Второй медовый месяц - Джоанна Троллоп

Он поцеловал Рут в макушку, обнял ее голые плечи и начал высвобождаться так мягко и осторожно, как только мог. Он ждал, что она расплачется, но она просто замерла в позе, в которой он оставил ее — сжавшееся в комочек, молчаливое олицетворение горя и упрека. Одевшись, он задержался в дверях спальни, не зная, что сказать. «Извини» — чересчур жалко, «спасибо за ужин» — смешно и нелепо, «я люблю тебя» — жестоко и рискованно. В конце концов он просто произнес «пока», вышел из квартиры, шагнул в лифт и привалился к стенке, закрыв глаза. Как его угораздило оказаться в положении, в котором он причиняет боль любимому человеку, вовсе того не желая? Когда Рут позвонила ему и принялась умолять — мерзкое, унизительное слово, но именно так и звучал ее голос — заглянуть к ней на ужин, выяснилось, что отказаться гораздо труднее, чем согласиться. В довершение всего он закончил вечер совсем не так, как планировал, и, поддавшись примитивному порыву, бежал из ее квартиры на станцию подземки «Лондонский мост», в вагон поезда и в Северный Лондон, не переставая проклинать себя.

Из-за стены послышался шум: Ласло открыл окно. Мэтью представил себе, как его сосед выглядывает из окна, с наслаждением вдыхает воздух, радуется своему везению. Вероятно, он испытывает те же чувства, что и сам Мэтью до встречи с Рут — роскошное сочетание свободы и одиночества. Мэтью повернулся на бок, подбил подушку под шею. Если не можешь позволить себе не любить кого-то, думал он, по крайней мере можно немного изголодаться по этой любви, не позволять ее себе или не реагировать на ее порывы. Он закрыл глаза. Отныне — никаких звонков. Никакой переписки по электронной почте. Никаких контактов. Ничего.

— У нас в запасе еще шесть дней, — сообщил Фредди Касс, — затем — показ для прессы. А эта сцена меня до сих пор не устраивает.

Эди не смотрела ни на Ласло, ни на Черил. Скорее всего Черил держится так, словно упреки не имеют к ней никакого отношения, а Ласло ждет самого худшего.

— Меньше самодовольства, Черил, — продолжал Фредди Касс. И после паузы добавил: — Хватит блеять, Ласло, — и наконец, помолчав, заключил: — Хорошо, Эди.

— В этой сцене мне положено быть самодовольной, — со скучающим видом напомнила Черил.

Фредди пропустил ее слова мимо ушей.

Он продолжал, обращаясь к Ласло:

— К концу этой сцены ты ослепнешь. Ослепнешь. Но кто об этом пожалеет, если услышит, как ты хнычешь и просишь снисхождения?

Ласло прокашлялся. Эди настоятельно советовала ему не извиняться.

Он сказал:

— Да, я хнычу. Сейчас я — неприглядное зрелище. Я всецело поглощен самим собой, потому что умираю.

Фредди Касс ждал. Эди искоса взглянула на него: он смотрел не на Ласло, как обычно делал, когда выслушивал кого-нибудь, а на сцену, туда, где электрик разбирал софит.

— Меня не проняло.

— Я попробую еще раз.

— Да, постарайся, — кивнул Фредди и вздохнул. — А ты, Черил, кончай изображать потаскушку. Даже если такая по жизни. — Он шагнул вперед, в свет рампы, коснулся плеча Эди и прошел мимо, бросив: — Играй, как было.

Эди отошла в глубину сцены, туда, где будет дверь в сад, когда установят декорации. Ласло поймал ее взгляд и едва заметно подмигнул. Она удивленно раскрыла глаза. Похоже, упрек Фредди его нисколько не тронул, несмотря на всю обидчивость и ранимость. Как ни странно, у Ласло был вид человека, готового насмерть стоять на своем. Поднимая неглубокую корзину для цветов, которые фру Альвинг принесет из сада, Эди думала, что вновь обретенную энергию и уверенность Ласло можно даже приписать тому простому факту, что сегодня утром она предложила ему завтрак и смотрела, как он расправился с ним. Ласло ел, совсем как Бен, — с тем же особенным сочетанием равнодушия и увлеченности, свойственным молодым голодным мужчинам: две миски сухого завтрака, банан и четыре тоста он проглотил так, словно они спасли его от голодной смерти и вместе с тем проскользнули незамеченными. Эди испытывала ни с чем не сравнимое удовлетворение, почти облегчение, сидя напротив Ласло с кофейной кружкой и наблюдая, как он ест. Это было настолько приятно, что она повернулась к Расселу выразить свое удовольствие улыбкой и обнаружила, что он читает газету, как в пантомиме — высоко поднятой, заслонившись ею от внешнего мира.

Протянув руку, она хлопнула по газете чайной ложкой;

— Эй!

— Минутку, — отозвался Рассел, не опуская газету.

— Это невежливо, — жизнерадостно сообщила ему Эди. — За стол садятся для того, чтобы побеседовать.

Рассел сдвинул газету в сторону, чтобы только Эди видела его лицо.

— Только не за завтраком.

Ласло торопливо проглотил второй тост.

— Извините, — виновато произнес он.

Эди улыбнулась ему:

— Это не тебе — ему.

Рассел снова поднял газету, как прежде.

— Если ты когда-нибудь женишься, — произнес он, не обращаясь к Ласло по имени, — то очень скоро поймешь: что бы ни случилось, виноватым назначат тебя, и только тебя.

Эди отставила кружку и перевела взгляд на Ласло.

— Еще тост?

— Нет, спасибо, — откликнулся Рассел.

— Я не к тебе обращаюсь. Давно известно, что по утрам больше одного тоста ты не ешь. Ласло, тебе еще?

Он с вожделением взглянул на нарезанную буханку хлеба.

— Если можно…

Эди поднялась.

— Ну конечно, можно.

Рассел встряхнул газету, как простыню, и тщательно свернул ее.

— Я ухожу.

Засовывая ломтики хлеба в тостер, Эди взглянула на часы:

— Что-то ты рано.

— В самый раз.

— Ты же никогда не выходишь раньше десяти.

Рассел промолчал. Поднявшись, он придвинул газету Ласло.

— Удачного дня.

— Спасибо.

Постояв, Рассел добавил в спину Эди:

— До встречи.

Она обернулась к нему с широкой улыбкой и послала воздушный поцелуй. Рассел вышел из комнаты, было слышно, как он тяжело ступает по лестнице, поднимаясь в ванную.

— Если так будет удобнее, я могу завтракать у себя в комнате, — робко предложил Ласло.

Тостер негромко лязгнул и выплюнул на кухонный стол два тоста. Эди подхватила их и переложила на тарелку Ласло.

— Напрасные надежды. И нелепые. Это я про завтрак.

— Я не хочу никому мешать…

Эди уставилась на него в упор:

— Ты и не мешаешь. Рассел в полном порядке. Ешь тосты. Он принялся намазывать хлеб маслом. Проходя мимо, Эди легко коснулась его плеча и направилась к себе наверх. Рассел склонился над раковиной, чистя зубы. Эди вошла в ванную, прислонилась к дверному косяку и скрестила руки на груди.

— Я могла бы кормить вас завтраком посменно, — сообщила она. — Мэтью — в семь, тебя — по новому расписанию, в восемь, а Ласло в девять.

Рассел покончил с чисткой зубов, взял влажную махровую салфетку и старательно растер ею лицо.

— Очень смешно.

— Незачем вести себя так неприветливо, — продолжала Эди. — Почти грубо. Бедный мальчик — такая же обуза, как обои на стенах.

Рассел бросил салфетку в раковину.

— Не в нем дело, — ответил он, — и тебе это известно.

— Все меняется, — объяснила Эди, — редко бывает, чтобы все шло по плану. Будущее представлялось тебе одним, а оказалось другим. Так всегда было и будет, Рассел. Такова жизнь.

Он прошел мимо нее в спальню, искать пиджак. Оттолкнувшись от косяка, Эди двинулась за ним.

— Рассел, ты слышишь меня?

— На жизнь я не жалуюсь, — ответил он, что-то разыскивая в карманах пиджака. — И даже не думаю роптать, когда обстоятельства складываются не так, как хотелось бы. Но мне трудно понять, зачем усложнять жизнь намеренно, себе во вред.

— Если ты про переезд Ласло к нам…

Рассел нашел свой проездной и переложил его из одного кармана в другой.

— Можно и так сказать.

— То есть «да»?

Он вздохнул.

— Похоже, ты готова на все, лишь бы не оставаться со мной наедине.

У Эди вырвался краткий недоверчивый смешок.

— Вот как? А кто чуть ли не силой отправил меня на прослушивание по Ибсену?

— Это другое дело.

— Думаешь?

— Твой личные эмоции тут ни при чем.

Выдержав маленькую паузу, Эди угасающим голосом выговорила:

— Как мало ты все-таки знаешь… А еще театральный агент.

Рассел шагнул к ней, взглянул на нее сверху вниз.

— Бесполезно, — наконец заключил он.

— Если мне нельзя даже предложить лишний тост жильцу, чтобы не нарваться на выговор, — тогда да.

Он взял ее за плечи.

— Я просто надеялся, что теперь, по прошествии без малого тридцати лет, у нас начнется другая жизнь, на которую раньше у нас не оставалось ни единого шанса. — Он убрал руки. — Думаю, я надеялся наконец-то почувствовать себя женатым. Вот и все. Стать просто супругом.

Эди поправила ему завернувшийся воротник пиджака.

— Возможно, у нас разные представления о том, что значит быть супругами.