Нерушимый 8 - Денис Ратманов

году.

— Да то вообще пипец был! А че тебя не допрашивал телепат?

Я пожал плечами. А ведь действительно — почему? Впрочем, понятно.

— Я шел массовкой. А вот с главными подозреваемыми работали серьезные люди.

Про то, что Тирликас одаренный, я промолчал. Про остальных, конечно, тоже. Итак, это третий одаренный в моем окружении. Дарину можно было бы списать на совпадение, но третьего… Вывода напрашивалось два: или сейчас по всему миру массово стали проявляться самородки, или тут какая-то аномалия. Конечно, каждому хочется быть избранным и особенным, но кажется, эта аномалия — я. Черт, и спросить не у кого! К Тирликасу обратиться — засветить ребят. Да и если просочится, что я их инициирую, затаившийся охотник за самородками меня первого прихлопнет.

— Так я че, того самого… этот? Тоже, короче, с даром? — не унимался Гусак.

— Это неточно. Просто послушай совет: никому не рассказывай, я тоже буду молчать.

— А какие они ваще бывают, дары? И откуда он у меня взялся, их же генсек раздает?

— Думаешь, я много знаю? — попытался съехать с темы я. — Просто интересуюсь всяким таким. Где-то слышал, что старикам дар раздает Горский, и они ему служат. Может дать, может и забрать. А молодняк рождается уже такой, только проявляется дар не с детства, а примерно с шестнадцати лет и позже. На этом мои знания — все.

— Жаль, — вздохнул Гусак, — и почитать про это негде.

— Ты поменьше по Комсети шарься с такими запросами. Запросы-то тоже отслеживаются.

— Да?

— Ну ты как маленький! Конечно. Определенные программы находят запросы по заданным словам, и в месседж… говорилках тоже. Так что не трепись и не строй из себя героя.

Все никак не привыкну называть месседжер говорилкой!

— Понял, — кивнул Гусак, — спасибо, брат! Ты ща куда?

— К Рине. По-хорошему надо бы к Игнату, но к нему не пустят.

Гусак тяжело вздохнул. Ему хотелось бы провести побольше времени со мной, потому что кто еще поддержит и направит?

— Давай, Витя, до завтра. Завтрашний день обещает быть интересным. К тому же Игнат придет, и новенькие. Кстати, как тебе новые защитники?

— Егор нормальный пацан, конкретный. Марк мутный какой-то… — Гусак почесал в затылке, поморщился. — Такой… в общем. Нетрадиционный. Руку жать стремно.

Я рассмеялся.

— Ты хоть бы прочитал про него. Второй раз женат, трое детей. Так что жми руку спокойно, не зашкваришься.

— А-а, ну ладно. Фу-ух.

Похоже, руку Марку Гусак таки жал и успокоился, аж посветлел.

— Завтра тоже новенькие придут. Кстати, ты не видел в своих снах, что на чемпионате мира будет? Сломаем систему, нагнем проклятых буржуев?

Он повел плечами.

— Не видел. Только бессвязную хрень про негров.

Похоже, Витек отлипать не планировал. Я остановился и повторил:

— Я иду к своей девушке. Третьим тебя не возьмем, даже не надейся!

Гусак покраснел до кончиков ушей, как лакмусовая бумажка, которую опустили в стыд.

— Да я и не того… я это, просто… Короче, бывай!

Сунув руки в карманы, он зашагал прочь разболтанной походкой. А я направился к Дарине, размышляя о завтрашнем дне, о том, что вокруг меня инициируются одаренные, и скоро это сложно будет скрывать. И что тогда? Не прихлопнет ли Горский конкурента?

А еще все время на память приходила красавица-Энн. Жила-была девушка, умная, талантливая, с яркой внешностью, полезла куда не следует, и не повезло. Вот на хрена было лезть нас спасать? Можно ли ставить знак равенства между экзальтированностью и глупостью?

Эх, жить бы ей и жить! Любить, блистать, получать удовольствия. Добровольно ни за что в политику не полез бы, но меня туда тащат на аркане, и уже не соскочить. Пока я им выгоден как футболист, а что будет потом?

Никто не знает. Гусак, вон, говорит — ядерная война. Так что — любить, мечтать, получать удовольствия!

* * *

Новеньких принимали так же, как и в прошлый раз: торжественно, в конференц-зале. Отчасти и для того, чтобы сгладить неприятное впечатление от нашей раздевалки и тренерской, больше похожей на каморку.

Мы пришли немного раньше, расселись, а я тайком поглядывал на Игната, который сидел вместе с Жекой и напоминал тяжело больного: круги под глазами, уголки губ опущены.

Нужно подойти поближе и считать его желания. На суицидника он не похож, но мало ли.

Справа от меня развалился в кресле Гребко, слева ерзал Гусак, чуть дальше устроились Левашов и Микроб. Гребко говорил:

— Прозвище у Видманюка — Ведьмак. Видьма — ведьма по-украински.

Димидко торжественно представил нападающего Бориса Видманюка, и я обалдел, потому что на сцену вышел он. Ведьмак. Как из фильма вылез.

Когда я про него читал и смотрел фото, да и когда мы играли, он был коротко стриженным, а теперь отрастил светлые патлы чуть ли не по плечи. Оттенок они имели не желтоватый, а пепельный. Высокий, статный, плечистый, среднего роста, в отличие от наших лосей Сэма и Гребко.

«Выносливый, скоростной, изобретательный» — так его характеризовали. Как раз такого нам не хватало.

Пройдя в зал, Ведьмак пожал руку сидящим с краю Жеке и Игнату, уселся, скрестив ноги.

Арсений Цыба был чуть выше Микроба, нескладный, стриженный «под бобрика», с большим выпуклым лбом и кривыми ногами. Парень зажался, сказал, что это честь для него и он рад, и убежал на задний ряд.

«Этот парень еще себя проявит, — так писали о нем. — Он умеет удивлять». Что ж, удиви нас, Арсений Цыба!

Представив новеньких, Димидко улыбнулся и торжественно произнес:

— А теперь — главная новость! Начальник нашей команды, Тирликас Лев Витаутович, договорился о товарищеском матче со «Спартаком»! Игра пройдет четвертого декабря в Москве!

Вальяжно рассевшийся Гребко подобрался и аж задышал неровно. Левашов зааплодировал и воскликнул:

— Вот это круть! Я буду играть со «Спартаком»! Мы все с ними будем играть! Вау!

Все захлопали, но это была радость с оттенком настороженности, потому что ясно ведь: это совершенно другой уровень, и грядущий товарняк покажет, по зубам ли нам вышка.

Глава 14

По зубам

Не понимаю, как можно не любить Москву? Это все равно что не любить красивых ухоженных и интеллектуально развитых женщин, которые знают себе цену.

Кем бы ты ни был, тут найдется и место для тебя, и люди по душе. А красота какая! Особенно если из иллюминатора смотреть, как по золоченым дорогам, будто по артериям, толчками — машины.

А парки какие! В этой Москве так особенно. И привокзальные площади, до которых не дотянулись загребущие лапки известного столичного деятеля. Но главное — центр этой Москвы не изуродован сортирным околомодерном начала двухтысячных.

И когда идешь по Арбату среди других людей,