Воспоминания о службе в Финляндии во время Первой мировой войны. 1914–1917 - Дмитрий Леонидович Казанцев

берегу зевак, а этот матрос был с «Андрея Первозванного» и видел виды…

Похоронили убитых ночью на военном кладбище, откуда тела некоторых офицеров уже позже были увезены в Россию.

В заключение вспоминается следующий случай, о котором хочется рассказать. В январе 1917 года я сопровождал генерал-майора Васильева в его служебной поездке по краю. На станции Карнс к салон-вагону генерала подошел штаб-офицер корпуса гидрографов, фамилию которого мне не хочется называть, но это был в прошлом мой сосед по имению. Генерал Васильев разрешил ему войти в вагон и доехать до Гельсингфорса. В дороге я вспомнил о том, как удачно гадает этот штаб-офицер, и его предсказания трем офицерам, что их ждет через три недели смерть, полностью оправдались… Генерал заинтересовался и, указывая на меня, спросил, что тот нагадал мне. Я ответил, что стрелка моих жизненных часов в этом году будет стоять несколько раз на без одной минуты двенадцать. После недолгого молчания В. Н. Васильев попросил погадать ему. Я не присутствовал при гадании, но когда через некоторое время вошел в купе, то генерал Васильев мне сказал: «Знаете, что мне полковник нагадал? – И не дожидаясь моего ответа, продолжал: – Он говорит, что я погибну через полгода в воде при ужасных обстоятельствах!»

Генерал отнесся с недоверием к этому гаданию, но я, зная много примеров, насколько верно этот штаб-офицер вообще гадал, ни на минуту не усомнился, что это именно так и случится.

Произошедшее оправдало мои предположения, и предсказания гидрографа сбылись с поразительной точностью.

Вскоре я получил очередную заграничную командировку, которая не состоялась по причинам, относящимся к произошедшей тогда революции, и повлекла за собой ряд тяжелых неприятностей, закончившихся моим переводом в последний раз к генерал-майору Васильеву в его служебном кабинете в гостинице «Бельведер» в Выборге, отведенном под обер-квартирмейстерскую часть. Генерал в продолжительном разговоре, бывшем у него со мной по случаю моего вынужденного перевода из края, между прочим сказал, что слова гидрографа так глубоко запали у него в душу, что он твердо уверен, что это именно так и должно случиться, и он полагает, что этот разговор со мной является последним в его жизни.

Мы больше не встретились.

Выборгские события нашли отклик и в Гельсингфорсе, выразившись в расстреле линейным кораблем «Петропавловск» четырех офицеров за отказ дать подписку о подчинении вновь образовавшемуся Военно-революционному комитету, что произошло 31 августа.

Узнав о выступлении генерала Корнилова, команда линейного корабля «Петропавловск», на котором была крепкая большевистская организация, потребовала от своих офицеров упомянутую подписку, которую те в конце концов после продолжительных пререканий с судовым комитетом и были вынуждены дать. Подписка эта была сперва в следующей редакции: «Относясь отрицательно к выступлению генерала Корнилова, вызывающего гражданскую войну, офицеры не подчинятся его распоряжениям, а будут исполнять приказания Правительства, действующего в согласии с Всероссийским центральным исполнительным комитетом».

Когда эта подписка не понравилась команде, то к ней были добавлены слова: «и в согласии с местными организациями и выбранными ими органами».

Мичманы Кандыба и Кондратьев отказались подписать эту подписку, согласившись лишь на следующее:

«Мы, нижеподписавшиеся, обязуемся беспрекословно подчиняться всем боевым, направленным против внешнего врага России приказаниям командующего флотом, назначенного Временным правительством и опирающегося на центральный демократический орган.

Не желая проливать кровь русских граждан, совершенно отказываемся от всякого активного участия во внутренней политике страны.

Решительно протестуем против обвинения нас в каких-либо контрреволюционных взглядах и просим дать нам возможность доказать нашу преданность России посылкой на Церский фронт в самое непосредственное соприкосновение с врагом нашей Родины».

Автором этого заявления был мичман Кандыба. Кроме него подписали эту подписку мичман Кондратьев и сменившийся с вахты подпоручик по адмиралтейству Михайлов, а немного позднее и лейтенант Тизенко, прибывший около полудня на корабль из Петрограда.

По несчастной случайности тогда же вернулись из Выборга и оба матроса-большевика, ездившие туда для организации расправы с командиром корпуса и принадлежавшие к составу команды «Петропавловска». Вопрос с подпиской был почти уже урегулирован, когда прибывшие на корабль матросы, ознакомившись с положением, решили раздуть дело.

Председатель судового комитета матрос Дючков принадлежал тоже по своим убеждениям к партии большевиков, поэтому оказалось не трудным делом обвинить четырех упомянутых офицеров в контрреволюции и расстрелять.

Военно-революционный комитет довольно быстро узнал о намерениях команды корабля и, желая спасти офицеров от самосуда, потребовал перевода их на берег, послав на корабль двух своих членов, которые, однако, не сумели вырвать офицеров у команды и, успокоившись на обещании вечером отправить арестованных в распоряжение комитета, уехали с корабля. Исполнение приговора было поручено десяти матросам-большевикам на плацу Нюландских казарм, стоящих на берегу Северной гавани и летом пустовавших.

Военно-революционный комитет тогда помещался в Императорском дворце, пристань которого находилась в Южной гавани. Когда вечером офицеров отправили на берег, то последние знали, что их везут в комитет, а потому, заметив, что катер идет не туда, куда нужно, потребовали изменения курса. Матросы изменить курс отказались. Мичман Кондратьев, поняв из разговоров сопровождавших их матросов, что их ожидает самосуд, решил попытаться спастись и, будучи отличным пловцом, бросился в воду. Ему бы и удалось спастись, так как было уже темно, если бы он не получил удара брошенным в него багром в голову, что его оглушило, а матросам дало возможность вытащить из воды.

Вдоль почти всей набережной в Северной гавани тянутся метрах в двадцати от берега шлюпочные пристани. К ближайшему к казармам их концу и пристал катер. Офицеров поставили в ряд на краю пристани и объявили им смертный приговор команды.

Стреляли плохо, неуверенно, сорвав залп. Двое офицеров – лейтенант Тизенко и подпоручик Михайлов – оказались лишь легко раненными. Тогда их начали добивать из револьверов.

Во дворе Нюландских казарм стоял автомобиль, который по окончании самосуда подъехал к пристани и принял тела убитых, увезя их на православное кладбище, где они были сброшены за ограду. Однако позже туда приехал второй автомобиль, забрал тела и увез их обратно в Нюландские казармы, где и сдал их под охрану нижних чинов Гельсингфорсской конвойной команды. Поздно ночью Военнореволюционный комитет узнал о расстреле, получив от судового комитета линейного корабля «Петропавловск» пакет с препровождением тел убитых офицеров и указанием, где таковые находятся.

Выделенный из состава всех Гельсингфорсских совдепов Военно-революционный комитет отправил утром 1 сентября Всероссийскому исполнительному комитету следующую телеграмму: «Сегодня ночью, вопреки воле и желанию Военно-революционного комитета, по постановлению команды линейного корабля «Петропавловск» совершился расстрел четырех офицеров указанного корабля: лейтенанта Тизенко, мичманов Михайлова, Кандыба, Кондратьева. Расстрел произведен чинами указанного корабля. Революционный комитет рассматривает в сепаратных выступлениях частей войск крайне нежелательные явления