Муза художника - Паула Вин Смит

Свен сидел, откинувшись на спинку стула, пил и смотрел на нас проницательным взглядом.

— Друг мой, тебе нужно научиться контролировать себя, чтобы привести в равновесие искусство и другие удовольствия, — наставлял он, тряся толстым пальцем и явно забавляясь происходящим. — Почему он говорит, что у него осталось мало времени? — спросил он, обращаясь ко мне.

— Это причуда, — осторожно ответила я, в то время как Виктор, опершись на меня, поднялся, а затем пошел шатаясь, уже без посторонней помощи, — потому что его отец заболел и прекратил работать в том самом возрасте, какого Виктор достигнет в следующем году.

— Серьезно? И что он думает делать?

— Он надеется усиленно поработать, чтобы создать запас картин. Тогда нам будет на что жить дальше.

— Никогда не думал о Викторе как о человеке, способном поставить творчество «на поток». Он, несомненно, был самым неторопливым и дотошным среди нас, — заметил Свен, глядя в темноту дверного проема, в котором скрылся мой муж.

— Если бы ты его видел, Свен; да, он работает медленно, но напряженно, на грани нервного срыва, — сказала я. — Мне кажется, он сам доведет себя до того состояния, которого опасается. Если бы он больше отдыхал, устраивал иногда выходные…

— Он никогда не отдыхал, даже когда был студентом.

— Только вспомни!.. — донесся из дальнего конца коридора голос Виктора, и мы с братом опасливо переглянулись. — Помнишь, как в Париже мы говорили о гениальности — и творческой искре? У кого она есть, а у кого нет.

— Ты сказал, что подходишь к своему творчеству как к науке, как к набору навыков, которым нужно обучать и учиться, а не как к дару, посланному Богом, — прогремел через длинный коридор голос Свена, говорившего в сторону смутно видневшихся полуоткрытых дверей.

— Или дьяволом! Правильное обучение… — раздался в ответ голос Виктора, сопровождаемый глухим стуком чего-то, возможно туфли, упавшей на пол. — Платон Афинский однажды заявил…

— Я пойду к нему, — быстро сказала я и, поспешно пожелав брату спокойной ночи, удалилась.

Мне нужно было помочь Виктору надеть ночное белье, а кроме того, помешать ему выглядеть смешным в глазах старого друга, который, даже пребывая в таком же состоянии, не смог бы постичь умозаключения этого нестандартного творческого разума.

Воскресенье, 31 декабря.

С улицы доносятся звуки ракет и китайских пистолетов, из которых уже палят вовсю в честь Нового года, хотя до полуночи остается еще час. После ужина Свен укутался в пальто и отправился на улицу, чтобы воочию увидеть празднество, — где бы ни имел место выброс жизненной энергии, мой брат не мог оставаться в стороне, — но свою американскую Грейс, как называет ее Виктор, с собой не взял. Она сидела в кабинете на диване с жесткой спинкой, грациозно подогнув под себя тонкие ноги и упершись ладонью в подбородок, а локтем — в подлокотник. Я думаю, ей хотелось бы пойти со Свеном. Со времени своего пребывания в Париже он был любителем поразвлечься с дамами сомнительной репутации, и это явно огорчает его маленькую подружку, богатую американскую девочку, корчащую из себя цыганку. Даже несмотря на их вроде бы невинные отношения.

Я пыталась объяснить, что сегодня ночью лучше оставаться дома, поскольку поведение людей на улицах может стать непредсказуемым или даже опасным. Они будут надевать свои пальто наизнанку, расхаживать в карнавальных костюмах, запускать ракеты, шутить над ничего не подозревающими прохожими и даже прыгать в общественные фонтаны с целью искупаться. Трудно поверить, что в городе всего-навсего царит праздничное настроение, если владельцам ресторанов приходится в эту ночь закрывать досками выходящие на улицу окна, иначе те будут разбиты.

Виктор сослался на боль в спине и рано ушел спать. Я развлекала Грейс, с помощью жестов рассказывая ей о традиционных способах украшения juleträ[31] позолоченными сосновыми шишками, марципаном и шоколадными конфетами, хотя у нас нет ни детей, ни денег для оправдания подобной расточительности. Я поймала себя на том, что говорю таким тоном, будто рассказываю ребенку сказку на ночь. Сначала Грейс смеялась, потом улыбалась и наконец, обернув шаль вокруг плеч, начала клевать носом. Убедившись в том, что она спит, я достала дневник и уже почти полчаса пишу.

Только что до меня донесся звонкий смех, прорезавший холодный ночной воздух двора. Я подошла к окну и увидела Свена, который стоял внизу, поддерживаемый высокой женщиной в грязном пальто и шляпе набекрень; еще одна, более хрупкая, дама в шляпе с цветочками, не соответствующей времени года, повисла на руке первой. Свен с грубым хохотом отмахивался от женщин. Проверяя, не разбудила ли эта суматоха бедную Грейс, я слышала тяжелые, неравномерные шаги Свена, поднимавшегося по лестнице.

Среда, 3 января.

Праздники добавили нам столько хлопот, что за прошедшие несколько дней я не прикасалась к дневнику, хотя Свен и Виктор прекратили вести ночные дискуссии. Мы гасим лампы и без промедления отправляемся в кровать, как только день подходит к концу.

По собственному выбору мы с Виктором живем, не принимая участия в fêtes,[32] банкетах и театральных торжествах. Просто отметить наступление нового года стоит нам некоторых усилий и времени. Ощипать гуся, чтобы запечь его с яблоками и черносливом к рождественскому ужину, приготовить что-нибудь вкусненькое накануне (на «малый сочельник»), украсить сосновыми ветками камин и стол, поставить вдоль веток зажженные свечи — мы бы не стали заходить так далеко, если бы у нас не было гостей из деревни. Свен пребывает в хорошем настроении, и сегодня я не жду его возвращения домой до поздней ночи. Но днем видно, насколько городской воздух и шум истощили его силы. Из высказываний, которые он обращает к Грейс, нам становится ясно, что мысленно он уже возвращается к рисованию и товарищам в поселении художников.

Пятница, 5 января.

Сегодня утром Свен и Грейс распрощались с нами и вернулись на север. Свен еще раз сказал, что настоящую Данию в городе не найти, а вот среди деревенских жителей… что наше здоровье пострадает здесь, как это случилось с ним, и поэтому нам нужно подумать о переменах. Он намекает (к неприкрытому раздражению моего мужа), что Виктор писал бы в более возвышенном и ярком стиле, если бы его жизнь не была ограничена этими городскими стенами.

Я пошла провожать Свена вниз. Я знала, что, когда они несколько минут назад раскланивались с Виктором, тот дал им денег, но не стала заговаривать об этом. Грейс уже ждала, взгромоздившись на сиденье повозки, которая должна была отвезти их вместе с чемоданами на железнодорожный вокзал. По улице, взявшись за руки, плелись два мальчика, одетые в пальто из грубой шерсти и вязаные шапки; один повыше, другой пониже. Вид этих двоих, по-видимому братьев, пробудил во мне воспоминания. В детстве у нас со Свеном был уговор защищать друг друга, но между нами также существовало соперничество, которое оставалось невидимым для окружающих нас взрослых.