Иисус. Картины жизни - Фридрих Цюндель

Однако с Иисусом были в комнате не только страждущие, и сейчас самое время взглянуть на других гостей. Дела Иисуса произвели много шума и привлекли к себе внимание людей самых разных сословий. Он был у всех на устах, «интересное явление в религиозной сфере». Иные отправлялись в путь специально, чтобы больше разузнать о Нем. Среди гостей находились и фарисеи, и законоучители (выражаясь современным языком – «благочестивые» и «теологи»), прибывшие из дальних мест, даже из Иерусалима. Рассевшись, как нам представляется, вдоль стен, они внимательно наблюдали за Ним. Скорее всего, им не довелось быть свидетелями всех творимых им чудес, отчасти из-за большого скопления народа, отчасти потому, что многие недуги, чаще всего самые тяжелые, внешне никак не проявляются, отчего помощь ощущает только сам страдалец, но даже при виде радости на его лице исцеленного от критических замечаний не воздерживались.

И тут вдруг кровля (выстланная по местному обычаю крупной черепицей) раскрывается: вверху – несколько мужей, разбирающих крышу, и на головы тесно сидящих плавно опускается походная кровать. Волей-неволей всем приходится еще потесниться, чтобы освободить место, и у ног Спасителя оказывается расслабленный. Можно вообразить недовольство собрания, возмущенного наглостью мужей, избравших столь необычный способ достижения своей цели. Все ожидали от Иисуса гневных слов и порицания за такой поступок, который теперь заставит каждого домовладельца хорошо подумать, прежде чем открывать Ему дверь.

Однако в таких ситуациях Спаситель почти никогда не избирает торных путей (вспомним хотя бы, как Он поступил с грешницей, и т. п.). У Него принципиально иной способ судить нас, людей, я бы сказал – и лучшего слова не подберу – на редкость либеральный. Он всегда видит суть человека, ту самую сокровенную точку, откуда исходят его мысли, и, помимо деликатности и необычайной любви, обладает еще особым искусством различать под любой оболочкой то доброе, благородное, чистое, что есть в человеке.

Спаситель открыто радуется тому, что делают эти мужи. В том, как энергично и целеустремленно они действуют, пренебрегая всеми нормами приличия, Он видит веру. А больше ничего Ему и не надо! И здесь мы понимаем, как мало могут помочь нам все духовные средства, усилия и свойства. В этой вере – высшая абсолютная оценка Его личности как единственного источника нашего надежного спасения. Благочестие ведь складывается из множества достойных всяческой похвалы качеств: самокритичности, усердия, смирения, рвения, благоговения и пр. И все они по большому счету – плоды веры. Но часто вера – самая крохотная из всех составляющих, и тогда они уже не плоды веры, а нечто ее и чуть ли не самого Иисуса заменяющее. Они – сила, возникающая в нас самих помимо Иисуса, и существенной жизненной связи с Ним не имеющая. Разумеется, Спаситель был далек от того, чтобы все это отвергать, но, судя по тому, как Он поступил с расслабленным, считал все вышеназванные достижения для нас бесполезными. В противном случае Он, помимо того доказательства веры, стал бы искать в мужах другие составляющие благочестия. «Рожденное от плоти есть плоть, сами себе вы не поможете, Я помогу вам, Я — ваше спасение», «Одна вера поможет вам, нужна только вера, и больше ничего. Иными словами: помогаю лишь Я, и Моя помощь совершенна».

Конечно, те мужи еще не в полной мере постигли сущность Иисуса, но и это Его не тревожило. Столь решительное, лишенное малейшего сомнения обращение к Нему как к слуге Бога, вероятно, даже вознесенному выше всех живших когда-либо на Земле, обращение к Нему и через Него к Богу с верой, что Бог Живой, милосердный и всесильный рядом, – именно это великое обращение их духа и было для Него достаточным. Ведь Он Сам – явление Бога Живого, свет, еще не постигнутый «умом» тех мужей, но уже настолько завладевший их душами, что они, не щадя сил, добрались все же до Него – источника спасения.

Нам, детям будущего века – под «нами» я подразумеваю христиан, – часто присуща некая двойственность в мыслях и чувствах. Обо всем, касающемся религии, мы говорим торжественно, приглушенным голосом, а о внешнем – политике, науке, делах – громко, энергично, бодро и без стеснения, будто в нас именно в этот момент и пробуждается весь человек. Ободряло тех мужей предельно искреннее стремление их больного товарища попасть к Иисусу. Это Спаситель и называл верой.

Бесспорно и очевидно то, что именно благодаря вере тотчас же созрели все плоды, о которых говорилось выше: самокритичность и вместе с ней раскаяние, а после услышанного прощения – смирение, не задумывающееся о том, что беды и лишения, присущие миру вещественному, как были, так и останутся.

Сегодня не так просто достоверно представить себе ту личную веру в Него, зримого человека, которой Он тогда требовал от людей, тем более что в нынешний век под «верой» понимают все что угодно. Так, совсем недавно высокоумный язычник-индуист простое «Я верую» предлагал в качестве основного положения экуменического вероучения, независимо от того, что подразумевать под верой. Порой и наша «вера» имеет к Спасителю слабое отношение. Это наше «я верю, что грехи мне прощены и я буду спасен», несколько напоминает принцип «оправдания через веру» (по отношению к Иисусу – верный). Выходит, эта формула – «я верую» – работает настолько надежно, что Самого Спасителя своими проблемами можно больше и не утруждать, – о них позаботится моя вера. А может, кто-нибудь из присутствующих, услышав, как Иисус сказал расслабленному «Прощаются тебе грехи», подумал про себя: «И мне тоже, если я теперь буду твердо верить?» Что бы сказал на это Спаситель?

Если мы и затронули здесь такой особый вопрос – болезненное искажение нашей доброй евангелической веры, то вовсе не для его детального обсуждения, это увело бы нас в сторону от главного изложения, а чтобы разобраться в собственных представлениях и прийти к правильному пониманию такой веры, какую Иисус хотел найти в людях. Тогда было ясно, что в понимании Спасителя решающее слово принадлежит вере. Прежде никому из ищущих помощи Он, очевидно, таких слов не говорил, и Его тяготила мысль, что кому-то придется еще подождать, поскольку у того нет даже потребности в Нем как в помощнике, и уж тем более нет веры в Него.

При виде расслабленного Спасителю стало отрадно на душе. Ему Он как раз мог дать то, что только и имело в Его глазах подлинную ценность: прощение грехов. Как тот несчастный в нем нуждался, было отчетливо написано на его лице, иначе бы Иисус не сказал ему участливо: «Человек, сын Мой, утешься, твои грехи тебе прощены». У людей простых грехи нередко бывают тяжкими и накладывают на совесть грешника отчетливый отпечаток. Страдалец, столь необычным образом проникший в дом и положенный у ног Спасителя, должно быть, испытывал страшный стыд и со страхом смотрел Ему в глаза.

«Прощаются тебе грехи», и «я это знаю», мысленно добавляет Спаситель, не желая показаться тем, кто Сам прощает грехи. Он лишь действует от имени Того, перед Кем они совершаются, Кто только и может прощать, Он – представитель Бога на Земле.

Он это знает, ибо в том, что Он есть, проявилась любовь Бога к миру, Его готовность прощать; Он знает, Отцу достаточно, чтобы человек беспрекословно и с полным доверием отдавал себя на Его, Иисусов суд; но осознает Он это, скорее, внутренне, благодаря свету, который снизошел от Отца именно сейчас, словно Отец, совершая чудеса, «показывает Ему все, что творит Сам».

«Значит, Отец не оставил меня, если Он прощает мне грех и уж тем более, если Он прощает мне все мои грехи!» Что творилось в душе у этого мужа! Разумеется, он тотчас же забыл о своем нездоровье, о своей просьбе, с которой он явился сюда. Иисус как бы забыл о нем, что, похоже, больного нисколько не удивило. Непостижимым, невероятным, невозможным казалось то, что ему и вправду прощены его грехи, но в то же время он совершенно отчетливо ощущал, что это именно так. Когда же мы, люди, прозреем и увидим в Иисусе милость Божью? Свершится ли такое? Сколько еще людей, ныне не видящих в этом нужды или просто не верящих, что им будет дано, придет к Нему?!

Сидящие вдоль стен заволновались. «Книжники и фарисеи» – замечает (не без умысла) Лука – «начали рассуждать». Народ, правда, начал рассуждать давно, и это его словами, должно быть, говорит Лука: «От Него исходила сила и исцеляла всех». Его чада ощутили и испытали на себе спасительную, благодатную близость Бога Живого, чего теологи, как «профессионалы», так и «любители», почти не оспаривали. «Пусть оно так, но что из того? Впрочем, в «теологическом» или «религиозном» смысле все это не так уж и важно». Но, произнеся: «прощаются тебе грехи твои», Иисус вторгся в их область, причем самым неподобающим, даже, по их мнению, безответственно дерзким, легкомысленным, если не сказать богохульным, образом. В самом деле, как тут, начав рассуждать, не ужаснуться! Во всем Священном Писании, которое они знали, ничего подобного, если не считать случая с Давидом и Нафаном (2 Цар 12:13), они не встречали, а слова прощения, сказанные Нафаном Давиду, казались им куда более уместными.