Лад Посадский и компания: Дела торговые, дела заморские - Михаил Русанов-Ливенцов

Глава 3

Яром взялся за дело со всем рвением, на которое была способна его деятельная натура. То есть с ленцой. Вызвал Пустолоба и, поедая картошку с маслом мятую, велел ему:

— Ты вот что... ммм... собери дружинников статных.

— Соберу, обязательно соберу. Не извольте беспокоиться.

— Ага. Вот после обеда и собери... ммм. Всё понял? Ступай.

Пустолоб, пятясь, вышел из избы воеводы и опрометью бросился в слободу дружинную.

В час положенный, послеобеденный, когда любой уважающий себя военачальник предается воспоминаниям о битвах минувших, смежив веки и для пущей конспирации похрапывая в кровати мягкой, Яром со сном боролся. Чем являл пример разительный с военачальниками другими. Ждал Яром дружинников своих, ждал и о деле думал.

Явились хорошие, явились званные. Один выше другого, в плечах сажень косая, в глазах озорство. Встали перед воеводой, в струнку вытянулись.

Широко зевнув и муху назойливую отогнав, осмотрел Яром молодцов своих и довольно хмыкнул.

— Хороши, вояки. Хороши. Вот, значит, задача какая. Есть слушок от людей доверенных. Понаехало в Посад шпиков тьма. — Удивился себе Яром. Чинно как заговорил, а? Это тебе не бока отлеживать. Это, понимаешь, о безопасности Посада заботиться. Выпятил грудь колесом Яромушка, прошелся вдоль строя дружинников, да как гаркнул вдруг: — Что сопли распустили?! Чтоб ни одна муха без нашего ведома из Посада улететь не могла! Чтоб ни одна мышь полевая в амбарах зерно таскать не смела, если мы о том не знаем! Понятно, касатики? Не слышу.

— По-нят-но! — рявкнули дружинники.

— То-то. И смотрите у меня, коли станет кому известно, где шпик находится, самому в пекло не лезть. Мне сообщить.

— А чего его искать? — удивился Пустолоб. — В каждом кабаке он есть. Да на ярмарках и базарах немало его найдется.

— Кого? — опешил Яром.

— Как кого? Шпига.

— ШПИГА?!

— Да. Какой хочешь есть — соленый, конченый. Да вы... сами... знаете. А что? Что я такого сказал, а?

— МОЛЧАТЬ!!! — Яром подскочил к Пустолобу и ткнул пальцем в лоб его. — МОЛЧАТЬ! На болото к почисти отправлю! В походах дальних сгною! Тьфу!

Пустолоб побледнел, спиной к стенке прижался. Палец Ярома точно гвоздь в лоб уперся.

— Всем видимость поисков рьяных создать! Но никого не хватать! За чубы в остроги не тащить! Если кто подозрительный из Посада уехать захочет — препятствий не чинить! Но мне доложить о том немедля! Понятно? А теперь вон все! И чтобы сейчас же за службу взялись! Дармоеды! В-о-о-н! А ты, — Яром убрал палец со лба Пустолоба, — за всё отвечать будешь! И если что не так, смотри, не только места лишишься, но и из дружины вылетишь в два счета!

Пустолоб тут же испарился. Яром еще долго в избе своей ярился, из угла в угол метался и слюной брызгал. После остыл, выпил кружку пива и, на вечер глядя, отправился в ЗАО мафиозное.

М. Уолт встретил его чашкой крепкого кофе. Лицо Ярома скривилось. Пить темный налиток отказался.

— Мои орлы шуму в Посаде наведут за три дня, — гордо сообщил он М. Уолту.

— Отлично. При той тревоге, которая появится у некоторых гостей Посада, моим ребятам легче будет вычислить противника. Чтобы рыбу вспугнуть, в мутной воде шуметь надо... Сообщайте мне обо всём подозрительном. Надеюсь, вместе нам удастся выявить врагов тайных.

— О том не беспокойтесь. Дружина посадская никогда не подводила.

Забыл Яром, как с озера Песчаного ноги уносил, а М. Уолт не напомнил. Даже не улыбнулся.

Возвращался Яром в слободу дружинную и в лица прохожих с подозрением заглядывал. Распирало его от мысли — вот ведь как всё обернулось, опять на защиту интересов посадских призван.

Кулачные бои нынче мало зрителей собирают. Удаль дружинников посадских больше негде демонстрировать. Так, по мелочи иногда бывает случай отличиться — разбойников каких на лесных дорожках успокоить, если нечисти посадской, тьфу, ими заняться недосуг, или с инспекцией на делянки нагрянуть. Вырубка-то леса больно шибко пошла, за всеми и не уследишь. За стволы вековые приличный куш нечисти отдан. Расчищенные площади под ярмарки и базары отводятся. А древесина — казне посадской компенсация. На избы прочные идет, на мосты через речушки разные, а остальное тонкостволье по сходной цене купцам заморским продается.

Вот и находятся умники — две делянки для казны посадской рубят, а третью — для купцов ушлых, закон посадский обойти желавших. Таких ловить надо, штрафы огромные на плечи налагать, пускай для пользы Посада трудятся. А коли второй или третий раз попадутся с махинациями такими — так и в прорубь зимой можно кинуть, на забаву водяному.

Не всегда удается поймать хитрых. Яром с содроганием вспомнил, как однажды сам поехал с инспекцией. Поймать никого не поймали, а страху натерпелся!..

Только выехали на конях на делянку, как рухнул со стоном страшный дуб вековой. Кони уши пригнули, люди с опаской по сторонам глядят — а над делянкой гул растет. Из-под кроны дуба вздыбилось в небо облако темное — шершни лесные. На дубе том гнездо у них было, а люди и не посмотрели. Шершни лесные нечисти посадской первые помощники. О том даже дети ведают. Разозлились шершни, гул стеной стоит. Тут-то и спохватились дружинники, да поздно было. Шершень с разгону так ударить может — с коня всадника собьет. До сих пор у многих шишки и синяки не прошли. Хорошо, в кольчугах дружина была — не ужалить шершням сквозь кольца набранные. Зато били — не хуже камня, рукой сильной брошенного.

Яром тронул на голове шишку, охнул, почесал поясницу и свернул с дороги в слободу на широкую тропку в кабак. Теперь-то, думал он, у дружины больше шансов отличиться. Лазутчиков заморских ловить, это тебе не с шершнями войну вести...

Гадина на Лада не очень-то обиделась. После совещания у Седоборода стала она мужем еще больше гордиться: вот он у нее какой, молодой, да уже седой, людьми уважаемый, в любом деле толк знающий. Однако поворчала на него вечер, так, для острастки, на всякий случай. А после приласкала. Мужики супротив хитростей женских всё равно что дети малые. В доме у них порядок царил. За хозяйством много народу присматривало. Никто обижен не был — ни жалованием, ни харчами. А верховодила всем старуха суровая — Зятья Тещевна Полосатый чулок Третья.

Из какой такой чащи лесной призвал ее ворон Седоборода — неведомо. Да только с Гадиной она быстро сошлась. Говорили некоторые, будто сестра она троюродная старухи с Песчаного озера. Той самой, которая кота Баюна прикармливает. Говорили и плевались. Лад те слухи мимо ушей пускал. Сурова Зятья, слов нет. Но за хозяйством глядит исправно. Спина ее была горбом выгнута, волосы седые из-под платка пухового в стороны торчали. Когда она проворно на крыльцо высокое взбиралась, под юбкой синей были иногда видны чулки полосатые и башмаки деревянные с носками загнутыми.

Зятья не только за хозяйством следила, она и прислугу врачевала, и ворожила девкам молодым. Иногда по вечерам садилась она за стол круглый, напротив Гадина сидела. Девка дворовая, расторопная, лицо в веснушках, тут же самовар медный на стол ставила. Зятья поправляла платок и раскидывала на столе картинки странные — одни числами помечены, на других дамы и кавалеры заморские красуются. Гадина внимательно следила за раскладом картинок, чай с блюдца пила и охала, если картинка какая не так ложилась. Лад таких забав не понимал, но жене не мешал — пусть балует.

Вернувшись вечером от Седоборода, Гадина брови сдвинула, на Лада взглянула строго и пошла к Зятье походкой бедовой. Казалось Ладу, будто видит он, как лодочка ладная на волнах ленивых качается. Эх, взъерошил волосы, спустился в погреб, взял бутылку вина франзонского и отправился на сеновал.

А Зятья тем временем картинки кинула на стол, и Гадина слушать приготовилась, что скажет ей старуха древняя, для прислуги суровая, для хозяйки — советчица первая.

— Ну, хозяюшка молодая, видишь, как карты легли.

— Вижу, Зятья, вижу. Только ты мне сама разъясни.

— Выходят тебе хлопоты пустые. А после дела денежные.

— В купцах знатных ходим, вот и дела денежные. Об этом могла и не говорить. Зачем изводишь меня, старуха злая?! Я тебя про мужа просила узнать.

— Не серчай, хозяюшка, — улыбнулась Зятья. Нос крючковатый, с бородавкой волосатой, наморщила, зубы желтые показала и смела карты со стола движением одним.

После снова их бросила и пригляделась — какая карта как легла.

— На мужа, так на мужа. Гляди сама.

Карты причудливо лежали — одна на одну заходит. И так колода вся — будто веер заморский раскрылся. Гадина видела такие во Франзонии. Тамошние модницы без веера — никуда! Зятья ловко поддела карту, и колода вся перевернулась.

— Однако, мастерица ты, — удивилась Гадина. Зятья пошептала что-то над картами и стала метать их по одной на стол.

— Выходит мужу твоему дело занятное. Не по рангy его, но по уму.

— То и без тебя знаю!