КГБ в Англии - Олег Царев

Анализируя сложившуюся тупиковую ситуацию, Быстролетов писал в Центр (8 октября 1934 года):

«Огромные трудности финансового характера у ШЕЛЛИ очевидны, они обострятся еще больше только в случае женитьбы, о чем пока, кажется, нет речи (женитьба облегчит нажим на него, но технически осложнит связь с ним и встречи). Внешняя обстановка благоприятна, и, если дело не двигается, то вопрос сводится либо к избранной нами неправильно тактике (недостаточность нажима), либо к моральной стойкости ШЕЛЛИ. Нам кажется усиление нажима опасным… Жесткая постановка вопроса и разговор начистоту поможет мало, но почти наверняка оттолкнет ШЕЛЛИ от КУПЕРА… Пока КУПЕР может разойтись с ШЕЛЛИ в деле, но остаться «другом», а это весьма важно. Резкость сведет такую возможность на нет. Вывод один — моральная перестройка ШЕЛЛИ идет слишком медленно. Следует учитывать, что ШЕЛЛИ — типичный твердолобый и по политическим убеждениям, и по моральным принципам, и по взглядам на семейный уклад (он уже пытается зажать НОРУ в тиски, хотя официально даже не считается женихом). Он уже претерпел определенную метаморфозу. Часть пути уже пройдена. Но оправдывают ли это расходуемые нами суммы — мы здесь, на месте, сказать не можем».

Пытаясь понять причины колебаний ШЕЛЛИ, Быстролетов ставит себя как бы на его место, задаваясь вопросом, а может ли ШЕЛЛИ сделать то, что «банк» от него требует, и пишет в следующем параграфе своего письма в Центр:

«К тому же по-прежнему остаются неизвестными потенциальные возможности ШЕЛЛИ. Он работает в комнате с 20-ю другими сотрудниками, за столом, где сидит 4 человека. Непосредственно через него проходит лишь малая часть переписки, которую на своем рабочем месте он копировать не может. Он должен искать материал в других комнатах, где появляться ему по службе нет надобности. Тем более после чистки в связи с делом АРНО. ШЕЛЛИ тщательно скрывает все, что касается его работы, и тем самым крайне затрудняет руководство линией. Не вызвана ли июльская истерия тем, что его застали там, где ему быть не положено?»

В сопроводительной записке Быстролетова — ГАНСА Теодор Малли, через нелегальную резидентуру которого он переправлялся в Москву, сообщал, что ШЕЛЛИ просит КУПЕРА приехать на ОСТРОВ. КУПЕРУ были даны указания выехать только в том случае, если у англичанина имеется «что-нибудь наготове», в противном же случае сказать ему, что «он без толку туда и сюда ездить не может, ибо это стоит денег». Малли предлагал также ни под каким предлогом денег ШЕЛЛИ больше не давать. «ШЕЛЛИ нужны деньги, как никогда, — писал он. — Если мы сейчас это не используем, а дадим ему деньги, хотя бы и маленькие, все дело будет отложено еще на несколько месяцев».

Центр согласился с мнением Быстролетова и Малли и в письме ГАНСУ от 19 октября 1934 года одобрил их предложения, «особенно в части, где Вы стараетесь нас убедить в том, что сильный нажим на последнего (ШЕЛЛИ) может привести к полному срыву дела, в которое мы вложили много средств (материальных и моральных) и времени».

Далее в письме Центра говорилось следующее: «Вы умеете наступать, это мы знаем, знаем также и то, что при нынешней ситуации Вы предпочли бы наступательную тактику с нажимом, но это действительно могло бы сорвать разработку». Поэтому, резюмировал Центр, «ничего другого не остается, как ждать, ждать и еще раз ждать».

Ждать, однако, пришлось недолго. КУПЕР выехал в Лондон по своим легальным делам, и Шелли сразу обратился к нему с очередной просьбой — дать ему денег взаймы. Речь шла о 50 фунтах ст., и КУПЕР ответил, что эти деньги лучше заработать. Он объяснил уже в который раз, что для ШЕЛЛИ «гораздо менее опасно и значительно проще поставлять еженедельные сводки телеграмм, за них банк хорошо заплатит». «Вы правы, — ответил ШЕЛЛИ. — Именно этим мне и следует заняться». И тут КУПЕР совершил ошибку, от которой предостерегал провидец Малли, предупреждавший, что даже маленькие деньги, данные взаймы ШЕЛЛИ, затянут разработку на несколько месяцев. Под обещание ШЕЛЛИ начать серьезную работу КУПЕР дал ему в долг вожделенные 50 ф. ст.

Описанные выше события происходили в конце октября — начале ноября 1934 года, но минул месяц, а ШЕЛЛИ так и не исполнил своего обещания. Быстролетов в это время находился в Москве в краткосрочном отпуске, впервые за многие годы. 4 декабря Центр направил МАННУ директиву по работе с ШЕЛЛИ, которая в корне меняла прежнюю тактику. Центр считал, что, если выдача денег ШЕЛЛИ на первом этапе разработки была оправдана целью установления с ним дружеских отношений, то на втором этапе, когда он уже начал приносить материалы, деньги, выданные ни за что, только развращают его.

«Я хочу Вам сказать, — писал МАННУ АРТЕМ (Борис Берман, зам. нач. ИНО. — О.Ц.), — что наступил момент, когда надо перестать церемониться с ШЕЛЛИ и как следует пригрозить ему». Центр предлагал следующую тактику давления на ШЕЛЛИ: «банк» вложил средства и ожидает отдачи, но ШЕЛЛИ не выполняет взятые на себя обязательства, поэтому «банк» намеревается истребовать их назад, и даже, если потребуется, через суд. Разговор с ШЕЛЛИ в таком духе следовало провести при первой же возможности.

17 декабря 1934 года Центр информировал МАННА, что накануне к нему выехал ГАНС. «Если Вы еще не успели приступить к выполнению нашей директивы по делу ШЕЛЛИ, — напоминал Центр, — то сейчас, когда приезжает ГАНС, эта задача Вам будет облегчена».

Но к моменту получения письма из Центра МАНН уже отправил КУПЕРА на встречу с ШЕЛЛИ для решительного разговора. Отчет об этой встрече тем не менее пришлось писать Быстролетову:

«Выслушав Купера, ШЕЛЛИ заявил, что это либо директор банка умом тронулся, либо это чисто разведческая операция, так как только разведчики сначала щедро занимают тебе деньги, а потом требуют секретных сведений и грозят скандалом. Однако ШЕЛЛИ не испугался: он заявил, что готов немедленно начать выплату долга, обещал найти КУПЕРУ людей, знающих политическое положение в Германии (из Интел. Сервис), но давать материалы наотрез отказался. «Поддаваться шантажу не следует, — заявил он, — тем более что в суд они не пойдут: у них ничего нет на руках против нас, — деньги же я возвратить согласен». В общем, со слов КУПЕРА получалось, что ШЕЛЛИ считал себя в полной безопасности и беспокоился только за КУПЕРА».

Положительным моментом во всей этой истории было лишь то, что ШЕЛЛИ ни в коей мере не заподозрил КУПЕРА, видимо, мастерски игравшего свою роль. Во всем остальном поведение ШЕЛЛИ свидетельствовало лишь о том, что сотрудники Форин Офиса прошли хорошую профилактику под руководством контрразведки. Вряд ли ШЕЛЛИ до этого сталкивался с иностранной разведкой, чтобы суметь распознать методы ее работы, — признаки таковой могли быть только вбиты ему в голову своей же собственной службой безопасности, вполне возможно, по свежим следам дела АРНО. Вместе с тем очевидно, что он заподозрил неладное еще в конце августа, когда отказался от дальнейшей работы. По мнению Быстролетова, это могло совпасть с очередным инструктажем по вопросам безопасности, в связи с делом АРНО.

Быстролетов в качестве варианта еще одной попытки давления на ШЕЛЛИ чисто гипотетически рассматривал в письме в Центр возможность своей встречи с ним лично. Можно предположить, что он смог бы нагнать страху на англичанина. Но Быстролетов сам же отказался от этой затеи: «…Ясно, что новой, солидной линии на шантаже не построишь, скандал же может лишь спугнуть сотрудников и друзей ШЕЛЛИ, с которыми работают другие наши вербовщики, — писал Быстролетов, добавив при этом: — Мне, как работающему на линии ШЕЛЛИ, крайне тяжело признаться в досадной осечке, но тем не менее я это делаю…»

Однако Быстролетов не был бы Быстролетовым, если бы закончил письмо на признании неудачи, и он продолжает: «…и полагаю, что вы одобрите установку, данную мною КУПЕРУ: он едет на ОСТРОВ и принимается за МАГА…»

III

Впервые МАГ упоминается в переписке нелегальной группы Дмитрия Быстролетова в письме в Центр от 8 октября 1934 года. Основываясь на докладе КУПЕРА, он сообщал в Москву:

«В Женеве КУПЕР познакомился с шифровалыциком Кингом. Ему около 50 лет, он ирландец. Жил десять лет в Германии и говорит по-немецки прекрасно. Живой и любознательный человек, неглупый, образованный. Резко выделяется на фоне англичан, напыщенных дураков, своей интеллигентностью. Любит музыку и знает ее, а также увлекается театром… Весьма эксцентричен. Увлекается магией и фокусничеством».

Помимо того, что Кинг был шифровальщиком, он облацал еще целым рядом «достоинств», весьма привлекательных с точки зрения разведки. Со слов КУПЕРА, Быстролетов писал, что Кинг «крайне нуждается в деньгах, так как на небольшое свое жалованье содержит себя, взрослого сына-студента и помогает жене», что «по службе, несмотря на солидный стаж, его не продвигают (из-за ирландского происхождения)», что он «очень любит выпить, особенно за чужой счет или в долг», что «как ирландец, не любит англичан, легко сближается с иностранцами». Если добавить к этому, что Кинг «высоко ценит КУПЕРА-художника» и «они даже выпили на брудершафт», то складывались все предпосылки для начала его агентурной разработки. «В дальнейшем будем называть его МАГОМ» — так завершил свое сообщение в Центр Быстролетов.