Левые коммунисты в России. 1918-1930-е гг. - И. Рисмухамедова

К тому времени «триумвират», заинтересованный, прежде всего, в сохранении статус-кво, начал рассматривать нэп в качестве легчайшего пути к социализму. Бухарин, сместившийся резко вправо, обеспечивал теоретическое обоснование этого курса, опередив Сталина в разработке теории построения социализма в отдельной стране (правда, по мнению Бухарина, строительство социализма должно было идти «черепашьим темпом», опираясь на развитие «социалистической» рыночной экономики). Троцкий, напротив, уже в то время призывал к большей государственной централизации и планированию для преодоления экономических трудностей, с которыми столкнулась страна. Однако впервые оппозиция в большевистском руководстве отчетливо заявила о себе в октябре 1923 г., когда в Политбюро была подана т. н. «платформа 46-ти». Среди подписавших ее были как партийцы, близкие Троцкому (Пятаков, Преображенский и другие), так и коммунисты из группы «демократического централизма» – такие, как Сапронов, В. Смирнов и Осинский. Обращает на себя внимание тот факт, что под документом не стояла подпись самого Троцкого: несомненно, сыграл свою роль страх показаться фракционером, действующим вопреки известной резолюции 1921 г. Тем не менее, в открытом письме к партийным совещаниям, опубликованном в декабре того же года в «Правде» и в брошюре «Новый курс», Троцкий высказал во многом те же идеи, что присутствовали в «платформе 46-ти», и, тем самым, недвусмысленно занял сторону оппозиции.

Непосредственной причиной появления «платформы 46-ти» стали экономические проблемы, с которыми столкнулось государство. Требуя расширения государственного планирования, оппозиционеры критиковали аппарат за его приспособленчество к обстоятельствам и склонность к абсолютизации принципов нэпа. Впоследствии этот мотив будет постоянно повторяться в выступлениях левой оппозиции, возглавляемой Троцким, что, как мы увидим позже, не относилось к сильным ее сторонам. Значительно большую важность имело то, что «платформа 46-ти» поставила в повестку дня вопрос о нездоровом климате в партии, чреватом опасными последствиями:

«Члены партии, недовольные тем или иным распоряжением ЦК или даже Губкома, имеющие на душе те или иные сомнения, отмечающие про себя те или иные ошибки, неурядицы и непорядки, боятся об этом говорить на партийных собраниях, более того, боятся беседовать друг с другом... В наше время не партия, не широкие ее массы выдвигают и выбирают губкомы и ЦК РКП. Наоборот, секретарская иерархия партии все в большей степени подбирает состав конференций и съездов, которые все в большей степени становятся распорядительными совещаниями этой иерархии... Создавшееся положение объясняется тем, что объективно сложившийся после X съезда режим фракционной диктатуры внутри партии пережил сам себя... Фракционный режим должен быть устранен, и это должны сделать в первую очередь его насадители: он должен быть заменен режимом товарищеского единства и внутрипартийной демократии» (Архив Троцкого. Коммунистическая оппозиция в СССР, 1923-1927. Т. 1. М., 1990.).

В то же время «платформа 46» отделяла себя от «болезненных» оппозиционных течений, несмотря на то, что видела в их существовании признак внутрипартийного кризиса. Несомненно, речь шла о течениях, вроде«Рабочей группы», возглавляемой Мясниковым, и вдохновлявшейся идеями Богданова «Рабочей правды», которые возникли приблизительно в то же время. Вскоре Троцкий занял схожую позицию по отношению к этим группам: с одной стороны, он отвергал их выводы как чересчур категоричные, с другой, видел в их возникновении проявление нездорового климата внутри партии. Следует отметить, что Троцкий не хотел соучаствовать в репрессиях, направленных на их уничтожение.

На самом деле, значение этих группировок вовсе не сводилось к тому, что их существование свидетельствовало о «болезни» партии. «Рабочую правду», следует признать, действительно отличал некоторый уклон в сторону пораженчества и даже меньшевизма. Она распознала зарождение государственного капитализма в России, но, как и для большинства голландских и немецких левых коммунистов, для этого течения было характерно непонимание истинной природы Октября 1917 года, который оно оценивало как более или менее прогрессивную, но по сути своей буржуазную революцию.

Совсем по-другому обстояло дело с «Рабочей Группой РКП». Впервые эта группа, возглавляемая старыми большевиками-рабочими Мясниковым, Кузнецовым и Моисеевым, заявила о себе манифестом, который она распространила в апреле-мае 1923 г. сразу после XIII Съезда РКП(б). Изучение этого текста позволяет сделать вывод о серьезности группы, глубине и проницательности ее политического анализа.

Манифест «Рабочей группы» не лишен недостатков. Его авторы тяготеют к «теории наступления», основанной на неверной оценке нового этапа– этапа отступления мировой революции, предполагающего необходимость оборонительной борьбы рабочего класса. По сути, эта теория являлась перевернутым отражением официального анализа Коминтерна, который в 1921 г. признал факт отступления, но сделал из этого в основном оппортунистические выводы. В манифесте также содержится ошибочное утверждение, что в эпоху пролетарских революций борьба за повышение заработной платы более не играет положительной роли.

Однако сильные стороны Манифеста с лихвой компенсируют недостатки:

решительный интернационализм.В отличие от «Рабочей оппозиции» Коллонтай, анализ «Рабочей Группы» не замыкается в национальных рамках России. Вся вводная часть манифеста посвящена международной ситуации: в ней четко названа главная причина затруднительного положения, в котором оказалась русская революция, – задержка революции мировой. Только последняя может спасти пролетарскую власть в России:

«Русский рабочий... научился себя рассматривать как солдата мировой армии пролетариата, а свои классовые организации как отряды этой армии. Вот почему всякий раз, как только встает тревожный вопрос о судьбе завоеваний, сделанных в октябре 1917 г., взор его пытливо вперяется туда, за рубеж, где объективные условия революции имеются налицо, а самой революции нет и нет»;

– резкая критика оппортунистической тактики «единого фронта» и лозунга «рабочего правительства», то есть политической линии Коммунистического Интернационала. Тот факт, что этот вопрос является приоритетным в манифесте, служит еще одним доказательством интернационализма «Рабочей группы».Позиция группы не была сектантской: она доказывала необходимость единства различных коммунистических организаций (вроде КПГ и КРПГ в Германии) во имя революции, но в тоже время полностью отвергала призыв Коминтерна строить блок с социал-демократическими предателями. В манифесте опровергается надуманный аргумент, будто русская революция победила благодаря умелому использованию большевиками тактики единого фронта: «... Не единый социалистический фронт мог быть тактикой победы восставшего пролетариата к победе, а борьба, беспощадная, кровавая борьба с этими буржуазными фракциями с туманной социалистической терминологией могла дать победу. Так было оно и на самом деле. Не в единении с эсерами, меньшевиками, трудовиками, эн-эсами русский пролетариат одержал победу в октябре, а в борьбе с ними»;

– видение опасностей, угрожающих Советскому государству, главная из которых, по мнению «Рабочей группы», заключалась в «подмене диктатуры пролетариата капиталистической олигархией». Отмечая возвышение бюрократической элиты и политическое бесправие рабочих, Манифест выдвигает требование возродить фабрично-заводские комитеты и, прежде всего, Советы, которые должны определять направление развития экономики и государства.[29] Для «Рабочей группы» возрождение рабочей демократии было единственным средством борьбы против усиления бюрократии: идея Ленина о том, что перетряска Рабоче-крестьянской инспекции обеспечит продвижение вперед, прямо отвергается в рассматриваемом документе как попытка установить контроль над бюрократией бюрократическими же методами;

– глубокое чувство ответственности. В отличие от немецких левых из КРПГ, которые в 1923 г. опубликовали манифест «Рабочей группы» в Берлине и сопроводили его критическими комментариями), группа Мясникова не спешила окончательно хоронить русскую революцию и Коммунистический Интернационал. Во время кризиса 1923 г., связанного с «нотой Керзона», когда Великобритания, казалось, могла напасть на Россию, члены «Рабочей группы» заявили о своей готовности стать на защиту Советской республики в случае войны. Но, главное, в манифесте группы не содержалось ни малейшего намека на отрицание Октябрьской революции и большевизма. В сущности, представление «Рабочей группы» о собственной роли было очень близко понятию левой фракции, которое впоследствии было разработано итальянскими левыми коммунистами в изгнании. Она признавала необходимость самостоятельной организации и даже подпольной работы, но содержание ее манифеста, как и само название группы–«Рабочая группа Российской коммунистической партии (большевиков)», говорило о том, что ее члены рассматривали свою деятельность как полностью соответствующую программе и уставным документам большевистской партии.