Я подарю тебе новую жизнь (СИ) - Муромцева Кира El.Bett

Но воронка свалившихся на голову дел, закручивает меня с невероятной скоростью. Адвокаты, опека, менты. Меняются лица, вливаются деньги, ситуация накаляется с каждым днем всё больше и больше.

Я натуральным образом рою землю, пытаясь найти выход из ситуации. Адвокаты ищут свидетелей, опека прижимает папашу пацана и Тиму изымают. Позже я все-таки узнаю, в какой детский дом его определяют, пока суд рассматривает дело о лишении этого козла родительских прав.  К н и г о е д . н е т

Сплю я от силы несколько часов, а потом гонка начинается сначала. Невероятных усилий мне стоит не слететь с катушек. Но желание всё бросить я отметаю на корню. Однажды, я смалодушничал и теперь имею то, что имею.

Бывшая жена не верит мне. Каждый мой визит к ней, воспринимает с опаской. Особенно, когда я все же добиваюсь того, чтобы к ней пустили психолога.

Яна вообще умела всё усложнять. Но когда я любил простоту? То-то же. От этого откровения перед самим собой становиться как-то легче, и пружина внутри меня разжимается. Отпустило.

Раз ей хочется бодаться, то я совсем не против. Особенно если от этого искупиться пусть и малая часть моей вины перед ней. И её вредность, и постоянные пустые попытки меня выгнать, в конце концов даже начинают меня забавлять. Впрочем, это становится единственной моей отдушиной в череде наступивших тяжелых дней.

— Выходи за меня, — предлагаю её в один из очередных визитов.

— Что? — Яна округляет глаза и смотрит на меня, как на полного идиота.

Пусть так, но её статус в моей жизни, в последний дни стал безмерно раздражать. Какая же она к чертям собачьим бывшая, когда как только ради нее я затеял всю эту вакханалию с судами и опекой.

— Я предполагаю, что после суда, где тебя непременно оправдают, ты захочешь усыновить Тимофея. Гораздо легче это будет сделать, если мы будем женаты, — пожимаю плечами я.

Прекрасно осознаю, что давлю на больное, но, вопреки этому, нисколько не сожалею. Она моя жена и точка. Если для этого нужно прибегнуть к небольшой хитрости — так тому и быть.

— Царёв, ты без царя в голове, — хмыкает Яна, качая головой, но впервые за всё время, проведенное в следственном изоляторе, улыбается.

Видимо, некая тавтология в этой фразе забавляет её, но мне сейчас явно не до смеха. Вон как ладошки потеют и дрожат мелко. Кажется, даже делая предложение ей в первый раз, я волновался гораздо меньше. Может быть потому, что точно знал положительный ответ на свой вопрос. Но сейчас…

Сейчас всё было слишком сложно между нами. Мы вроде бы были близки, но так отчаянно далеки. Все наши разговоры вращались вокруг суда, слов адвоката и Тимофея. Как он? Где? Что с ним? Одет, обут, сыт?

Я понимал её волнения, пусть они и были беспочвенны. Всё что касалось благополучия пацанёнка, я контролировал лично. Пусть и навещать его не получалось слишком часто. Да и сам Тима не охотно разговаривал со мной. Вздрагивал, заслышав шаги, вскидывал голову, сдувая непослушную челку с глаз, но видя, что прихожу я один, быстро сдувался, теряя всякое настроение.

Было сложно. Я пытался объяснить ему, что не все обстоятельства зависят только от нас. И что Яна обязательно вернется за ним. Всё упиралось во время, но как бы Тима ни был разумен не по годам, он был всего лишь маленьким мальчиком, потерявшим всякую, казалось бы, незыблемую, опору в своей жизни.

— Это «да»? — нетерпеливо уточняю.

Она неопределенно разводит руками. И как это черт возьми понимать?!

20.2. Яна

«Ты взлетаешь высоко и не слышишь никого.

И забыв о всем Святом, ты разбиваешься.

Но едва открыв глаза, ты кричишь один в слезах:

Неужели жизнь моя… Жизнь продолжается!»

Тина Кароль — Жизнь продолжается

Яна

— Мама!

— Тима, — из последних сил шепчу на выдохе.

Тимофей подрос за то время, пока мы были не вместе. А еще кажется стал гораздо взрослее. И этот ослепляющий свет в его глазах, который загорается, стоит мне только переступить порог игровой комнаты в детском доме, перечеркивает абсолютно все серые, пропитанные одиночеством и болью дни без него.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Он утыкается носом в мой живот и плачет. Еле слышно, почти беззвучно, но я так отчетливо это вижу по тому как сотрясаются хрупкие мальчишечьи плечики и стремительно мокнет моя блузка, что сердце вновь разрывается от невыносимой тоски.

Сама не замечаю, как по щекам начинают течь соленые капли.

Мой маленький, но такой сильный мальчик. Он ждал меня, верил, что я обязательно вернусь к нему. И его вера расправляет такие необходимые мне сейчас крылья за моей спиной. Творит чудеса, исцеляет кровавые раны моей души.

Отстраняюсь совсем немного, только для того, чтобы присесть у детских ног, вытереть сладкие впалые щечки, убрать челку, которая за время нашей разлуки отросла, почти полностью закрывая шрам на лбу.

— Как ты меня назвал? — облизываю пересохшие от волнения губы, заглянув Тимофею в глаза.

— Мама, — шелестит он неуверенно, будто страшась и отводит взгляд.

А у меня в груди сердце еще немного и выскочит. Счастье топит до краев и я, поддавшись его порывам, притягиваю дитя к себе, целую в макушку и шепчу:

— Тима…Сыночек…

Почти месяц назад, его отбирали у меня силой, привлекая полицию на потеху всем соседям. Я отчаянно вырывалась, до последнего не желая отдавать своего ребенка. Да, возможно, Сергей действительно прав, и я должна была отпустить его с родным отцом, но всё внутри меня противилось этому решению. Собственноручно отдать его в лапы этого монстра?! Нет, я не смогла. Я бы не посмела.

— Вы признаете свою вину?

— Что?! — около двух суток я не сплю.

В тюремных заслонках время бежит совершенно по-другому и этот нескончаемый поток голосов, омерзительная сосущая пустота и отчаянье, складываются в бешеную какофонию, медленно сводя меня с ума. Следователи упорно пытаются доказать мою эфемерную вину, давят и обвиняют в похищении Тимы.

В моей голове все событие смешиваются в один сплошной ком, и я больше не понимаю, где прошлое, а где настоящие. Лишь долгие гудки набатом бьют по вискам и короткое «перезвоню», что так и отпечаталось на обратной стороне век. Стоит лишь прикрыть глаза и кошмар повторяется. Раз за разом. И я уже не понимаю, где Тима, а где Сашенька.

Именно в такие моменты я вдруг понимаю, что больше не справляюсь со своими внутренними демонами.

— Вы ненавидите своего мужа?

Не знаю, какими правдами и неправдами Сергею это удается, но вскоре в моей жизни появляются сеансы психолога. И пусть поначалу я отчаянно сопротивляюсь этому, но в последствии смиряюсь, становясь зависимой от этих посещений.

Нет, я не стала ментально здоровой личностью. До этого было слишком далеко, но и винить себя и Сергея в произошедшем с нашими жизнями стала гораздо сложнее. Не все обстоятельства зависят от нас и от нашего выбора, как бы прискорбно это не звучало.

— Нет, — отвечаю уверенно на поставленный вопрос, нервно теребя пальцами край кофты.

— Вы любите его? — продолжает допытываться женщина, делая очерки в своем блокноте.

— Я не знаю. Наверное…

— Закройте глаза и представьте, что его нет больше в Вашей жизни. Что вы чувствуете?

Прикрыв веки и глубоко вздохнув, возвращаюсь мысленно в прошлое, где Сергея больше нет рядом. Где, кроме грызущего одиночества и боли, я не чувствую абсолютно ничего.

— Пустота, — выдавливаю из себя еле слышно. — Я чувствую пустоту. Будто был яркий свет, а потом кто-то щелкнул тумблер выключателя.

— Вам больно?

— Сильно, — ладонью тру грудь, пытаясь хоть немного унять жжение.

— Открывайте глаза, Яна. И теперь вновь спросите себя, любите ли Вы этого человека. Можете не отвечать вслух. Достаточно просто быть честной самой с собой.

И я действительно мысленно честно отвечаю на вопрос, ответ которого и так лежит на поверхности, терпеливо ожидая своего часа.

Люблю…И любила все эти годы, когда его не было рядом. Вопреки обидам, горечам расставания и утраты. Даже тогда, когда, казалось бы, и не умею больше любить. Любила, когда отчаянно пыталась ненавидеть.