Сто тысяч Королевств - Н Джеймисин

Подобно внезапной пощёчине, признание потрясло меня настолько, что я пришла наконец в себя. Желания тела боле не властвовали надо мной.

— Она являлась всем, чего только хотел Декарта, и даже больше, — продолжил Владыка. — Пусть цели их и рознились, но в остальном, Киннет, как никто другой, была под стать своему отцу. Он любит её до сих пор.

Я сглотнула и поднялась, пошатываясь. Ноги держали плохо, но я заставила себя выпрямиться — толчком, через силу. На одних бессознательных интинктах — и чувстве воли.

— Тогда почему он убил её?

— Думаешь… он?

Я было открыла рот — потребовать объяснений. Но Ньяхдох опередил меня, обернувшись. Свет, просачивающий из окна, окутывал весь силуэт падшего. Кроме глаз. Я ясно узрела их. Чёрные как оникс. Мерцающие неземным знанием. Сверкающие расчётом… и затаённой злобой.

— Нет, моя милая, маленькая пешка, — отчётливо произнёс Владыка Ночи. — Моё дорогое ничтожное орудие. Больше никаких тайн, выложенных бесплатно. Только заключив союз. Для твоей же безопасности — и нашей тоже. Мне поведать условия? — Я знала, как-то, но знала, что улыбка вновь корёжит его губы. — Да, думаю, ты не против их услышать. Мы хотим твою жизнь, моя милая, сладкая Йин. Вручи её нам — и получишь все ответы, какие пожелаешь, а заодно и шанс на месть. Ведь этого, только этого ты жаждешь по-настоящему, не так ли? — Мягкий, жестокий смешок. — Ты куда больше Арамери, чем кажется Декарте.

Меня снова затрясло. Но на сей раз — уже не из страха.

Как и прежде, он исчез — вначале видимо, и лишь многим позже — окончательно выветрившись ореолом ауры. Когда чувства подсказали, что его боле нет в комнате, я отложила матушкины вещи и тщательно прибралась, чтобы скрыть здешнее своё посещение. Я хотела было оставить себе, сохранив, серебряный кулон; но зашла в тупик, где бы найти безопасное место для тайника. В голову не приходило ничего лучше шкафчика, где тот и прежде пролежал десятилетиями, ненайденный. Нетронутый. Так что туда я его вернула. А вместе с ним — и письма.

После же, я наконец вернулась обратно, в свои апартаменты. И лишь стиснутая в кулак воля не позволила мне перейти по дороге с размеренного шага на трусливый бег.

11. Матушка

Т'иврел говорил мне: порой Небеса пожирают людей. Что и сказать, подлинное творение Энэфадех. Глупо не опасаться, живя в домах, возведённых ярящимися богами. В тёмнозвёздной ночи, когда чернеющая луна прячет свой взор в тенях, угасает и сияние каменных стен. Этой порою бессилен и сам Пресветлый Итемпас. Тьма не задерживается надолго — пара часов, не более, — но пока она царствует на Небесах, большинство Арамери прячутся за запорами своих покоев, осторожничая и стихая. А если им выпадает участь пройтись небесными коридорами, быстро и незаметно стелятся меж стен, пристально следя за шагом. Ибо у здешних ярусов, знаете ли, есть невинная привычка отверзаться невзначай под ногами и заглатывать неосторожных прохожих. Совершенно случайно, разумеется. Дознаватели, конечно, углублялись в пределы мёртвого межнебесья, но тел незадачливых бедолаг так и не находили.

Теперь же, я знаю: слухи правдивы. Но куда более важно…

Знаю, где сгинули эти затерявшиеся.

***

— Пожалуйста, расскажите о матушке, — попросила я Вирейна.

Он оторвался от работы над хитроумной шкутовиной. Странное паутинчатое переплетение металла и кожаных ремней (понятие не имею, на что оно бы сгодилось).

— Т'иврел докладывал, что вчера отправлял вас в её покои, — заметил он вкрадчиво, поворачиваясь на стуле лицом ко мне. Брови были задумчиво сдвинуты. — Что вы искали там?

Стоило пометить на будущее: Т'иврел плохо держит язык за зубами. Впрочем, что удивительного? И ему приходится сражаться за собственную шкуру.

— Истину.

— Не доверяете Декарте?

— А вы бы?

Он усмехнулся:

— Оснований верить мне у вас нет тоже.

— Будучи запертой в четырёх стенах, в вонючем амнийском гадюшнике нельзя быть уверенной ни в ком. И коль уж единственный шанс с ним распрощаться — поневоле измазавшись в дерьме, я пойду и на это.

— Подумать только! Говорите совсем, как она. — Удивительно, но моя нарочитая грубость, походе, порадовала его. Он даже заулыбался, с тенью высокомерной снисходительности во взгляде. — Однако… слегка сыровато. На редкость прямолинейно. Киннет предпочитала более тонкие и изящные оскорбления. Попавшиеся ей на язычок лишь много позже уразумевали, что их утончённо извазили в грязи.

— Матушка никогда бы не опустилась до прилюднных издёвок, не будь у неё на то особенных причин. Вы спровоцировали её. Чем?

Он замер. На одно лишь биение сердца. Но я довольно отметила, как резво сбежагает с лица Вирейна кривая ухмылка.

— Что вы хотите знать? — спросил наконец скриптор.

— Почему Декарта хотел видеть мою мать мёртвой?

— Единственный, кто может вам ответить, — он сам. Не собираетесь ли переговорить с ним?

Вообще-то, да. Но отчего бы нам двоим не поиграть ещё, отвечая вопросом на вопрос?

— Почему она приходила сюда? Той давней ночью? Ночью, когда до Деркаты наконец дошло: боле дочь его не вернётся?

Я ожидала удивления или что-то вроде того. Но никак не вспышки холодной ярости, вгоняющей душу в пятки.

— С кем вы говорили? Прислугой? Сиехом? Кто разболтал вам?

Порою правда выводит противников из себя.

— Ньяхдох.

Вздрогнув, Вирейн сузил глаза.

— Ясно. Он убьёт вас, так и знайте. Предварительно поиграв. Любимое занятие Ньяхдоха, ежели находится Арамери, столь тупой, чтобы попытаться укротить его.

— Скаймина…

— …не горит желанием взнуздать чудовище. Звериная жажда крови, полыхающая в нём, куда сильнее греет ей сердце. Последнего идиота, что предавался с ним любви, я слышал, развеяло по всему большому двору.

Я вспомнила скользящие вдоль шеи губы Ньяхдоха. Меня передёрнуло, и я кое-как совладала с дрожью, пусть и не до конца. Не то чтобы это удивляло… но возможность отправиться прямиком на тот свет, возлежав с богом в одной постели, как то не приходила мне на ум. У смертных тел свой предел. Истощённый организм засыпает. Каким бы великолепным любовником падший не был, о его мастерстве стоило судить вслепую: каждая отправляющая на небеса ласка могла обойтись в десяток отрезвляющих. Швыряющих прямиком на бренную землю.

Ньяхдоху по силам было вознести меня в это туманное марево… и не отпустить обратно. Он мог бы утянуть меня и дальше, в холодную, безвоздушную (бездушную) тьму, — его истиннные владения. Задохнись я там… взорвись от натуги моя плоть… лишись я последних крох разума… что ж. Вирейн прав: всему виной была бы лишь моя прискорбная самоуверенность.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});