Маленькие человечки - Джон Кристофер

А бумаги – описание великого достижения – что он сделал с ними? Скорее всего, сжег. Они ничего для него не значили».

Стефан проснулся рано утром. Свет все еще горел, дневник лежал там, где он оставил его. Он смутно помнил беспокойную ночь и страшные сны. Ханни мирно посапывала. Он взглянул на часы. Было начало седьмого. Еще можно поспать.

«Бумаги, – подумал он. – Шеймус наверняка уничтожил их, но он же не сжег дневники, или, по крайней мере, не все. В таком случае…» Внезапно он вспомнил: в стопке макулатуры, откуда он взял дневник, лежали и какие-то листки.

Эта мысль увлекла его. Он еще несколько минут полежал, затем встал, тихо оделся, чтобы не разбудить Ханни. Руки не слушались, пальцы с трудом застегивали пуговицы. Появилось давно забытое ощущение интереса к жизни – в последний раз он испытывал его еще до начала войны, когда представлялось, что перед ним открывается весь мир. То была иллюзия: слишком велики и слишком туманны оказались его надежды. А сейчас перед ним встала конкретная задача, которую нужно решить.

В доме все спали, был слышен только шум генератора электроэнергии. Стефан спустился в кухню и нашел ключ от башни. Он оказался большим и тяжелым – как ключ к запертым дверям в волшебных сказках. Стефан подержал его в руке. Какая именно сказка? На ум приходила только «Синяя Борода». «Абсурд какой-то», – подумал он и, улыбаясь, закрыл за собой дверь кухни. Затем вспомнил, что ему понадобится фонарик, и вернулся обратно.

Он на минуту задумался, не застанет ли врасплох других маленьких человечков, если пойдет в башню так рано. Однако гулкое эхо от его шагов наверняка привлекло их внимание, и они успели спрятаться. Спустившись, он посветил фонариком по сторонам, но ничего не увидел, кроме стен, покрытых каплями влаги, и груды мусора у двери. На мгновение свет ослепил его, отразившись от высокого зеркала на ножках.

Бумаги лежали в беспорядке, некоторые оказались отпечатанными на машинке, другие были исписаны почерком, который он сразу узнал. Стефан вытащил одну наугад. Она была озаглавлена: «Отчет об опытах со стеарином над семью собаками». Он бегло просмотрел его, но не смог ничего понять. В любом случае разобрать что-либо при свете фонарика представлялось невозможным. «Самое разумное, – подумал он, – взять бумаги наверх, чтобы прочитать в спокойной обстановке». Папка оказалась объемистой, но унести ее не составляло большого труда.

В доме еще никто не проснулся. Стефан прошел в библиотеку, выложил бумаги на стол и придвинул стул. Он попытался разобрать их и сложить в нужном порядке. Неожиданно его взгляд остановился на какой-то странице, и он решил прочесть ее всю. Отложив ее в сторону, Стефан долго сидел и смотрел в одну точку. Его стул был развернут к окну, он видел окруженный стеной парк, болото и дальние холмы. Чистый воздух, безветрие. Ясное утро ясного дня.

После этого он начал внимательно читать написанное, но не подряд. Что-то он понимал только наполовину, что-то не понимал вовсе, к тому же бумаги лежали явно не в хронологической последовательности, что еще больше затрудняло восприятие. Но постепенно в мозгу вырисовывалась картина. Он оказался прав, решив, что объяснение кроется в этих записках. Прочитав последнюю, он опустил голову на руки. Он подумал об «Одиноком старце», покрытом чистым белым снегом на фоне ясного голубого неба его детства.

Он вспомнил последнюю встречу с отцом, когда они сидели в тюремной камере по разные стороны голого стола, а в нескольких метрах от них стоял вооруженный американский охранник, с безразличием глядящий на стену поверх их голов. Больше всего Стефана удивило не то, что отец изменился внешне, – он очень постарел. Стефан с жалостью смотрел на беспомощность и слабость того, в чьей силе он никогда не сомневался. Он протянул руку, и отец взял ее. В его голубых глазах стояли слезы, и рука дрожала, когда он сжимал пальцы сына.

– Прости меня, – сказал отец.

В камере было очень тихо. Тишина давила на них обоих. Отец попытался найти какие-то слова, но что он мог сказать? В конце концов Стефан спросил:

– Папа, что я могу для тебя сделать?

– Ничего.

– Может, ты хочешь, чтобы я передал что-нибудь? От тебя…

Отец покачал седой головой. На щеке у него выделялся свежий шрам. Говорили, что с заключенными плохо обращаются и подвергают пыткам. Некоторые из американских охранников были евреями.

– Теперь уже нечего передавать. Да и кому? – сказал отец. – Только тебе. – Он запнулся, подбирая слова. Стефан увидел, что, как и раньше, ему трудно выражать свои мысли. – А я не знаю, что сказать тебе.

– Это не имеет значения.

Снова наступило молчание. Стефану очень хотелось, чтобы американский охранник хоть что то сделал – переступил с ноги на ногу, например, – но тот продолжал рассматривать стену.

– Да, вот что я хотел тебе сказать, – снова заговорил отец. – Все, что принадлежало мне, – конфисковано. Ты знаешь об этом. Тебе ничего не достанется. Но то, чем владела твоя мать, они не могли тронуть. Лассер свяжется с тобой по этому поводу.

– Мне ничего не надо.

Это получилось грубее, чем он хотел. Стефан почувствовал, как отец отпустил его руку, а спустя минуту сказал:

– Это не моя собственность, она никогда мне не принадлежала. Мать получила ее в наследство от твоего деда. Как ты знаешь, он был хирургом. Это чистые деньги. Они хотела, чтобы они перешли к тебе.

– Прости, – промолвил Стефан.

– Мне не за что тебя прощать. – Отец посмотрел сыну в глаза, и Стефан заставил себя выдержать этот взгляд. – Послушай…

– Да?

– Тебе могут разрешить прийти еще раз. Не делай этого. Уезжай, если можешь. Не читай газет и не слушай радио. Через несколько недель все закончится, но для нас с тобой это произойдет сейчас, когда ты выйдешь отсюда. Для меня так тоже проще. Ты понимаешь?

На какое-то мгновение ему показалось, что отец обрел прежнюю силу, но когда Стефан кивнул, плечи отца опустились, ладонь в последний раз сжала пальцы сына.

Он поступил так, как просил отец. Почти два месяца он бродил среди смердящих развалин Рейха. Тогда он встретил Ханни, которую никто не тронул во время войны: ее дядя и тетя были чистокровными немцами. Они поженились осенью, когда снег еще не успел скрыть развалины. Он рассказал ей о своем отце, а она молча кивнула своей темной головой, выслушав горькую правду.

– Это не шокирует тебя? – спросил он.

– Я узнала имя и подумала, что, возможно, вы родственники.

– А ты сможешь? Сможешь взять это имя?

Она помолчала, прежде чем ответить.

– Ты бы мог еще раз его увидеть. Почему ты этого не сделал?

– Он велел мне больше не приходить.

– Он заботился о тебе. Но прийти следовало.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});