Кутузов - Лидия Ивченко

Партии польских конфедератов в 1769 году «вели партизанскую войну без общей связи между собою: каждый <…> желал быть вполне самостоятельным и никому не подчиняться. Таких партий образовалось довольно много. <…> Самым видным деятелем Барской конфедерации являлся князь Потоцкий, как по своему богатству, так и по знатности рода. Турки, занимавшие Хотин своим гарнизоном, недоверчиво смотрели на конфедератов вообще, мало ожидали от них действительной помощи и потому обращались с ними чуть ли не с презрением. Со своей стороны, конфедераты также мало ожидали помощи от турок, тем более что вместе с ними должны были вступить в Польшу и татары, для которых грабеж — дело привычное. Постоянное угнетение малороссов поляками также не могло не отразиться на их отношениях. Это способствовало образованию казацких, так называемых гайдамацких партий, собиравшихся в Польшу вместе с татарами и турками для действия против конфедератов и вообще жителей Польши. Между этими партиями были и такие, кто имел в виду только возможность кого-нибудь пограбить. Это побудило жителей Брацлавского и Киевского воеводств просить у русского командующего защиты от подобных поборников христианства. Князь Голицын поэтому разослал партии для уничтожения гайдамаков в Польше. Действия под Хотиным приводили к постоянным столкновениям небольших отрядов, и М. И. Кутузов постоянно назначался то в тот, то в другой отряд для лучшего руководства их действиями. Вспоминая это время, он говорил, что тогда еще „не понимал войны“ и что настоящие понятия о ней в нем развил только „герой Ларги и Кагула“ — П. А. Румянцев»5.

Однако до назначения в армию полководца, которого Екатерина II назвала «предводителем разумным, искусным и усердным», Кутузов столкнулся с первыми неприятностями по службе. Упоминания о них содержатся лишь в одном из жизнеописаний полководца: «Быстрые успехи, оказанные Кутузовым в самое кратчайшее время, не замедлили навлечь ему недоброжелателей и завистников, кои, видя раскрывающийся гений юного героя и проложенную им дорогу к важнейшим подвигам, а следовательно, к вящей славе, старались всячески стеснить порывы его героизма. К несчастию он сделал недоброхотствующими себе даже тех, от коих непосредственно зависело открыть ему обширнейшее поле действий, и таким образом доставить средство соделаться гораздо ранее тем, чем в последние дни жизни соделался он (выделено мной. — Л. И.): удивлением не только для соотечественников, но для целого света. Однако ж сколь часто случается, что самые мудрые и достойнейшие люди чем более начинают себя выказывать, тем более зависть и недоброжелательство, опасаясь собственного своего затмения, изыскивают случаи помрачить самые блистательнейшие лучи великих их доблестей! Это столь обыкновенное дело, сколь достоверно то, что Кутузов, после поражения крымцев при Шумне, несмотря ни на оказанную им при сем случае личную храбрость и неустрашимость, ни на важность одержанной им победы, ни на полученную им рану, ниже на личное благорасположение к нему правосуднейшей Монархини Севера, остался без всякой награды, — лестной спутницы великих дел»6. Автор сочинения был совершенно прав, определив причины некоторой задержки в служебном продвижении Кутузова, но он «забежал» вперед в своем рассказе, полагая, что досадный инцидент случился в конце Русско-турецкой войны 1768–1774 годов. Красноречивая запись в послужном списке Кутузова относится именно к 1769 году: «Хотя оной в нынешнем настоящем чину и показан 1762 года марта 1-го числа, однако, по силе именных указов и учиненного в Военной коллегии 1754 году декабря 13 числа обще собранным генералитетом рассуждениев, показан по старшинству прежнего ево чина с 'заслугою десяти лет и доколе старшие пред ним в повышение не поступят, до того времяни и он, Кутузов, производства себе получить не может»7. Возвращение офицера-волонтера в полк, по-видимому, не вызвало радости у начальников, для которых молодой сослуживец с солидным образованием и практическим боевым опытом представлял серьезную неприятность. По этой причине ему и «подрезали крылья». Можно себе представить внутреннее состояние офицера, прибывшего из похода, которого попытались отбросить чуть ли не на десять лет назад в чинопроизводстве! После Указа о вольности 1762 года, последствием которого явилась нехватка офицерских кадров, ссылка на «рассуждения генералитета» пятнадцатилетней давности выглядела особенно уместной! Для Кутузова, самозабвенно преданного своему ремеслу, этот случай должен был явиться первым предостережением: искренность и открытость не спасают от недоброжелательности и зависти. В этом случае «простого псковского дворянина» не могла защитить даже Табель о рангах, которая, по мысли Петра I, должна была обеспечить карьерный рост способным и опытным офицерам. Впоследствии Михаил Илларионович напишет о том, что всегда «хотел жить и умереть на службе». Молодые годы, которые современные исследователи всё чаще и чаще упускают из виду, раскрывают несомненную особенность его характера: он был исключительно целеустремленным человеком, и воли и напора ему было не занимать! И эту черту он сохранял на протяжении всей своей жизни. Современник рассказывал: «Тщетно недоброжелатели истощали все свои усилия совратить его с того поприща, на котором слава не преминула в свое время показать бессмертного Героя Смоленского. Тщетно друзья и родные советовали ему оставить государственную службу и общественное звание, порождающие так много врагов, и уклониться под безмятежную сень семейственного покоя. „Нет, — говорил он им, — я никогда не престану служить; никогда не дам причины порадоваться врагам моим и сказать: мы превозмогли его. Нет, этого никогда не будет“»8. Одной из причин тому была его глубокая религиозность. «Благочестие, сия небесная добродетель, возвышающая героев превыше обыкновенных людей, занимала первое место в высоких его доблестях. При неограниченном уповании на промысел Всевышнего, он отличил еще себя примерной кротостию и смирением. Сей величайший из Героев во все время жизни своей держался неукоснительного правила приносить за все искреннее благодарение Богу и не приниматься ни за какие дела, не испросив предварительно Божеского благословения…»9 Из его многочисленных писем явствует, что он воспринимал обиды и поражения, как посланное ему свыше испытание, которое нужно безропотно преодолеть, чтобы двигаться вперед. Просторы же в середине XVIII столетия открывались необозримые. Как говорил в те времена А. В. Суворов: «Где тревога — туда и дорога, где ура — туда и пора».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});