Диалоги об Атлантиде - Платон

у них всегда были негодные; а у других хотя были и добрые, но они, по несчастью, лишились их, и оттого испытали не меньше горя, как и первые, и лучше хотели бы остаться бездетными, нежели рождать. Впрочем, хотя и эти, и другие многие, подобные случаи весьма явны; однако ж редко найдешь, чтобы кто-нибудь либо отказывался от того, что дается ему, либо, имея получить это чрез молитву, перестал молиться. Многие не отказались бы ни от тирании, когда бы она давалась, ни от военачальства, ни от других вещей, которые более вредны им, чем полезны: напротив, даже молились бы о получении их, если бы они не представлялись сами собою; вскоре же по получении, иногда они поют другое и отмаливаются от того, чего прежде просили. Итак, я недоумеваю, не вовсе ли напрасно люди винят богов, говоря, что от них посылается им зло, тогда как надлежало бы сказать, что они, сверх своего жребия, навлекают скорби сами на себя дерзостию[176], либо неразумием. Поэтому, Алкивиад, должно быть, умен был тот поэт, который, имея у себя, видно, каких-нибудь неразумных друзей и замечая, что они делают то, и молятся о том, что хотя и нравилось им, а было нехорошо, вознес молитву за всех их вообще и говорил так:

Царь Зевс! молим тебя мы, или не молим, – даруй нам

Доброе только, зло ж удержи, хотя б и молились[177].

Мне кажется, поэт говорит хорошо и осторожно; а если ты можешь сказать что-нибудь напротив, – не умолчи.

Алк. Трудно, Сократ, противоречить тому, что сказано хорошо. Нет, я размышляю о том, скольких зол причиною бывает человеческое неведение, когда мы от этого неведения, по-видимому, мимо собственного сознания, и делаем, и – что всего хуже – вымаливаем самим себе величайшее зло. Между тем никто не думает об этом; напротив, в отношении к этому-то – вымолить самому себе наилучшее, а не наихудшее – всякий почитает себя способным. Это, по правде сказать, более походит на заклинание, чем на молитву.

Сокр. Но, может быть, какой-нибудь человек помудрее меня и тебя, почтеннейший, скажет, что мы несправедливо говорим, без причины порицая неведение, если не прибавим, что оно в отношении к некоторым вещам и к состоянию некоторых людей есть добро, а в отношении к другим – зло.

Алк. Как ты говоришь? не так ли, что иной вещи иному человеку, в известном состоянии находящемуся, лучше не знать, чем знать?

Сокр. Мне кажется. А тебе нет?

Алк. Да, клянусь Зевсом, нет.

Сокр. Впрочем я не представляю, что ты захочешь то же сделать в отношении к своей матери, что сделали, говорят, Орест, Алкмеон, и другие подобные им.

Алк. Говори лучше, ради Зевса, Сократ.

Сокр. Не тому, Алкивиад, кто сказал, что ты не захочешь сделать себе этого, надобно приказывать говорить лучше, а гораздо скорее – тому, кто говорит противное. Если это дело кажется тебе столь ужасным, что и говорить о нем так не годится; то думаешь ли, что Орест, если бы он был умен и знал, что́ лучше делать ему, дерзнул сделать нечто такое?

Алк. Нет.

Сокр. Да и никто, думаю, другой.

Алк. Конечно нет.

Сокр. Следовательно, незнание наилучшего и не знать, что́ есть наилучшее, как видно, будет злом.

Алк. Мне кажется.

Сокр. Значит, злом и Оресту и всем другим?

Алк. Полагаю.

Сокр. Рассмотрим еще и следующее. Если бы, например, тебе живо представилась мысль, что будет лучше, взяв кинжал, пойти к дверям твоего опекуна и друга Перикла и, спросив, у себя ли он, убить его самого, а не кого другого[178]: пусть люди даже сказали бы, что он дома, – я не говорю однако ж, что ты захотел бы сделать что-нибудь такое; но, думаю, помыслил бы, что человеку, не знающему наилучшего, ничто не мешает поддаться мнению и принять самое худое за самое хорошее. Или тебе не кажется?

Алк. Конечно.

Сокр. Итак, если бы ты вошел и увидел его, но не узнал и подумал, что это кто-нибудь другой, – отважился ли бы и при этом убить его?

Алк. Нет, клянусь Зевсом, мне это не кажется.

Сокр. Вероятно потому, что увидел случайно встретившегося, а не того, кого хотел. Не правда ли?

Алк. Да.

Сокр. Поэтому если бы ты и часто решался, но всякий раз, когда намеревался бы сделать это, не узнавал бы Перикла, то не напал бы на него.

Алк. Нет.

Сокр. Что же? думаешь ли, что Орест когда-нибудь напал бы на свою мать, если бы таким образом не узнал ее?

Алк. Не думаю.

Сокр. Ведь и он располагался умертвить, вероятно, не встречную женщину и не чью-нибудь мать, но именно свою.

Алк. Правда.

Сокр. Стало быть, людям с таким расположением и с такими мнениями лучше не знать подобных вещей.

Алк. Видимо.

Сокр. Так видишь ли, что незнание некоторых вещей и для некоторых, известным образом расположенных людей есть добро, а не зло, как недавно казалось тебе?

Алк. Вероятно.

Сокр. Сверх того, рассмотри, если хочешь, и то, что следует за этим; – тебе покажется, может быть, и нелепым.

Алк. Что такое особенно, Сократ?

Сокр. То, что, должно быть, относится, так сказать, к приобретению других знаний. Кто приобрел их без наилучшего, тому стяжателю приносят они мало пользы, а больше вредят. Смотри на это: не необходимо ли тебе кажется, что, намереваясь что-нибудь или делать или говорить, мы сперва должны подумать, знаем ли и действительно ли знаем то, что намерены успешнее или говорить или делать?

Алк. Мне кажется.

Сокр. Не правда ли, что риторы, например, или имея знание, или думая, что знают, всякий раз советуют нам – одни касательно войны и мира, другие касательно созидания стен и постройки гаваней? Одним словом: что ни делает когда-нибудь город для другого города, или сам для себя, – всё бывает по совету риторов.

Алк. Ты правду говоришь.

Сокр. Так смотри и следующее за этим: сумею ли разобрать дело?[179] Ты, вероятно, называешь людей разумными и неразумными?

Алк. Называю.

Сокр. И немногих ли – неразумными, а немногих разумными?

Алк. Так.

Сокр. И смотря на что-нибудь, называешь теми и другими?

Алк. Да.

Сокр. А назовешь ли ты разумным того, кто умеет советовать, не зная, почему что-нибудь лучше и когда лучше?

Алк. Нет.

Сокр. Думаю, – и того, кто самую войну-то знает, не зная, когда она лучше, и (во столько) во сколько времени лучше. Не