Дай-сан - Эрик Ластбадер

— Сегодняшняя ногаку — Хагоромо.

— А что это значит?

— Плащ из перьев.

Театр был полон.

— Он здесь?

Оками повертел головой.

— Пока что-то не видно.

Тонкие пронзительные звуки флейты объявили о начале ногаку. Представление напоминало скорее не пьесу, а стихотворную декламацию. Ведущий актер, наряженный в затейливые парадные одежды, играл женскую роль. Еще на нем был замысловатый парик и маска тончайшей резьбы с нежными чертами небывалой красоты. Ронину сразу вспомнилась Онджин. Второй актер был без маски.

Сначала они просто сидели на полированной сцене и то ли пели, то ли декламировали на языке, непонятном Ронину, сопровождая слова только жестами рук. И все же благодаря отточенному мастерству актеров Ронин уже очень скоро начал разбираться в сюжете.

Некая богиня, потерявшая свой плащ из перьев, спускается в мир людей, чтобы вернуть пропажу. Плащ найден простым рыбаком, который не знает, что именно он нашел, но все-таки понимает, что это — единственная в своем роде, очень ценная вещь. Богиня пытается уговорить рыбака вернуть ей плащ, но ее доводы не убеждают его. Он упорно отказывается расстаться со своей добычей.

В конце концов они заключают сделку. Рыбак готов вернуть плащ из перьев, если богиня согласится станцевать для него.

Подходит кульминация ногаку, полностью основанная на движении, без слов.

Начинается танец богини. Причудливые движения, исполненные эмоций. Неземное, завораживающее искусство. Неудивительно, что все до единого зрители не могут глаз оторвать от актера. Танец продолжается, и вот уже самый воздух заряжается напряжением, порожденным красотой, непостижимой для смертных. Богиня танцует — отчаянно, исступленно. Богиня желает вернуть свой плащ.

И именно в этот момент, когда танец богини достиг предельной вершины, когда исчезли стены Асакусы, растворились границы реальности, и ощущение бесконечности вторглось в душу Ронина, он услышал, как всколыхнулась вселенская тишина:

Ронин.

Под ними неспешно текла река, широкая и голубая. Тростник по ее берегам был срезан, и жирная рыба, довольная и ленивая, апатично поклевывала водоросли, приставшие к подводным камням. В сумраке мелькали светлячки.

У дальнего берега по воде растянулось на многие метры зыбкое отражение трактира — перевернутый зеркальный образ, симметричный и точный. Сооружение из деревянных секций, укрепленное на сваях над струящейся водой.

В конце Оками пришлось буквально тащить Ронина за собой, протискиваясь сквозь толпу.

Над Эйдо все еще нависал туман, укрывая вершину Фудзивары. На промасленных соджи, отделяющих друг от друга компании, которые предпочли в этот вечер поужинать в трактире, висели красные бумажные фонари. Алый свет фонарей создавал ощущение уюта, не достижимое никакими другими средствами — слишком большим был обеденный зал.

«Жива! — думал Ронин. — Жива!»

Гул негромких разговоров и шуршание шелка сопровождало мужчин и женщин, перемещающихся по залу. Кто-то входил, кто-то, наоборот, выходил. Послышался короткий вскрик цапли, промелькнувшей белым пятном на сине-черной воде; отсветы фонарей создавали на ней причудливые искрящиеся узоры. Движение не прекращалось.

Ронин вскочил, повернулся. Но публика непрерывно ходила туда-сюда. Все вокруг шевелилось. Безбрежное море шорохов, безразличное к тому, с какой жадностью переводил он взгляд от одного лица к другому. Где-то там…

— Рисового вина?

Над ними склонилась молодая женщина. Оками бросил взгляд на Ронина.

— Да, — сказал он. — На двоих.

Ронин тревожно смотрел ей вслед. Оками о чем-то спросил его, он не услышал. В зале Асакусы, когда электризующее представление ногаку открыло его разум, он услышал, как она зовет его. Он думал, что уже никогда не услышит этого зова. Моэру… В трактир вошли трое мужчин и женщина и направились к деревянной секции на воде. Его блуждающий взгляд совершенно случайно упал на них, и его словно пронзило током.

— Ронин?

Он вскочил на ноги, глядя во все глаза на женщину, как раз усаживающуюся за столик.

— Мороз меня побери!

Он больше не сомневался. Это была Моэру. Чудом выжившая и оказавшаяся здесь, в Эйдо. Но как?

— Ронин!

На его руку легла широкая ладонь Оками. Он наклонился.

— Та женщина.

— Где?

— В розово-серебристом халате. Рядом с высоким мужчиной в синем…

— Это Никуму. А что…

— Я ее знаю, Оками.

— Знаете? Но это невоз…

Ронин исчез.

— Ронин, нет! Только не Никуму! Подождите!

В душную ночь Эйдо напоминал прозрачный самоцвет в тумане — город во мглистом свете фонарей, раскинувшийся в отдалении зыбким застывшим морем. А рядом — богато украшенные одежды. Воздух, насыщенный ароматом сжигаемого угля. Туда — к ней. Через лабиринт тел, мимо улыбающихся женщин с блестящими волосами и белыми лицами, сквозь смешавшиеся ароматы их духов, мимо мужчин с длинными косами и в халатах с широкими подкладными плечами, мимо служанок с крошечными лакированными подносами, на которых в строгом порядке расставлены чайнички с чаем и рисовым вином, тарелки с сырой рыбой и овощами, похожими на миниатюрные садики.

Низко, почти касаясь воды, взлетала белая цапля, волоча за собой длинные ноги.

— Моэру, — позвал он, подходя. — Моэру.

Сердце у него сжалось.

Птица неторопливо поднялась в туман над Эйдо. Она подняла к нему лицо, бледное и прекрасное. Глаза — цвета штормового моря. На мужчинах, в компании которых она сидела, были халаты с жесткими подкладными плечами: у двоих — темно-серые, с уже знакомым Ронину рисунком из синих колес, у третьего, которого Оками назвал Никуму, — темно-синий, с серыми колесами. Они все, как один, повернулись к нему.

Далеко-далеко в тумане белым пятном растворилась цапля.

Он смотрел на нее.

— Моэру.

Его мозг ждал ответа.

— Как вы…

Никуму поднялся. Он был высоким и крепким. На широком его лице выделялся тонкий, аскетичный нос. Его тонкие губы напряглись.

— Разве мы с вами знакомы?

В ее глазах цвета сумрачного моря — пустота: Все дальше и дальше, исчезая в тумане.

— Моэру?

— Вы что, не умеете себя вести?

— Я знаю эту женщину.

Ее бледное лицо по-прежнему обращено к нему, на губах — призрак улыбки. А какой еще призрак — быть может, он сам — уплыл в сине-зеленые глубины ее глаз?

— Совершенно очевидно, что она вас не знает, — заметил Никуму и обратился к ней: — Вам знаком этот человек, дорогая?

После недолгого колебания она отрицательно мотнула головой. Это было похоже на болезненную конвульсию, как будто кто-то дернул ее за ниточку.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});