Синий маяк - Ксения Литвинова

разумно так, словно ничего не происходит.

— Либо соглашайся, либо я прыгну в озеро. Не хочу, чтобы ты у меня на руках умирала. Ты страшная, когда умираешь, — я неторопливо проговариваю всё это и выдавливаю кровь из пораненного пальца.

Капли падают на постель одна за другой, и Эй отвечает крепким словом. Слишком крепким, я такого не заслужил. Но я же вижу, что на неё действует! Она не сводит глаз с этих капель. Надеюсь, ещё не поздно. На минуту её лицо ожило, а теперь опять стало похожим на череп, и глаза запали, словно всякое движение в них угасло. Я не хочу это видеть, я хочу вернуть Эйку.

— Всего глоток, — упрашиваю я её, — вдруг больше и не нужно? Обещаю исправно носить тебе белок!

— Ты так настаиваешь! — вымученно усмехается Эй. — Уверен, что я смогу оторваться?

— Ты сейчас хилая, ― отмечаю я, чуть поразмыслив. ― Видишь канделябр на камине? Получишь им по голове, если что.

— Ищешь повод, да? — кривится она. — Считай, что уговорил. Но только разочек.

Значит, правда, всё так плохо? Видно, что плохо. Я поспешно пододвигаюсь, но Эйка останавливает меня прозрачной рукой.

— Обрадовался! — её голос так слаб и бесцветен, что слушать больно. — Сначала убери лишнюю кровь.

Я поспешно засовываю в рот проколотый палец и отправляюсь за синей водой. Прижигаю ранку, разматываю повязки на руках — и зачем Эй столько их накрутила? На остальные бинты у меня не хватает терпения, но и ножа под рукой нет, вот ведь… Я хватаюсь за меч и поспешно срезаю с себя присохшие тряпки. Как назло, руки дрожат и получается медленнее, чем хотелось бы.

— Только не заколись! — тихо пугается Эйка. — И не отрежь себе что-нибудь непарное.

Меня начинает душить смех. Непонятно, как я справляюсь с задачей, не получив новых ранений. Эйка удовлетворённо щурится и даёт свежее указание:

— Подними наконечник копья.

— Это ещё зачем?!

— Поиграем в постели, — скалится она, — много ты понимаешь! Бери и иди сюда.

Призыву вампира трудно не подчиниться. Острие я прячу по подушку, а сам укладываюсь с Эйкой. Эй больше не улыбается, и это хуже всего.

— Не двигайся, — приказывает она, — укус действует с каждым разом сильнее. Но что бы ты ни почувствовал, не пугайся, это пройдёт. Только не давай мне увлечься! Если начнёт кружиться голова, воспользуйся серебром.

Я смотрю на неё с ужасом.

— Просто приложишь металл к моей коже, — невозмутимо разъясняет Эй, — мне придётся от тебя оторваться. Можешь всё забыть, но про это помни.

— Запомнил, — уверяю я хрипло, — начинай, я ведь не железный!

— А зря, — Эйка морщится, но перебирается ближе — одним неуловимым движением.

Глаза закрыть, что ли? Не могу закрыть!

— Повтори, — требует эта полутень.

— Серебро, — цежу я сквозь зубы.

Она кивает и склоняется к старому шраму. Всё происходит бесшумно, едва уловимо. Я ощущаю короткий резкий укол в тот миг, когда Эйка погружает клыки, а дальше уже ничего не чувствую. Только плечо немного немеет, и огонь камина становится ярче. Потом Эй легонько целует меня чуть выше укуса и снова целует — ещё немного выше. И ещё раз, и ещё. Я не вспоминаю про серебро, она ведь спрятала зубы! Но мне так не хочется, чтобы это прекращалось, что я упрямо тянусь к ней, хотя пора убраться подобру-поздорову. На какой-то миг мне кажется, что Эйка совсем поправилась. Она почти такая, какой была до проклятого копья, только глаза не смеются.

— Ну, тише, тише, — повторяет она, мягко меня отстраняя, — ну что тебе? Больше нельзя. Нет, нельзя. Я ведь объясняла.

Объясняла или нет, какая разница? Её кожа опять мягкая и нежная, и я не могу к ней не прикасаться. Это совершенно необходимо, как же она не видит? Мне кажется, что я нахожусь в совершенно ясном сознании, я всё понимаю и помню, мне всего-то нужна Эйка. Не для чего, просто так. Я знаю, что ей необходим покой, а мне больше нечем ей помочь, но я ведь имею право быть рядом? А она пихается! Я успеваю отбросить волосы от лица Эйки и настойчиво пытаюсь поцеловать её губы. Теперь они в моей крови, а не в её, так почему нельзя?

— Стой, лучше не надо, Ильм, ну не надо, — повторяет она тихонько, — ну, потому что. Ну, хорошо, давая я сама. Я сама, раз тебе невтерпёж.

Она всё-таки целует меня, и я ощущаю тёплую соль. Не могу понять, это кровь или слёзы? Вампиры вообще плачут? Эйка медленно слизывает эту соль с моих губ и плавно обнимает за шею, чтобы не дёргался. Я не дёргаюсь, я готов замереть навеки, только бы это не прекращалось. Когда она покрывает мои губы быстрыми поцелуями и глотает моё дыхание, я не в состоянии вообще ни о чём думать. Кроме того, что едва не потерял её навеки.

— Тебе нельзя шевелиться, — вспоминаю я, когда Эйка соскальзывает свободной рукой по моей груди, по животу и дальше.

— Не собираюсь я шевелиться, — заверяет она, — сам лежи тихо.

Я порываюсь ответить, и она этим пользуется, чтобы проникнуть языком чуть глубже. И глубже. Это дурманит сильнее, чем укус. И ещё то, что она делает со мной под покрывалом. Её пальцы и губы снова ласковые и тёплые, и всё это лишает рассудка. Меня кидает в жар, мне недостаёт воздуха. Эйка перехватывает мои стоны и неотрывно смотрит в мои глаза, а потом тихонько целует веки.

— Ну как, отпустило? — спрашивает она на ухо.

Я неуверенно киваю, я не разберу, отпустило или захватило.

— Тогда прячься, — подталкивает она, — а то я больше не выдержу.

Как тут прятаться? Я вообще тела не чувствую! Но в её зрачках поднимается буря, и я начинаю осторожно отодвигаться. Задеваю подушку и вижу, что Эйка держится рукой за этот треклятый наконечник. Пожалуй, она тоже не заслужила тех слов, которыми я её осыпаю. Это я у Уркиса научился.

— Совсем рехнулась? — я пытаюсь вырвать у неё эту штуку, а она не отдаёт.

Цепкая, кто бы сомневался! Драться с раненой женщиной некрасиво. Но я не зря вспомнил старого друга и догадываюсь использовать зубы. Эйка сгибается пополам от хохота и, разумеется, выпускает наконечник копья. На её ладони остаётся ожог, как от раскалённой кочерги. А эта дура хохочет!

— Ладно, поквитался! — у неё на глазах выступают слёзы от боли, но Эй не в силах успокоиться. — Ты только до крови не кусай, отравишься! А теперь уйди с глаз, я за себя не ручаюсь.

Да пожалуйста!

— И серебро прихвати. На всякий