Избранное - Эдуард Асадов

ХМЕЛЬНОЙ ПОЖАР

Ты прости, что пришёл к тебе поздно-препоздно,И за то, что, бессонно сердясь, ждала.По молчанью, таящему столько «тепла»,Вижу, как преступленье моё серьёзно…

Голос, полный холодного отчуждения:— Что стряслось по дороге? Открой печаль.Может, буря, пожар или наводнение?Если да, то мне очень и очень жаль…

Не сердись, и не надо сурового следствия.Ты ж не ветер залётный в моей судьбе.Будь пожар, будь любое стихийное бедствие,Даже, кажется, будь хоть второе пришествие,Все равно я бы к сроку пришёл к тебе!

Но сегодня как хочешь, но ты прости.Тут серьёзней пожаров или метели:Я к цыганам-друзьям заглянул по пути.А они, окаянные, и запели…

А цыгане запели, да так, что ни встать,Ни избыть, ни забыть этой страсти безбожной!Песня кончилась. Взять бы и руки пожать,Но цыгане запели, запели опять —И опять ни вздохнуть, ни шагнуть невозможно!

Понимаю, не надо! Не говори!Все сказала одна лишь усмешка эта:— Ну а если бы пели они до зари,Что ж, ты так и сидел бы у них до рассвета?

Что сказать? Надо просто побыть в этом зное.В этом вихре, катящемся с крутизны,Будто сердце схватили шальной рукоюИ швырнули на гребень крутой волны.

И оно, распалённое не на шутку,То взмывает, то в пропасть опять летит,И бесстрашно тебе, и немножечко жутко,И хмельным холодком тебе душу щемит!

Эти гордые, чуть диковатые звуки,Словно искры, что сыплются из костра,Эти в кольцах летящие крыльями руки,Эти чувства: от счастья до чёрной разлуки…

До утра? Да какое уж тут до утра!До утра, может, каждый сидеть бы согласен.Ну а я говорю, хоть шути, хоть ругай,Если б пели цыгане до смертного часа,Я сидел бы и слушал. Ну что ж! Пускай!

1971 г.

ПОЮТ ЦЫГАНЕ

Как цыгане поют — передать невозможно.Да и есть ли на свете такие слова?!То с надрывной тоскою, темно и тревожно,То с весельем таким, что хоть с плеч голова!

Как цыгане поют? Нет, не сыщутся вышеНи душевность, ни боль, ни сердечный накал.Ведь не зря же Толстой перед смертью сказал:— Как мне жаль, что я больше цыган не услышу!

За окном полыхает ночная зарница,Ветер ласково треплет бахромки гардин.Жмурясь сотнями глаз, засыпает столицаПод стихающий рокот усталых машин…

Нынче дом мой как бубён гудит молдаванский:Степь да звезды! Ни крыши, ни пола, ни стен…Кто вы, братцы: друзья из театра «Ромэн»Или просто неведомый табор цыганский?!

Ваши деды в лихих конокрадах ходили,Ваши бабки, пленяя и «Стрельну» и «Яр»Громом песен, купцов, как цыплят, потрошилиИ хмелели от тостов влюблённых гусар!

Вы иные: без пёстрых и скудных пожиток,Без колоды, снующей в проворных руках,Без костров, без кнутов, без коней и кибиток,Вы в нейлоновых кофтах и модных плащах.

Вы иные, хоть больше, наверное, внешне.Ведь куда б ни вели вас другие пути,Все равно вам на этой земле многогрешнойОт гитар и от песен своих не уйти!

Струны дрогнули. Звон прокатился и стих…И запела, обнявши меня, точно сына,Щуря взгляд, пожилая цыганка СантинаПро старинные дроги и пару гнедых.

И ещё, и ещё!.. Звон гитар нарастает,Все готово взлететь и сорваться в ничто!Песня песню кружит, песня песню сжигает,Что мне сделать для вас? Ну скажите мне, что?

Вздрогнув, смолкли весёлые струны-бродяги,Кто-то тихо ответил смущённо почти:— Золотой, ты прочти нам стихи о дворняге.Ну о той, что хозяин покинул, прочти!

Май над миром гирлянды созвездий развесил,Звон гитар… дрожь серёг… тополиный дурман…Я читаю стихи, я качаюсь от песен,От хмельных, обжигающих песен цыган!

Ах вы, песни! Ах, други чавалэ-ромалэ!Что такое привычный домашний уют?Все ничто! Все качнулось на миг и пропало,Только звезды, да ночь, да цыгане поют!

Небо красное, чёрное, золотое…Кровь то пышет, то стынет от острой тоски.Что ж вы, черти, творите со мною такое!Вы же сердце моё разорвали в куски!

И навек, и навек эту радость храня,Я целую вас всех и волненья не прячу!Ну, а слезы… За это простите меня!Я ведь редко, товарищи, плачу…

1966 г.

ЕЁ ЛЮБОВЬ

Артистке цыганского театра «Ромэн»

Ольге Кононовой

Ах, как бурен цыганский танец!Бес девчонка: напор, гроза!Зубы — солнце, огонь — румянецИ хохочущие глаза!

Сыплют туфельки дробь картечи.Серьги, юбки — пожар, каскад!Вдруг застыла… И только плечиВ такт мелодии чуть дрожат.

Снова вспышка! Улыбки, ленты.Дрогнул занавес и упал.И под шквалом аплодисментовВ преисподнюю рухнул зал…

Правду молвить: порой не разКто-то втайне о ней вздыхалИ, не пряча влюблённых глаз,Уходя, про себя шептал:

«Эх, и счастлив, наверно, тот,Кто любимой её зовёт,В чьи объятья она из залаЛёгкой птицею упорхнёт».

Только видеть бы им, как, одна,В перештопанной шубке своей,Поздней ночью спешит онаВдоль заснеженных фонарей…

Только знать бы им, что сейчасСмех не брызжет из чёрных глазИ что дома совсем не ждётТот, кто милой её зовёт…

Он бы ждал, непременно ждал!Он рванулся б её обнять,Если б крыльями обладал,Если ветром сумел бы стать!

Что с ним? Будет ли встреча снова?Где мерцает его звезда?Все так сложно, все так сурово,Люди просто порой за словоИсчезали Бог весть куда.

Был январь, и снова январь…И опять январь, и опять…На стене уж седьмой календарь.Пусть хоть семьдесят — ждать и ждать!

Ждать и жить! Только жить не просто:Всю работе себя отдать,Горю в пику не вешать носа,В пику горю любить и ждать!

Ах, как бурен цыганский танец!Бес цыганка: напор, гроза!Зубы — солнце, огонь — румянецИ хохочущие глаза!..

Но свершилось! И культ суровыйРухнул в прах! И сквозь смерчи злаВсе, кто жив, — возвратились снова,Правда сбила с сердец засовы,И пришла, наконец! Пришла!

Говорят, что любовь цыганок —Только пылкая цепь страстей.Эх вы, злые глаза мещанок,Вам бы так ожидать мужей!

Сколько было злых январей…Сколько было календарей…В двадцать три — распростилась с мужем,В сорок — муж возвратился к ней.

Снова вспыхнуло счастьем сердце,Не хитрившее никогда.А сединки, коль приглядеться,Так ведь это же ерунда!

Ах, как бурен цыганский танец,Бес цыганка: напор, гроза!Зубы — солнце, огонь — румянецИ хохочущие глаза!

И, наверное, счастлив тот,Кто любимой её зовёт!

1963 г.

«АДАМ» И «ЕВА»

В сирени тонет подмосковный вечер,Летят во тьму кометы поездов,И к лунным бликам тянутся навстречуЗакинутые головы цветов.

Над крышами, сгущая синеву,Торжественно горят тысячелетья…Раскинув крылья, утомлённый ветерПланирует бесшумно на траву.

Ты рядом. Подожди, не уходи!Ты и зима, и огненное лето!А вдруг уже не будет впередиНи этих встреч, ни этого рассвета?!

Прости, я знаю, чушь и ерунда!А впрочем, страхи и тебя терзают.Ведь если что-то дорого бывает,Везде и всюду чудится беда.

Но коль сердец и рук не разомкнуть,Тогда долой все тучи и метели!Эх, нам сейчас с тобой бы где-нибудь,Обнявшись, прямо с палубы шагнутьНа землю, не обжитую доселе!

Но «шарик», к сожаленью, обитаемИ вдаль и вширь по сушам и морям.Но мы — вдвоём и веры не теряем,Что все равно когда-нибудь слетаемК далёким и неведомым мирам.

И вот однажды, счастьем озарённые,Мы выйдем на безвестный космодром,И будем там мы первыми влюблённымиИ первый факел радостно зажжём.

Пошлём сигнал в далёкое отечествоИ выпьем чашу в предрассветной мгле.Затем от нас начнётся человечество,Как от Адама с Евой на Земле…

Адам и Ева — жизнь наверняка:На сотни вёрст — ни споров, ни измены…Горят, пылают всполохи вселенной…Все это так и будет. А пока:

В сирени тонет подмосковный вечер,Летят во тьму кометы поездов,И к лунным бликам тянутся навстречуЗакинутые головы цветов.

Пропел щегол над придорожной ивой,Струится с веток сумрак с тишиной…А на скамейке, тихий и счастливый,«Адам» целует «Еву» под луной.

1975 г.

БЕЛЫЕ РОЗЫ

Сентябрь. Седьмое число —День моего рождения,Небо с утра занесло,А в доме, всем тучам назло,Вешнее настроение!

Оно над столом паритОблаком белоснежным.И запахом пряно-нежнымКрепче вина пьянит.

Бутоны тугие, хрустящие,В каплях холодных рос.Как будто ненастоящие,Как будто бы в белой чащеИх выдумал дед-мороз.

Какой уже год получаюЯ этот привет из роз.И задаю вопрос:— Кто же их, кто принёс? —Но так ещё и не знаю.

Обняв, как охапку снега,Приносит их всякий разДевушка в ранний час,Словно из книги Цвейга.

Вспыхнет на миг, как пламя,Слова смущённо-тихи:— Спасибо вам за стихи! —И вниз застучит каблучками.

Кто она? Где живёт?Спрашивать бесполезно!Романтике в рамках тесно.Где все до конца известно —Красивое пропадёт…

Три слова, короткий взглядДа пальцы с прохладной кожей…Так было и год назад,И три, и четыре тоже…

Скрывается, тает следТаинственной доброй вестницы.И только цветов букетДа стук каблучков по лестнице…

1969 г.

ВЕРНАЯ ЕВА