Потоп - Дмитрий Черкасов

При виде противника Снайпер неожиданно легко вскочил на ноги. Не шибко приложился, видать.

— Иностранный парашютист? — прищурился Влад, похаживая кругами и внимательно следя за руками Снайпера. — По-нашему — дальнобойщик?

Тот неожиданно улыбнулся:

— Вы бы еще ракетой жахнули. Я не волшебник… Вы же от поселка камня на камне не оставите — лишь бы воробья вроде меня изловить…

Усыпляет бдительность. Вызывает на дружеский контакт.

— Что ты ходишь кругами и топчешься, как медведь перед сраньем? Ты же видишь, мне в тебя не выстрелить. Давай, веди меня…

Чего захотел, голубчик! Вести его, волка такого…

В глазах снайпера действительно горело адское, волчье пламя.

Рокотов решил немного подыграть:

— Вот ты хороший парень, симпатичный. На хрена ввязался ишачить на дядю?

— А ты?

— Я на государство…

— Ах, мы продвинутые, идейные…

Влад не умолкал, гипнотизируя волчий огонь, шаманствуя и заклиная его.

«Все же биология крупных хищников мне тоже пригодилась. Иной раз даже больше прочей…»

— И все-таки… Ладно — я. Я враг. Я выбежал, я мишень. Меня тебе заказали наверняка, в конце концов.

— Кто — не поделишься?

— Ну что ты. Разве только в ваших застенках.

— А у вас нет застенков?

Услышав этот вопрос, снайпер почему-то вдруг вспомнил недавно виденного типа с перебинтованным лицом. И вопрос Рокотова не показался ему странным.

— Это ты глаза человеку выколол? — вдруг выпалил он, рассчитывая на неожиданность.

Не воробей никакой, а крупная и хищная, хорошо осведомленная птица, перелетная, много где побывавшая.

И Влад смутился. Этого вопроса он не ждал — на то и была надежда снайпера. Он метнулся вперед, ухватил Влада за щиколотки и дернул на себя. Затем в мгновение ока выдернул из-за пояса пистолет, но тут же заработал сокрушительный удар в промежность.

Пока он корчился в траве от боли, Рокотов обыскал его: да, прилично вооружен. А винтовка — вообще трофей Виннету, сына Инчу-чуна.

— А вот теперь пойдем, — пригласил он снайпера.

Тот изогнулся рыбкой и ударил Влада подошвами в затылок. Влад выронил нож и теперь отступал, а воздух перед ним рассекался со свистом.

— Спокойно, спокойно, — хмурился Рокотов.

Отступая, он шарил позади себя руками, пока не наткнулся на подходящий древесный ствол. Оттолкнувшись, он взмыл в поднебесье и крестообразно схлестнул ноги на жилистой шее снайпера.

Тот бросил оружие, закатил глаза, на лице его нарисовалось изумление.

Потом он умер.

Очень быстро, секунду спустя.

Переломы верхних шейных позвонков чаще всего оказываются несовместимыми с жизнью.

Рокотов, тяжело дыша, уселся на пригорок, вынул рацию. И как не пострадаю?

— Груз двести, — сказал он, тяжело дыша.

— Уверен?

— Можно измерить линейкой.

— Как сам?

— Размялся.

— Наши тебя не задели?

— Нет, но в штаны рисковал наложить. Они бы внимательнее, что ли… Все же видели, что я перешел.

— Что при нем?

— Железа до хрена.

— Документы?

— Ну, сейчас.

Полковник Ясеневский мрачно усмехнулся, вообразив все прелести процедуры идентификации неизвестного мертвого тела, единственным достоинством которого была меткость стрельбы.

И не допросишь ведь теперь! Ведь ясно, откуда заслан!

Глава пятнадцатая

ПТЕРОДАКТИЛЬ

Курортная зона — да.

Лето.

Обнаженные плечи, и не только плечи, но и максимум прочего.

Солнце жарит вовсю плюс демократия — раздевайся и ходи хоть нагишом. Вольница, рай среди сосен.

Однако вид окровавленного, толстого, немолодого, да еще смутно знакомого человека, сломя голову несущегося куда-то в распахнутом халате на голое тело, почему-то все еще вызывал некоторое недоумение.

Так что кое-кто останавливался и смотрел ему вслед.

Погони за Боровиковым не было: в суматохе, которую обеспечил Снайпер, ее не успели организовать. Ясеневскому казалось, что задержать этого психа — дело пяти минут. На запасную местную базу он если и двинется, то та уже перекрыта, благо давно выявлена и взята под усиленный контроль.

Однако он жестоко просчитался, ибо Боровиков поймал сердобольную попутку.

За рулем была дама. Дама за рулем — смерть.

Во-первых, вид израненного депутата ее напугал.

Во-вторых, взыграло женское сострадание.

В-третьих, она узнала его.

И в-четвертых — заурядная бабья дурь.

Мало ли что тут творится?

Может быть, она прославится. Может быть, ее за это покажут по телевизору. Может быть, это экстравагантное начало большого, как слон, чувства…

Дама была одинока и немолода, работала в бухгалтерии частного предприятия средней руки.

В итоге Боровиков заполнил собой салон «ситроена» и принялся что-то бестолково врать.

На него напали, на него покусились.

Государству грозит опасность.

В недрах ФСБ созрел заговор, и их обоих немедленно ликвидируют, если только она не свезет его на вокзал.

— А в новостях расскажете? — с надеждой спросила дама, выворачивая руль.

— По всем каналам, — быстро пообещал Касьян Михайлович. — Опишу во всех подробностях. ОРТ, РТР, НТВ — выбирайте. У меня там все вот где!..

Он потряс кулаком.

Халат совсем распахнулся, и дама изучала телеса народного избранника с живейшим интересом. Тот машинально запахнулся. Дама была уродлива, как атомная бомба в мегатонну весом.

Опасаясь, что посулил слишком мало, Боровиков полез в карман халата, где и «зелень»-бабло носил для раздачи своим речным нимфам.

Дама утроила скорость, и через несколько минут они уже въезжали на привокзальную площадь города Зеленогорска.

Наступила тягостная минута расставания. Боровиков сунул спасительнице шесть или семь стодолларовых бумажек и быстро зашагал прочь.

— Меня зовут Галина Дмитриевна! — прокричала та ему в спину. — Солодовникова фамилия!

Чтобы, не приведи господь, не забыли о ней в новостях.

А то ведь несчастный даже не поинтересовался ее данными.

Она совершенно очумела от этой езды в обществе царственной особы. А царственная особа вела себя на редкость благоразумно: не пошла ни в какой медпункт, а вывалялась в грязи и начисто — каламбур — перестала отличаться от стандартного бомжа.

В этом экстравагантном виде депутат Госдумы Касьян Михайлович Боровиков вошел в первую попавшуюся электричку и двинулся по вагонам, выкрикивая несуразности и грозя пассажирам пальцем. От него шарахались, принимая (не без оснований) за умалишенного.

Он, однако, большей частью искусно притворялся, но сказывался неослабевающий стресс.

Он всячески сторонился милиции, и это ему удавалось: вокзал кишмя кишел ментами, но никому не было дела до грязного, полоумного бомжа, ибо ловили беглого депутата, без пяти минут государственного преступника.

Во всяком случае, сегодня. Ведь объявлен особый режим несения службы.

Только бы добраться до Сестрорецка.

Только бы удалось.

Касьян Михайлович отчего-то ненавидел Сестрорецк почти настолько же, насколько обожал Зеленогорск. Хотя ему намекали, что для будущего града Сестрорецк есть место еще даже более удобное.

Но в Сестрорецке действуют надежные, доверенные люди, о которых не знает никто.

И они доставят его туда, куда он им прикажет.

Он полагал, что способен приказывать всем.

Он не станет рассусоливать с «Богатырями» — ну их к Аллаху, раз уж противнику стало известно про «Ассоль».

Он проведет бурение днем раньше, результат один. Он и сам отговаривал их от этой аэродинамической затеи — к чему?

Сорок метров! Смоет все! И воронка глубиною в пять — на хрена им сдались эти эффекты?

Это было бы даже кощунственно — отравленный государственный флаг в небесах как бы благословлял гибель своей то первой, то второй столицы.

«Гарантировано присутствие губернатора», — шептали ему.

Да плевать он хотел на губернатора!

В конце концов, его цель не губернатор, а алмазы, в которые он полностью уверовал, и самое главное — смещение тектонических плит! Вот о чем нужно думать в первую очередь!

А ему тычут в рожу их гребаную политику!

Вся политика кончится, если Боровиков возьмется за дело!

Вообще все кончится… Мысли метались и путались в его помрачившемся уме.

Какая-то бабулька протянула ему денежку в ладошке, но он не понял и сунул ей сотню долларов: отвали…

Кто-то отвесил ему пинка, кто-то в голос ржал.

Халат у Боровикова вновь распахнулся, и он входил в вагоны в натуральном своем обличье.

«Собирать бутылки, — мелькнула новая мысль. — Но во что их складывать?»

Чуть отрезвленный мыслью, он вновь запахнулся и чуть приосанился.