Кундуз-Гардез. Бригада уходит в горы (СИ) - Бикбаев Равиль Нагимович

Сергей Ф*** — Филон, Георгий З*** — Герка, наша награда — что живыми остались. Наша награда то что не попал в засаду под пулеметную мясорубку наш батальон.

А ты Витек, прости за то что я тебя на это задание выдернул, Муха должен был пойти. Вот только понимаешь, ты уже дважды был женат, а у Мухи девушки еще не было. «Имей совесть Витек» — сказал я тебе. А совесть у тебя была.

— Эй боец! Ты спишь что ли? — открываю глаза даже и не заметил как от потери крови задремал. Теребит меня за плечо фельдшер.

— Вертолеты пришли! Сам дойдешь?

Закидываю за спину РД, беру пулемет и ковыляю к вертолету.

— Ты куда это с пулеметом? — возле люка останавливает меня техник вертолетного экипажа, чуть улыбаясь предлагает:

— Да оставь ты его здесь.

— Только мертвый солдат имеет право отдать своё оружие, — безразлично я повторяю въевшуюся в сознание военную аксиому и пытаюсь залезть в люк. Не получилось, раненая нога не поднялась, вся как онемела.

— Давай помогу, — техник подсаживает и я кое-как залезаю в отсек.

Загрузились и полетели. Рядом со мной в отсеке еще двое раненых, незнакомые ребята. Один в руку ранен, другой в грудь.

— Вы откуда?

— Разведрота 860 ОМСП, — отвечает тот что в руку ранен, — нас раньше забрали.

— А… — бормочу я и засыпаю.

Палатка ПМП мотострелкового полка, валяюсь ночью на койке, бессонница, тоска. Все чужое, солдаты, врачи, палатка, койка. Как там наши? Уже наверно на привал встали, сколько же нас осталось во взводе? Сашка П***, Филон, Лёха, Муха, Баллон — пятеро. А в роте? Мысленно считая перебираю в памяти имена ребят, пятнадцать. Да покосили нашего брата. Уходили в горы тридцать нас было. А по штату так вообще шестьдесят пять единиц должно быть. Остальных ребят за весну и лето потеряли. Еб…ная война!

Друзей нет, просто знакомых и то нет. Сигареты кончились, стрельнуть покурить не у кого, поговорить не с кем. Хоть бы наши что ли быстрее вернулись.

Когда нас раненых на вертолетах доставили, то на взлетной площадке, уже машина ждала. Быстренько всех в ПМП доставили. Раненого в грудь парня сразу на операционный стол, и все врачи к нему. А меня фельдшер осматривал. Рану посмотрел — сквозная, кость не задета, кровотечения нет, нагноения нет. Все в порядке. Вонючей мазью края обработал, тампон, новая повязка, вколол тройчатку: анальгин, димедрол, новокаин. Иди спасть солдат. Все как на собаке заживет.

Тяжело хромая еле выхожу с перевязочного пункта в одной руке за ремень пулемет волоку, в другой полупустое РД. Кружится голова, сам весь грязный, потный, оборванный, на лице как с утра красная химическая краска въелась так и осталась. Куда идти, где умыться, куда прилечь не знаю. Чужой я тут. Нет до меня никому дела.

— Эй ты чмо! Кто таков? — окликает меня проходящий мимо офицер с красной повязкой на рукаве. Холеная свежая морда, чистенькая форма, весь такой ухоженный, преисполнен собственной важности. Дежурный по штабу.

— Это ты чмо пехотное! — коротко злобно огрызаюсь я, — А я десантник из 56-й бригады.

— Ты как с офицером разговариваешь? — бесится дежурный, на погонах четыре звездочки — капитан.

— А ну смирно! — командует он.

— Да пошел ты на х. й, — устало отвечаю я.

— Да я тебя… — до зелени на пухлом лице изумляется капитан, — я тебя научу дисциплине… я тебя…, - хватается рукой за кобуру пистолета и делает ко мне шаг.

Это я тебя научу сучара! Оружие к бою! Ну пи…р тыловой попробуй, поучи меня. Ствол пулемета в живот офицеру смотрит, затвор уже передернут. Красные круги в глазах. Убью падла! И убил бы такая накатила злоба.

— Рафик на столе умер, — слышу за спиной бесцветный голос, не оборачиваюсь, я на капитана смотрю, вот сделает он хоть шаг ко мне, стреляю.

— Оставь солдат, — тот же голос слышу, — опусти оружие.

Капитан, что у меня на прицеле был, делает шаг назад, подносит руку к головному убору — полевой фуражке отдавая честь:

— Товарищ подполковник! Разрешите доложить…

— Да х…ля тут докладывать, — негромко обрывает его подполковник, — вы что не видите, боец ранен.

Опускаю ствол пулемета, оборачиваюсь. Подполковник в полевой форме, на вид лет сорок ему, загорелое лицо в морщинах, нос тонкий кривоватый, губы в тонкую линию сжаты. По выправке, по форме, по выражению лица, по манере носить оружие, а главное по исходившей от него спокойной уверенности, сразу чувствую это офицер, а не звездное дерьмо в погонах.

— Ты солдат почему оружие не сдал? — спрашивает рассматривая меня подполковник. Глаза у него серые, а выражение непонятное, то ли наплевать ему на все, то ли так за…бала его война, что он уже ничему не удивляется.

— А вы товарищ подполковник, что своим бойцам скажите если они в чужой части личное оружие побросают.

— Ничего не скажу, — пожимает плечами офицер, — пи…лей отвешу только и всего.

— У нас в бригаде, — напряженно улыбаюсь я, — так же рассуждают.

— Рафик на столе умер, — повторяет подполковник и кривит лицо, — отличный солдат был из Пензы.

— И Витька утром убили, — невесть зачем тихо объявляю я чувствую как задрожали губы.

— Прокопенко! — негромко зовет офицер, и тут же как ниоткуда материализуется подтянутый солдатик.

— Отведи нашего гостя умыться, дай ему переодеться и укажи место в палатке, пусть отдыхает.

— Есть! — бодро по-уставному отвечает солдатик.

— А ты воин, — прищурившись смотрит на меня подполковник, — после излечения доложишь своему командиру, о наложенном на тебя взыскании, — после короткой паузы объявляет, — Делаю вам замечание за неуставной ответ дежурному по части. И еще, — чуть подумав прибавляет он, — передай своим офицерам, что они правильно своих подчиненных воспитывают.

И отдав честь уходит, за ним семенит капитан. Ну не х…я себе! Вот и порядочки в этом полку.

— Это кто таков? — спрашиваю я у солдатика.

— Наш комполка, подполковник К*** — отвечает подтянутый солдатик, — Нормальный мужик, служить с ним можно. Ну пойдем что ли…

Товарищ подполковник! Не знаю как сложилась ваша военная судьба, какие звания и ордена вы заслужили, но свою высшую воинскую награду вы от солдат уже получили: «Нормальный мужик, служить с ним можно!» Не про каждого командира так солдаты говорят.

От лекарств, от прошедшего нервного возбуждения, от потери крови слипаются глаза. Кое-как умылся у самодельного рукомойника. Поддерживаемый за руку подтянутым солдатиком добрел до койки, разулся, скинул на табурет одежду, свалился на чистое постельное белье и тут же заснул. Весь день проспал. А вот сейчас ночью проснулся. Давит на мочевой пузырь, надо вставать. И где тут у них сортир? Покряхтывая стараясь не потревожить ноющую ранку встаю. Первым делом смотрю где оружие, тут он мой родненький РПКСик стоит, рядышком с койкой на сошках. Потом ищу свои вещи. Мое тряпье на табуретке, а еще перекинутое через спинку кровати висит новенькое х/б, на полу рядом с рваными кроссовками блестят непотертой кожей ботинки, рядом удобные без задников тапки. Это мне? Ну спасибо!

Беру свой пулемет, выхожу из палатки, бреду в поисках нужного места. Не нашел, опорожняюсь по-солдатски, где придется. По-солдатски: это как угодно; где угодно; но не на оружие; не на воинское знамя и не на спящего товарища. Слышу как в соседней палатке приятный тенорок напевает:

А где-то даже женщин обнимают, Которые не стоят ничего А в Файзабаде по ночам стреляют И пули пролетают сквозь окно

В надежде стрельнуть покурить, а то и просто поболтать иду в палатку на голос.

Там давешний, раненый в руку разведчик, тоже не спит. В палатке больше никого. Пустые без матрасов койки. А этот сидит себе на коечке напевает и рисует здоровой рукой в альбомчике.

— Ты чего свистишь? — с ухмылочкой спрашиваю и без приглашения присаживаюсь к нему на койку.

Свой пулеметик пристраиваю рядышком на соседнюю койку. Лениво спрашиваю: