Веселые ребята - Ирина Муравьева

— Сука, — тихо перебила ее Галина Аркадьевна. — Я тебе, сука, никогда этих слов не забуду!

— Посмотрим, посмотрим, — начала было Нина Львовна, но дверь в учительскую распахнулась, и Людмила Евгеньевна в наполовину съеденной оранжевой помаде влетела в комнату с такой скоростью, словно кто-то размахнулся и, как мяч, закинул ее сюда из коридора.

— Ой, хорошо, что я вас еще застала! — звонко сказала она. — От вас сейчас очень многое зависит. Главное, чтобы никаких провокаций! Все провокационные вопросы должны быть уничтожены в своем уже зародыше! Мы должны отвечать на них так, чтобы любой иностранец понял, что мы ничего не боимся и скрывать нам нечего! Мы ведь не спрашиваем у них про их дела? Так? Мы ведь не спрашиваем?

Галина Аркадьевна и Нина Львовна, едва не вцепившиеся друг другу в волосы, медленно подняли на нее мутные и измученные свои глаза.

— Нужно подготовить девочек, — деловито понижая голос, сказала Людмила Евгеньевна. — У каждой предварительно спросить, в чем она собирается прийти на встречу с иностранцами. В формах нельзя, мне в роно объяснили. Тогда в магазин. В «Машеньку». Там продаются приличные вещи. И о-о-очень приличные! С длинным рукавом. Все равно пригодится. Потому что у нас же вечера будут. Пусть сейчас купят.

— Ясно, — хрипло пробормотала Галина Аркадьевна, — пусть.

— В гости англичан можно пригласить к Наташе Чернецкой, — сказала Нина Львовна. — И я спрошу, может быть, ее мама Стелла Георгиевна отберет какую-то одежду, из Наташиной, для кого-то еще. Потому что это же на один всего вечер! Не все же побегут в «Машеньку»!

Первого сентября Орлов, подходя к зданию школы, выбросил в урну пучок лиловых флоксов, завернутых бабушкой Лежневой в размокшую газету, и пришел в актовый зал на линейку с пустыми руками. Вопрос о его переводе как-то сам собой замялся, и никто из взрослых к нему не возвращался. Орлов заранее продумал свое поведение. Немедленно и на ее глазах. В первый же день. С Томкой Ильиной. Во-первых, потому что она была освобождена от лагеря, уезжала куда-то на все лето и, стало быть, ничего про него не знала, во-вторых, потому что у нее красивая фигура, и в-третьих, потому что у нее родители работают в Швейцарии. Туфельки у Томки Ильиной были еще нежнее, чем у Чернецкой, и, когда она шла в зал на физкультуру, эти только что снятые с ног розовые или голубые туфельки стояли рядом с лавочкой, как только что раскрывшиеся бутоны. Лицом Томка нравилась ему гораздо меньше, но, думал Орлов, замирая от распирающей его изнутри злости, если ее раздеть, пусть будет Томка, сойдет. На линейке оба восьмых класса услышали сообщение про молодых англичан, которые приедут сперва завтракать, а потом развлекаться с девочками на балете «Бахчисарайский фонтан» и в ресторане. Девочки побледнели, втянули молодые животы внутрь, торопливо поправили волосы. Орлов заметил, что почти все пришли в школу накрашенные — у кого ресницы, у кого уголки глаз, а у некоторых даже помада. Галина Аркадьевна и Нина Львовна тоже заметили, что девочки недаром провели без них лето, и Галина Аркадьевна, вытащив из кармана не вполне свежий носовой платок, прошла по рядам и каждой размалеванной безобразнице собственноручно и не говоря ни слова стерла с лица всю подлую краску.

Орлов подошел вплотную к Ильиной и прошептал ей в затылок:

— Мы без вас скучали.

И Ильина вспыхнула ярче, чем те георгины, которые к празднику первого сентября купила на Черемушкинском рынке ее чудом залетевшая из Швейцарии ненадоедливая мама.

Орлов облизнул губы.

— Я занимаю для нас шестую парту в середине. Пойдет?

Ильина упорно смотрела в сторону.

— Только не приставать! — бархатно прогудел Орлов. — Не приставать и не щекотаться! Я боюсь щекотки.

— А как же Наташа? — спросила взволнованная Ильина.

— Кто-кто-кто? — прищурился Орлов. — У нас в песочнице была одна Наташа. Так ведь когда это было? Ах, детство, детство! Золотое времечко!

Общее собрание для обоих классов проводилось совместно Ниной Львовной и Галиной Аркадьевной. Орлов осторожно дышал в растрепавшийся рыжеватый затылок Ильиной. Чернецкая стояла чуть-чуть левее с застывшими от обиды узкими глазами.

— В нашей школе, — звонким голосом, подражая удачливой Людмиле Евгеньевне, сказала Нина Львовна, — готовится большое и радостное событие. К нам едут молодые английские школьники из Англии. Чтобы познакомиться с нами и нашей страной. И мы никому не позволим ударить, как говорится, в грязь лицом. И при этом опозорить имя комсомола. Мы должны дать понять каждому иностранцу, пришедшему к нам из любой точки земного шара, как мы счастливо и дружно живем в нашей стране и как нам повезло.

— Можно вопрос? — Соколова выкатила вдруг остекленевшие голубые глаза. — Совсем маленький!

— Ну? — напряженно спросила Нина Львовна.

— А если они вдруг спросят, чем нам так повезло? Ну, типа того, что перечислить.

— И тебе, Соколова, нечего перечислить? — побагровела Нина Львовна. — Ты не знаешь, чем нам всем повезло?

— Если они, например, придут ко мне, например, в гости, да? — продолжала Соколова. — А у нас нет отдельной квартиры? И сосед алкаш такой, что если он выйдет в кухню, так это всё, в общем, конец. А я им должна что-то объяснить, так? Так вот я и спрашиваю: как мне объяснять-то?

— У нас же была война! — закричала Нина Львовна. — Мы спасали мир от фашизма! И спасли мир от фашизма! А если бы не мы, не героические усилия советского народа, не подвиги наших простых советских людей — каждый день, в любом месте! — если бы не это, я бы посмотрела на них на всех! С их бассейнами! И автомобилями! Да, Соколова! И именно так ты и должна будешь им объяснять! Что мы спасали мир от фашизма, пока они катались на своих автомобилях! Ясно тебе, Соколова?

— Ясно-о-о, — протянула отвратительная Соколова и голубыми своими, остекленевшими глазами плотоядно сверкнула, как кошка, дорвавшаяся наконец до селедочных объедков.

— Соколову к англичанам не подпускать, — не разжимая губ, выдавила Галина Аркадьевна в прыгающую щеку Нины Львовны. — Ни под каким видом.

— А то я без вас не знаю, — прошипела ей в ответ Нина Львовна и тут же опять сделала звонким и молодым свой невыразительный от природы голос. — Ребята! Кто из вас хочет, чтобы молодые английские школьники пришли к нему домой? Поднимите руку!

Чернецкая осторожно подняла ладошку.

— Можно к нам. У нас отдельная квартира.

— А ты чего? — прошептал Орлов в рыжеватый затылок Ильиной. — У вас ведь небось тоже отдельная.

— К нам тоже можно, — торопливо сказала Ильина. — Мы только что закончили ремонт.

— Ну вот и прекрасно! — полной грудью вздохнула Галина Аркадьевна. — Вот и прекрасно! И вы, девочки, конечно, сделаете там чай, и что-то нужно организовать будет к чаю, ну, я рассчитываю, что родители вам помогут, может, Мария Ивановна, ваша домашняя помощница, Чернецкая, может быть, она даже что-то испечет для наших английских гостей, и у тебя, Ильина, тоже, может быть, кто-нибудь что-нибудь испечет…

— Мы не печем, — вспыхнула Ильина, — мы в «Березке» отовариваемся, на сертификаты…

— Ну, — окаменела от такой откровенности Галина Аркадьевна, — это ваше, Ильина, дело! Мне кажется, что свое, домашнее, своими собственными руками сделанное, всегда намного лучше…

— Нет, — покачала головой Ильина, — там хороший ассортимент, особенно в том, который напротив метро «Спортивная»…

— А меня угостишь? — прошептал Орлов в ее рыжеватый затылок. — Я что-то давно на сертификаты не отоваривался…

— Мальчики не будут принимать участия в этих двух мероприятиях, — Галина Аркадьевна скосила глаза на барабан, розоватый от падающего через окно солнца. — Но когда молодые английские школьники придут к нам на завтрак, мальчики тоже будут показывать им нашу школу, и вообще… Они тоже будут присутствовать при том, как…

— …англичане разбирают по рукам наших девочек, — еле слышно закончил Орлов внутрь нежных рыжеватых волос Ильиной. — А лучше бы, вместо завтрака, накостылять им как следует, чтобы они помнили, какие у нас тут завтраки!

Соколова, стоящая через одного человека, расслышала и громко расхохоталась.

У Галины Аркадьевны совсем сдали нервы.

— Вон! — закричала вдруг она страшным, не своим голосом и вся затряслась. — Немедленно вон, Соколова! И дневник на стол! И без матери завтра не появляйся! Ты у меня еще посмеешься!

На загоревшей во время лета физиономии Соколовой вспыхнули эти остекленевшие глаза.

— Лан-н-н-но, — медленно пробормотала она и вышла неторопливо фальшивой, раскачивающейся походкой.

«А может, лучше с Анькой начать, чем с этой?» — сверкнуло в голове Орлова, но он тут же отказался от этой мысли.

Соколова была «своя», в то время как Чернецкая и Ильина были «чужими», и представить себе, что он раздевает Соколову, «свою в доску», друга, товарища, было почти то же самое, что представить себе, как он раздевает Куракина или Лапидуса. Но было и еще одно, не менее важное соображение: если бы он вдруг «начал» с Соколовой, Чернецкая не была бы задета так сильно, она поняла бы, что он просто хочет ей отомстить, в то время как Ильина должна была вызвать в ней целую бурю, потому что тут его любовь и измена помножались на каждую голубую туфельку, каждую заколочку, каждую полоску жевательной резинки. Короче, в этой ситуации не было проигрыша, и она должна была почувствовать не только то же самое, но еще и в сто раз больше, чем почувствовал он тогда, когда пахнущий вонючими сапогами милиционер уволакивал его с озера и он повернул голову, чтобы увидеть, как она стоит — маленькая, со своими налитыми круглыми бедрами, со своей полосатой — синяя полоска, красная полоска — вздрагивающей грудью, по которой бежит вспыхивающая от солнца озерная вода…