твой дом будет стоять.

Игра – это строительство. Это умное, азартное строительство интеллектуального человека, который переживает и про Тургенева, и про его собаку, и если не читал, то знает, чувствует, что такое Золя, и представляет, как они там с Тургеневым обедали, и представляет себе запуск космического корабля с этими собаками, которые не вернулись. Тургенев не успел с ними нагуляться, понимаешь, а их куда-то уже в космос запустили: без собак ведь никуда, а время летит так быстро… И что-то еще представляет себе. И медведь еще…

Почему нужно читать книги, смотреть телевизор, смотреть кино и жить, и