Яблоневая долина - Лада Валентиновна Кутузова

можно спускаться с заснеженных гор, кто быстрее. А ещё запахи, шорохи, пение, таинственные звуки….

Днями и ночами бегали волки по земле, а в один день соскучились и собрались возвратиться домой, но не смогли – жадная Земля их не вернула. С тех пор озлились волки, начали нападать на других животных, грызться между собой. А ночами, когда восходит Луна, задирают они головы и плачут от тоски. А та совсем окаменела от горя. И лишь после смерти волки возвращаются в свой дом, чтобы никогда больше не разлучаться с ним.

Глеб помолчал и добавил:

– Вот такая грустная история. У нас ещё картинки в книге были, и на них – летящие волки. На мордах улыбки, хвосты развеваются. Счастливые.

Приш ответил односложно:

– Угу.

Мёнгере заметила, как он украдкой вытер глаза. Ей тоже хотелось плакать. И от сказки, и от того, что произошло, и от полной неизвестности. Неясно, что ждёт их самих.

Хухэ положил голову ей на колени, и она погладила фенека. А потом Приш потянулся и забрал его себе. Взял на руки, как котёнка, и прижался щекой. Мёнгере не обиделась. Пришу ласка сейчас нужнее: история с Хармой сильно повлияла на парня, молчит весь день, а Мёнгере привыкла быть сама по себе. Никогда не сидела на чьих-то коленях, обнявшись, никто не читал ей сказки перед сном. Лишь когда взошла на трон Золотого города, позволила себе эту слабость, заставляя служанку рассказывать разные истории.

И непривычно ощущать, что многое прошло мимо. Слушает разговоры Глеба и Приша и часто не понимает, о чём они. А они – её. Словно между ними не только тысячи километров были, но что-то ещё: семья, близкие люди, друзья, обычная жизнь, которой она была лишена. Раньше Мёнгере об этом не задумывалась, а теперь подобные мысли постоянно лезут в голову. И хочется узнать, что это такое.

Глава 27. «И на что мне язык, умевший слова ощущать, как плодовый сок?»

В видении Глеб парил. И стихи почти пришли, как вдруг он осознал, что крыльев на самом деле нет, и грохнулся на пол. Тут же пробудился от боли в спине и долго лежал без сна. В голову лезло прошлое. Как-то они с Лисом зашли в супермаркет, и Глеб увидел надпись: «Нами управляет бог, только бог и никто, кроме бога». Указал Лису, тот пожал плечами: ничего особенного.

Глеб и сам не понимал, почему зацепился взглядом за эту табличку. Ну в принципе, логично, если взять за аксиому, что всё создал бог. Он почти забыл про этот случай, когда дошёл второй смысл фразы и стало не по себе. Получалось, что всё происходящее – дело рук творца, и именно ему за всё и отвечать: за чужие ошибки и преступления.

Нет, так, конечно, жить легче: мол, не я виноват. Всего лишь выполняю замысел могущественного существа. Будто мало людям других оправданий. Ещё и бога приплели.

И в собственной бескрылости винить некого. Сам сглупил, пошёл на поводу эмоций. Считал, что поступил круто, а они, они потом поплачут и пожалеют. А что вышло?! Ничего, но постиг это слишком поздно. Только себя наказал, а другим и дела нет. Лишь Лис…

Увидев друга, Глеб осознал, что натворил. Тот смотрел так, словно Глеб надругался над святыней. Или убил малышей из детского садика. И теперь вариться Глебу в огненных котлах в девятом кругу ада. Или седьмом? Не проверить.

Лис опустился на корточки возле стены, сжал голову руками и молчал. Его крылья смешно топорщились. И тогда-то Глеб почувствовал страшную пустоту в груди. Он сел на пол рядом и запрокинул голову. По потолку протянулась трещина, и Глеб провалился в неё. Словно его жизнь раскололась на две неравноценные части: до и после. И в этом после существовать невыносимо.

А потом Лис ушёл, так и не проронив ни слова. И Глеб его не винил – он бы и сам на месте друга не знал, что сказать. И нужно ли что-либо говорить. Лис остался в прежней жизни, а Глеб… Он не знал, что с ним будет. И будет ли. А пока хотелось одного: чтобы ничего этого не было.

В памяти возникли стихи, не его – забытого поэта. Они точно ложились на настроение, добавляя вкус выдержанной горечи. Казалось, что автор стихов тоже был на месте Глеба: потерянный и лишённый всего. Иначе откуда бы он всё это знал?

И на что мне язык, умевший словаОщущать, как плодовый сок?И на что мне глаза, которым даноУдивляться каждой звезде?И на что мне божественный слух совы,Различающий крови звон?И на что мне сердце, стучащее в ладШагам и стихам моим?![12]

Глеб начал собирать вещи. Каждое движение отдавалось болью, таблетки почти не помогали. Но надо уезжать – в школе оставаться нельзя. Глеб смахнул в рюкзак бритвенные принадлежности, запихал туда шмотки, добавил нож. Ну и еды в дорогу. И прочее по мелочи. А потом устало сел на кровать. Куда ехать, он не знал.

К родителям? Глеб представил, какие у них будут лица. Ни мать, ни отец до сих пор ни о чём не догадываются. Поэтому поступок сына для них станет потрясением. Нет, к ним он точно не отправится. Не готов. А куда же тогда?

Глеб проверил кошелёк: деньги пока есть. Да и родители скоро переведут на карту. На первое время хватит. Так что лучше он отправится в ближайший городок, снимет комнату и будет думать, что делать дальше. А пока поплывёт по течению.

На автостанции Глеб ткнул пальцем в первое попавшееся название. Городок в часе езды от школы. Глеб как-то мотался туда вместе с Лисом, ничего особенного. Но пока сойдёт. Не до выбора: кружилась голова, да и знобило. Глеб надеялся, что это не заражение крови. Читал об этом как-то. Только этого не хватало! Надо будет обратиться к врачу, пусть шрамы проверит.

До посадки оставалось полчаса, вокруг суетился народ. Сумки, тележки, спешащие люди. На лавочке по соседству семья ела курицу, чуть поодаль двое мужчин распивали пиво. Глеба тошнило от запахов. Он встал и вышел на улицу. Немного полегчало, на лбу выступила испарина. Глеб вытер пот: что-то нехорошо. Похоже, что заболевает. Может, всё же простудился? Но чтобы проверить, нужно добраться до поликлиники. И чем скорее, тем лучше.

Объявили его рейс. Глеб занял место у окна. По стеклу проскользнула капля, за ней – вторая. Дождь! Только этого не хватало – зонт с собой он не захватил. И в тот момент, когда на улице ливануло, Глебу показалось, что он видит Аврору. Он вскочил, чтобы бежать к ней. Полный сосед, свесившийся в проход, недовольно покосился, пропуская, и в этот момент автобус тронулся.