Преступление без срока давности - Мария Семенова

— Нет у меня к тебе доверия. — Незнакомец сосредоточил свое внимание на операционном поле, и Михаил Борисович дико заорал от подхлынувшей боли. — Да и наука говорит, что бочку ты катишь на своего любимого безосновательно. Что-то все у вас, ребята, делается через жопу, — нельзя так шутить с любовью.

— За книгами кассета. — Лицо Горкина превратилось в страшную, покрытую струпьями маску, из раны в паху сочилась кровь, и он едва не терял сознание от муки, ужаса и ожидания неизбежной смерти. Как все садисты, он панически боялся боли и сейчас, оказавшись на месте своих жертв, с легкостью утратил остатки всего человеческого и желал только одного — чтобы все поскорее кончилось. — На ней все, сам снимал. — Горкин вдруг весь затрясся и, ощерившись так, что из лопнувших губ пошла кровь, с ненавистью прищурился на мучителя: — Давай, сука, не тяни!

— Экий ты горячий, обещанного три года ждут. — Убийца аккуратно вытер стеклянный скальпель. — Охладись немного. — Он пустил на лицо купальщика струю воды и отправился на поиски кассеты.

Она нашлась без особых проблем — за собранием сочинений великого гуманиста графа Толстого, по соседству с роскошной, в тяжелом телячьем переплете Библией, отпечатанной брюссельским издательством «Жизнь с Богом».

«It's a Sony» — роскошный моноблок охотно засосал кассету в свое нутро, телевизор ожил, и, сразу окаменев от увиденного, киллер с полчаса не отрывал от экрана глаз.

Потом врубил ускоренный просмотр и отыскал то место, где депутат при помощи опасной бритвы насиловал подружку кольчугинской сестры. Хозяйственный законодатель для этих целей приспособил ванну, в каких обычно держат разделанные туши, и, запустив покадровый режим, Скунс убедился, что это не монтаж и не подделка. Не вызывал сомнений и горкинский голос за кадром: «Вот сука рваная, испоганила весь палас». Киллер задержал дыхание и, вытащив кассету, вернулся в ванную. Там все было по-прежнему — журчали струи, стонал подраненный купальщик, и, выключив воду. Скунс наклонился над ним:

— Кто такой Колун?

Глаза киллера, прищуренные, с размытыми пепельно-серыми зрачками, напоминали бездонные провалы, и это было так страшно, что Горкин попытался сжаться в комок, но тут же заорал от невыносимой боли в сломанных ключицах:

— Макса в курсах, а я не при делах, на линию выходил по телефону… — И внезапно он сорвался на крик: — Хорош мне душу мотать, ты, гнида позорная…

— Уговорил, не буду. — Ждать окончания монолога Скунс не стал, посмотрел на часы и сделал быстрое движение рукой, отчего оратор, свесив голову набок, замолчал.

Навсегда. Наступила тишина, лишь водяные капли сбегали с горкинского уха на дно джакузи, да в «Панасонике» больной преемник Фигаро брил наголо девицу, способствуя процессу веселой песней:

— В подворотне нас ждет маниак…

«Педикулез у нее, не иначе».

Скунс вытащил из сумки запечатанную емкость, скрутил герметичную крышку и, стараясь не дышать, начал поливать едко пахнущей жидкостью скрюченное в джакузи тело. Повалил обильный пар, засмердело, и очертания трупа начали меняться на глазах. Это был азолит, сильнейший окислитель, и, убравшись из ванной от греха подальше, Скунс проследовал на кухню. Здесь все было построено на контрасте двух цветов — белого и черного. Роскошная, выполненная из массива мебель отливала антрацитовым блеском, в то время как кухонная техника была снежно-белой и, как заметил Скунс, исключительно фирмы «Панасоник».

«Не в коня был корм-то». Он отвел взгляд от стола с остатками жратвы и, одолев внезапную тошноту, принялся свинчивать шланг с плиты. Послышалось шипение, и, морщась от запаха газа, Снегирев вставил в розетку маленькую черную коробочку, — будьте уверены, бабахнет в лучшем виде.

Между тем изотермический процесс уже близился к завершению, и от господина Горкина осталась лишь дымящаяся груда зловонной биомассы, нашпигованной деформированными костями. Больше здесь делать было нечего, и, закрыв за собой ворота, Скунс направился к машине. Пока грелся двигатель, он внимательно осмотрел себя, снял с ботинок «отработавшие» галоши и уже по дороге в Питер утопил их в мутных весенних водах. Отправив следом пульт от ворот, он смыл особой жидкостью «антидакг» и от души намазал руки увлажняющим кремом, отлично зная, что иначе кожа потрескается до крови. После чего положил ладони на руль и порулил дальше не торопясь. Тише едешь — дальше будешь. Главное для него — это незаметность.

Впрочем, не только для него. Ниндзя, к примеру, считали так же, ведь даже в смысловом плане «синоби-дзюцу» переводится как «искусство быть невидимым». То есть спешить ему было незачем, тем более что сканер, настроенный на гаишную частоту, прямо-таки исходил охотничьим азартом:

«Сержант, на тебя „мерсюк“ пшеничный прет, принимай…»

Наконец Скунс выкатился на Ржевку и, заметив скопище ларьков, припарковал «мышастую» неподалеку.

«Сограждане дорогие! „Баунти“ действительно райское наслаждение». Доставив себе оное трижды, Снегирев повеселел, включил приемник и принялся совещаться с самим собой. Итак, сдано: маньяк-законодатель в компании с козырным папой и джокером-бандитом по прозвищу Колун, о коем известно только, что одно яйцо у него левое, а другое правое. Как божий день ясно, что при теперешнем раскладе депутату лучше бы убраться за пределы исторической родины…

Предок его высоковольтный, как видно, думает похоже, недаром суетился толстомясый из белой «Волги» и, без сомнения, осчастливил депутата талоном на проезд в один конец. От греха и куда подальше. А Колун миндальничать не станет — будет рубить с концами. По концам, чтобы никаких привязок не оставалось, уже начал, наверное.

«Какое же резюме? — Снегирев сладко потянулся и, несмотря на мощную дозу „Баунти“, вдруг вспомнил, что сегодня у тети Фиры на обед вкуснейшая куриная запеканка. — Ехать домой. Есть запеканку и гулять с Рексом. Книгу любимую, кроме всего прочего, надо дочитать. А депутат наверняка уже летит куда-нибудь на Майорку, и с ходу его пока не взять. Можно только крупно жизнь ему испоганить. Так сказать, морально уничтожить в глобальном плане».

Снегирев достал компьютер и, плавно отпустив сцепление, двинулся по Ириновскому, подальше от любопытных глаз. Знать бы, что отведать тети-Фирину запеканку ему придется не скоро.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Миновав Ириновский, Снегирев почувствовал, как «мышастую» потянуло к тротуару, противиться не стал и, остановившись, взялся за баллонник — наверняка колесо. Так и есть, правое переднее опустилось диском на асфальт, и пришлось, поддомкратив машину, ставить вместо него запаску. Дело, однако, было сделано лишь наполовину, и, решив довести его до победного конца, Снегирев тронул машину с места. Заметив скоро указатель «Ремонт колес», он повернул по стрелке во дворы и, миновав помойку, остановился у двери, украшенной табличкой: «Клиент! Не ломай асфальт домкратом».

Внутри мастерской было хорошо — тепло, не суетно, а главное, безлюдно. Тихо мурлыкал русский шансон, пахло резиной, и киллеру вдруг вспомнились уроки по труду в интернате, где проходило — спасибо тебе, родина, — его счастливое детство. Проклятая память сразу же начала бередить душу, и, помотав головой, Снегирев закатил колесо через оконце в барьере.

— Вот, поймал что-то… Поможете?

— Бывает. — Шиномонтажник был молод и разговорчив, однако дело свое знал. Быстро распотрошив колесо, он опустил камеру в емкость с водой и, неизвестно чему обрадовавшись, улыбнулся: — Ничего вы не поймали, это резина сейчас такая, ярославская, лопнула по шву, зараза.

На стенах выставлялись журнальные красотки с обнаженными железами, на столитровой зоне зависал матерый Озерный карась, как явствовало из таблички — с погонялом Вася, а из хрустального загона косились на него крупные, по десять баксов за штуку, декоративные тараканы. Каждый из них имел свой определенный окрас, и внимание Снегирева сразу же привлек рыжий, чрезвычайно проворный экземпляр.

— Голенастый какой… За таким хрен угонишься!

— Это Толик, — шиномонтажник наложил на камеру заплатку и, прижав ее, включил вулканизатор" — а вот этот, черный, Витя, проглот каких мало. — Он указал на зажравшееся, готовое лопнуть насекомое и внезапно поморщился: — Да этих тварей столько, что всех и не запомнишь.

Чувствовалось, что говорит он не о тараканах, и, указав на бледную, снулую какую-то особь, Снегирев сделал скорбное лицо:

— Смотри-ка, совсем плох. Как зовут лишенца?

— Догадайтесь с трех раз. — Как-то нехорошо рассмеявшись, шиномонтажник принялся забортовывать колесо, и киллер вдруг понял, что вместо ног у того протезы: «Противопехотная мина, не прыгающая, а из тех, что попроще». — Двоечку накачать?

Где-то затарахтел компрессор, из ресивера поперло сжатым воздухом, и Снегирев подмигнул карасю Васе: