Долги дьяволов - Кристи Голден

— Знаю. Меня тоже. Просыпайся. Давай пожрем.

Десять минут спустя они сидели в сомнительной забегаловке и лопали блинчики, полоски жареной скалетятины, яичницу, тосты, джем и черный кофе, такой крепкий, что в нем ложка стояла. Джим был удивлен, сколько тут народу в такой ранний час: просто яблоку негде упасть. Хотя, наверно, в таком месте, как это, не бывает «часов пик» и времени затишья: для здешних дел, законных и незаконных, годится любое время.

— Я смотрю, руку тебе починили.

— Ага. Я проспался и обнаружил, что рука болит зверски. В три часа ночи поперся искать доктора.

— Удивительно еще, что ты не вышел оттуда с новой татуировкой!

Оба ухмыльнулись. Давным-давно, чуть ли не тыщу лет тому назад, «Небесные дьяволы» в полном составе завалились в татуировочный салон, абсолютно никакие, и потребовали изобразить себе герб отряда на разных частях тела. Джим почти не помнил, как это было, так что назвать это «воспоминанием» было сложно. Тем не менее, оно заставило его улыбнуться.

— Ладно, Джимми. Я тебя знаю. Выкладывай. Ты бы не стал отрывать меня от двух теплых девок только ради того, чтобы пожрать блинчиков.

Джим прожевал вышеуказанный блинчик — блинчики тут, кстати, оказались на удивление вкусные, — запил его крепким кофе и кивнул.

— Ты прав. И, поскольку ты меня знаешь, возможно, тебе не понравится то, что я скажу, но ты меня, по крайней мере, поймешь.

Тайкус нахмурился.

— Так, если ты начинаешь разговор в таком духе, мне надо еще кофе. А может, и чего покрепче.

Джим положил вилку.

— Тайкус… Я тут много думал. И я принял решение.

Тайкус смотрел на него выжидающе, не прекращая жевать.

— Я хочу все бросить.

— Блядь, Джимми! — Простонал Тайкус. Но, как и ожидал Джим, он ничуть не удивился. Он положил в рот еще кусок яичницы и огляделся по сторонам с наигранной непринужденностью. И сказал уже тише: — Джимми, это не то, о чем стоит говорить вслух посреди Мертвецкого Порта. Поосторожней с такими разговорами, ты меня понял?

— Понял, — ответил Джим. — Потому мы, собственно, и здесь. Тут нас совсем не так хорошо знают, как в разных барах, игорных притонах и борделях. В местах, от которых меня уже тошнит.

Тайкус уставился на свой недоеденный завтрак, потом отодвинул тарелку.

— Ты не можешь просто взять и «все бросить».

— Могу. И ты тоже можешь. Тайкус, ты же бык, я не могу спокойно видеть, как тебя седлают.

— Ну, если это не какая-нибудь красотка! — ухмыльнулся Тайкус.

Джим и глазом не моргнул.

— Скаттер…

Тайкус сделал жест, означающий «говори тише!». Джим продолжал тише, но с не меньшим пылом:

— Скаттер О’Бенон вдел нам обоим кольцо в нос, а сам для нас пальцем о палец не ударил! Тебе это тоже не по вкусу, я знаю.

Тайкус медленно кивнул.

— Но не можем же мы просто взять и улететь.

— Черт побери, Тайкус…

— Мальчик мой, помолчи и послушай меня, — Тайкус говорил серьезно. — Мы не можем прыгать без парашюта. Нельзя свалить от О’Бенона, не обеспечив себе надежной защиты. Нельзя просто взять и сказать: «Ну что, милейший, спасибо вам большое, но мы предпочтем поработать на кого-нибудь другого». Если мы отсюда уберемся, мы должны иметь возможность убраться отсюда навсегда. Так, чтобы потом не возникло необходимости вернуться. Ты понимаешь, о чем я?

Джим его понимал. Тайкус, как всегда, думал на шаг вперед него. Джим знал, что многие склонны недооценивать Тайкуса Финдли. Они видели, какой он могучий, какой здоровенный, и не видели в нем ничего, кроме горы мышц. Но Тайкус был не только могуч, но еще и весьма ловок. А еще он был чрезвычайно умен. Джим знал, что он и сам не слабак и не дурак, но Тайкус мыслил иначе, под другим углом зрения. Они великолепно дополняли друг друга.

— Ты говоришь так, будто что-то уже знаешь, — заметил Джим, откусывая еще кусок блинчика.

— Я умею слушать, — коротко ответил Тайкус. — Даже когда я занят чем-то другим. А люди много болтают, даже когда они заняты чем-то другим. Скаттеровы ребята — не исключение. Нет, Кадавр и этот его дворецкий умеют держать язык за зубами, но все прочие… Короче, скажем так: Скаттеру должен вот-вот привалить большой-пребольшой куш. Нам бы этого хватило надолго. Очень, очень надолго.

Джим был заинтригован.

— А ты не знаешь, кого мы собираемся грабить? Чьи это деньги?

Тайкус покачал головой.

— Не-а. Да это и неважно. Потому что, в конечном счете, денежки все равно будут наши, и ничьи больше!

Он плутовато ухмыльнулся.

Человек в длинном плаще посадил свой маленький кораблик в Мертвецком Порту. Покинув корабль, он огляделся, смерил единственным глазом местные «власти». Второй глаз был закрыт повязкой. Но в ледяном взгляде единственного глаза, окруженного шрамами, было нечто такое, что заставляло людей отводить свои взгляды. С него взяли положенную сумму, пожелали ему удачи и были очень рады, когда он удалился.

Он шагал по коридорам между ржавеющих кораблей с уверенностью человека, который знает, что его не потревожат. И его никто не тревожил. По крайней мере, из взрослых. Девчонка из компании уличных сорванцов имела неосторожность уцепиться своей лапкой за плащ. И застыла с расширенными глазами, глядя в пистолетное дуло в дюйме от своего лица.

Дон улыбнулся, наслаждаясь ее страхом.

— Ты знаешь, кто я такой?

Карие глаза наполнились слезами, слезы покатились по загорелой мордашке.

— Н-нет, сэр…

— Я — бука! — сообщил Дон. Он медленно снял оружие с предохранителя, зная, что в испуганной тишине, окутавшей стайку ребятишек, щелчок будет слышен особенно отчетливо. Он наклонился к девочке и приподнял повязку на глазу. Девочка завизжала. Под черной тканью были сплошные шрамы. И в черной, сожженной кислотой глазнице сидел светящийся багровый шар. Шар, казалось, пульсировал и при этом слегка жужжал.

— Я буду приходить к тебе по ночам, заползать тебе в голову и являться тебе во сне, глядя на тебя своим красным-красным глазом. И на следующий день я буду преследовать тебя повсюду. Следить за тобой. Знаешь ли ты, что я хочу видеть своим красным-красным глазом?

Девочка с трудом сдерживала рыдания, дрожа всем телом. Ее ужас буквально опьянял. Жалко все-таки, что ему по работе так редко приходится сталкиваться с детьми. Их ужас такой… неподдельный!

— Нет, сэр… — прошептала девочка. — Что вы хотите видеть?

— Я хочу видеть, как ты все время оглядываешься, чтобы узнать, где я. Ты же будешь так делать, а?

Девочка кивнула и зажмурилась. Из носа у нее сочилась слизь.

— Это хорошо! Тогда я, может быть, и не вернусь за твоей головой. А может быть, и вернусь. Ну, беги, играй.

Девочка и ее приятели тут же кинулись врассыпную, точно тараканы на кухне, где включили свет. Дон ухмыльнулся, поправил повязку и выпрямился.

Приятное все-таки место этот Мертвецкий Порт!

Он знал, кто ему нужен и где его искать. Он увидел небольшой проход в стене: либо заведение, которое себя не афиширует, либо совсем захудалая забегаловка. Его источник советовал ему начать поиски именно в таком месте. Если его добычи тут и нет, ничего, он выкурит кролика из норы в другом месте.

Дон проскользнул внутрь, держа наготове пистолет. Никто его не окликнул. Когда он прошел дальше, перед ним открылось здание, и до ушей донеслись обрывки… пения? Негромкий женский голос, не выкрикивающий похабные слова, не напрягающийся от усилия перекричать орущую музыку. В сопровождении нескольких инструментов женщина тихонько пела старую-престарую песню о любви, обретенной и утраченной.

Дон нахмурился и вошел в помещение. Внутри было тихо, можно даже сказать — спокойно, несмотря на то, что посетителей было на удивление много: люди сидели за столиками, освещенными всего несколькими свечами. Обстановка была скромная, почти спартанская. Певица стояла на эстраде, подсвеченной одним-единственным прожектором. Она была недурна собой, но немолода и полновата, а ее одежда оставляла-таки простор воображению.

Дон покачал головой: что за странное место! Неудивительно, что посетители шифруются: в таком городе, как Мертвецкий Порт, подобные увлечения и впрямь позорны. Он огляделся в поисках своей мишени.

Человек сидел один, прихлебывал что-то из маленького стаканчика и смотрел на певицу, слегка улыбаясь. Раздраженный общей безмятежностью этого места, Дон подобрался к нему и приставил пистолетное дуло к основанию черепа. Человека охватил ужас. Вот так-то лучше!

— Эдвард Бейнс, не так ли?

Человек хотел было кивнуть, ощутил затылком упирающееся в него дуло и замер.

— Да, — спокойно ответил он. Это спокойствие не могло не восхищать, но в то же время бесило. — А вы, видимо, Иезекииль Дон.

Дон ощутил легкое изумление.

— Можно подумать, я грошовый головорез!

— Отнюдь, — возразил Бейнс. Этот человек был тощ, как скелет. Дону он не нравился — не в последнюю очередь потому, что Бейнс быстро преодолел свой страх. — Грошовому головорезу не хватило бы ни влияния, ни денег на то, чтобы дернуть за те нити, которые требуются, чтобы узнать об этом заведении — не говоря уже о том, чтобы застать меня врасплох.