Папа (для) моей дочери (СИ) - Фомина Татьяна

– Вот этот, – показываю.

Клим наклоняется через стол посмотреть, и я протягиваю ему телефон.

– Спасибо, – мягко улыбается он и забирает телефон, нечаянно касаясь моих пальцев.

Отдёргиваю руку и прячу её под стол, незаметно тру, потому что и она начинает гореть. Да что за ерунда происходит?

– Это всё?

– Нет.

Официантка приносит мне кофе и блинчики с тремя разными начинками, поскольку от обеда я отказалась, а Климу – чай. Оказалось, он совсем не пьёт кофе!

– Так о чём ещё ты хотел поговорить? – спрашиваю, отправляя кусочек блинчика в рот, и наслаждаюсь нежным вкусом. Кажется, я действительно очень голодна.

– Давай ты сначала поешь.

– Надеешься, что подавлюсь?

– Нет. Подобреешь.

– Даже так?

Клим маленькими глоточками пьёт чай, а я с проснувшимся аппетитом уплетаю нежные блинчики. Наконец отодвигаю от себя пустую тарелку.

– И? – Я выразительно смотрю на Шелеста.

– Ира, я хочу встречаться со своей дочерью.

Глава 28

Клим

Ирина замирает.

– Мы ведь хорошо с ней ладили до этого, – говорю, пока Ирина не нашла тысячу и одну причину для возражения.

– Клим… – Ирина облизывает губы, а у меня в глазах темнеет.

– Подожди! – перебиваю её. – Можно я скажу?

И поскольку Ирина молчит, продолжаю:

– Я знаю, что тебе это неприятно слышать, но, пожалуйста, выслушай меня. Я никогда не оставил бы тебя, если бы знал, что ты ушла от Вадима. Пойми это. Я первый раз в жизни жалею, что сдержал данное кому-то слово.

– Клим, а теперь ты послушай. Мы прекрасно обходились с Женей всё это время вдвоём. И дальше можем так же обойтись.

– Я не могу. Поставь себя на моё место. Что бы ты чувствовала, если бы знала, что у тебя есть дочь, но ты не можешь её видеть?

– Ты с самого начала на это согласился, – упрекает меня Ирина.

– Я согласился до того, как увидел тебя. И сейчас ты не можешь запретить мне видеться с Женей. Это всё, чего я прошу.

Я лгу. Этого мне чертовски мало, но на большее сейчас претендовать не стоит – Ирина до сих пор шарахается от меня.

– Как ты себе это представляешь? – спрашивает Ирина, а я готов кричать от радости, что она хотя бы допускает такую мысль.

– Я могу проводить с ней выходные. Мы ведь уже проводили их вместе. Почему нельзя оставить всё, как было?

На это ей нечем возразить, и я это знаю. Всё, что стоит между нами, – это её обида за ту ночь. Я готов выслушать упрёки, обвинения, крики – всё что угодно, лишь бы ей стало легче.

– Женя уже привязалась к тебе. А теперь представь, что с ней будет, когда у тебя появятся свои дети, а она тебе надоест?

– Женя и есть мой ребёнок! – возражаю Ирине. – Она мне не надоест.

– Клим, ты прекрасно понял, что я имею в виду, не надо переворачивать мою фразу.

– Я не переворачиваю. Женя такая же моя дочь, как и твоя. Да, я узнал об этом спустя почти шесть лет, но я готов загладить свою вину и доказать обратное.

– Не нужно ничего заглаживать, Клим. Просто оставь нас и возвращайся вместе с отцом обратно.

Да что же она такая упрямая!

– Я не вернусь, и тебе это стоит принять. Хочешь ты или нет, но я всё равно буду рядом с вами, и надеюсь, что рано или поздно ты сможешь впустить меня в свою жизнь. Может, хотя бы ради Жени мы попробуем наладить отношения?

Ирина молчит. Значит, она рассматривает такой вариант, иначе сразу сказала бы «нет».

– Хорошо. Только ради Жени, – тихо соглашается Ирина.

Я выдыхаю.

– Спасибо.

Провожаю Ирину до машины. Большего требовать от неё сегодня не стоит. Я вижу, как нелегко ей далось это согласие.

– Ира, – зову, когда она уже садится на водительское место.

– А? – Ирина поднимает на меня свой взгляд.

– Передай Жене от меня привет. Пожалуйста.

– Хорошо. Передам. – Ирина отвечает не сразу и накидывает на себя ремень безопасности.

– Я завтра заеду за вами?

Она замирает, снова тянет ремень и защёлкивает его.

– Хорошо, – наконец тихо соглашается она.

Я закрываю дверь и смотрю, как она уезжает, потом достаю телефон и набираю номер отца.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

– Здравствуй, пап. Ты ещё не улетел?

– Пока нет.

– Я сейчас подъеду.

– Почему ты не позвонил? – задаю вопрос, стоит мне переступить порог гостиничного номера. Ведь отец прекрасно знал, что и я, и Кира снимаем квартиру.

– Я сам не знал, когда попаду сюда. Получилось спонтанно, – отвечает отец, поворачиваясь ко мне спиной.

– Зачем ты приехал? – В его «спонтанность» я не поверил. Его время распределено по минутам. Даже армия не может тягаться с ним в таком плотном и чётком графике. – Из-за Киры, да?

– Да! Ваша мать мне весь мозг выела, что её дочь позорит имя и нашей семьи, и семьи Антона. Ты думаешь, что ему понравится такое поведение невестки?

С Антоном Вальковым у папы слишком много общих контрактов. Именно поэтому они решили объединить семьи, поженив Павла и Киру.

– А почему ты решил, что Кира горит желанием вернуться в их семью? Она уже взрослая, самодостаточная женщина, которая может сама решать, с кем ей жить.

– Клим, послушай меня. Да, Павел виноват. Но ведь он мужик и имеет право хотя бы раз сходить налево.

– Серьёзно? – усмехаюсь. – То есть если бы мама сходила, как ты выражаешься, разок налево, ты бы тому мужику руку пожал?

– При чём здесь это?!

– А при том! Ты сам не простил бы измены, тогда почему Кира должна прощать? Потому что она не мужик?

– Но они же жили хорошо, – уходит от ответа папа. – У них вон дочь растёт.

– Про которую ни Вальков, ни его отец за год ни разу не вспомнили, – вырывается у меня против воли.

– И поэтому твоя сестра решила опозорить всех, укатив с любовником в Египет?

– А что ей оставалось делать? Ты сам не оставил ей выбора.

– Я?! Это я сказал: «Кирочка, доченька, давай ты ввалишь все деньги в эту бездарность только потому, что он так хорош в постели»?

– О! Ты уже и Сергея пробить успел.

– А чего его пробивать? Они сами всё выложили. Мне только одно непонятно: она специально продала свой салон, чтобы продвинуть этого художника?

– Ты сейчас издеваешься или как?

– Кто над кем издевается, это ещё посмотреть надо!

Отец меряет шагами номер.

– Папа, ты сам не оставил ей выбора, – повторяю я.

Отец резко останавливается и смотрит на меня в упор.

– Интересно, это каким же образом?

– Мама сказала, что ты собираешься лишить Киру родительских прав, если она не вернётся к Валькову.

– Что?! – произносит отец, и у меня складывается впечатление, что об этом он слышит впервые.

– Ты сам просил меня приехать к Кире, чтобы она образумилась, – напоминаю я.

– Да. Мать мне всю плешь проела, чтобы её дочь вернулась домой, – соглашается отец. – Постой. Та девушка… Ирина… Она сказала, что у Киры были какие-то проблемы, и она поэтому продала фотосалон.

Он пристально смотрит на меня в ожидании ответа.

– Всё верно.

– Что за проблемы? – хмурится отец.

– Тебе об этом лучше знать.

– Клим!

– Папа, скажи ещё, что ты не в курсе, что решил довести Киру до банкротства, а когда ей будет нечем платить налоги, припугнуть лишением родительских прав?

– Что за бред?! Зачем мне отбирать собственную внучку у своей же дочери?

Отец в полном недоумении смотрит на меня, и у меня впервые за всё время мелькает тень сомнения. А ведь верно, это ему совершенно ни к чему!

В номере повисает давящая тишина. Тройной стеклопакет с шумоизоляцией не пропускает звуки внешнего мира. Он остался там, за пределами этого номера, а здесь только мы. Я уже не помню, когда мы с отцом просто разговаривали. Это было очень давно. Эти моменты настолько поблёкли, что я даже не уверен, что они были. Мы практически перестали общаться. Работа, вечная занятость и нехватка времени сделала нас чужими. И сейчас я понимаю, что от взаимных упрёков толку не будет.