Читающая кружево - Брюнония Барри

Рафферти подождал на лестнице, пока раздастся щелчок замка.

«Интересно, остались ли у меня таблетки имитрекс?» Мигрень разыгралась не на шутку.

Глава 19

Очень важно задать правильный вопрос. Возможно, это самая большая ответственность, возложенная на Читающую.

Руководство для Читающих кружево

Я прислоняюсь к двери, чтобы успокоиться, и ожидаю, когда схлынет адреналин. Рафферти вовсе не хотел меня пугать, но все-таки испугал. Я знаю, что он прав. Кэл захочет прийти ко мне. Я тысячу раз видела это во сне. Точнее, в кошмарах. Знаю, как это произойдет. Я столько раз видела эту сцену, что буквально заучила ее наизусть.

Возможно, она не пугает меня до безумия, во всяком случае, не каждый раз, но все-таки я не хочу это видеть.

Я не так уж разочарована тем, что наш вечер закончился рано. Жаль, что у Рафферти разболелась голова, но, честно говоря, мне и самой нехорошо. Не знаю, физическая это проблема или психологическая, но надо на всякий случай позвонить хирургу в Лос-Анджелес — пусть попросит какого-нибудь бостонского врача осмотреть меня.

Лишь через несколько минут я понимаю, что забыла свитер в машине Рафферти. Сбегая по ступенькам, слышу шум мотора. Когда достигаю тротуара, патрульная машина уже скрывается за углом.

Вновь поднимаюсь по лестнице и поворачиваю ручку — она крутится, но не поддается. Дверь захлопнулась. Ключ лежит на столе, где я его оставила.

Можно вскрыть замок. Это нетрудно. Мне нужна шпилька, ну или что-нибудь проволочное. Я осматриваюсь в поисках отмычки. Но уже очень темно, ночь безлунная, а крыльцо увито плющом. Я слишком устала, чтобы тратить много времени на поиски. Если хочу пролезть в дом, проще дойти до окна, которое я уже выбила. Зачем добавлять в список ремонта еще одно разбитое стекло?

Железная садовая калитка скрипит. Я прикрываю ее и захожу в сад. Под ногами, на тропинке, ведущей к черному ходу, скрипят ракушки и морской гравий. На полпути ощущаю чужое присутствие. В сердце, точно кошка в детскую колыбельку, впрыгивает страх. Это чувство непреодолимое, гнетущее, и у меня перехватывает дыхание.

Я резко разворачиваюсь. На скамейке неподвижно застыла сутулая мужская фигура. На нее падает свет уличных фонарей, пробиваясь через железные прутья ограды. Двигаются только глаза ночного гостя. Я чувствую на себе их взгляд.

Ноги тяжелеют, будто в ночном кошмаре. Я застываю на месте. В памяти оживает предупреждение Рафферти: «Кэл захочет тебя повидать».

Я слышу чужое дыхание. Не могу двигаться. Закрываю глаза и пытаюсь позвать собак. В моем кошмаре — или галлюцинации, как это упорно называли врачи — неизменно присутствовали собаки. Но во сне местом действия был наш остров, а не сад Евы. Здесь никто не придет мне на помощь.

Впервые в жизни надеюсь, что у меня галлюцинация. Надо закрыть глаза, а когда открою, он исчезнет.

Медленно, очень медленно поднимаю веки. Он по-прежнему здесь. Это не бред.

— Что тебе надо? — Я пытаюсь говорить грозно.

Его глаза жгут.

— Уходи, — говорю я. Но мой голос звучит слабо и сдавленно. Я пропала.

Мир замирает. Мы как будто зависли в невесомости. Я потрясена, когда он наконец заговаривает со мной.

— София… — Это почти шепот.

Я вырвалась на поверхность. Покинула мрак. Снова можно дышать.

— Джек…

То ли пелена спала, то ли глаза привыкли к темноте, но я теперь вижу его. Мою детскую любовь. Через несколько минут в доме, при резком электрическом свете, станет понятно, что с ним сделали годы. Гнев. Измена. Но сейчас, когда Джек озарен лишь луной и звездами, ему снова восемнадцать.

Глава 20

Неопытная Читающая должна подавлять желание интерпретировать увиденные образы. Они принадлежат исключительно Вопрошающему.

Руководство для Читающих кружево

Я просыпаюсь на плывущем корабле. Вокруг — открытый океан, земли не видно. Моя кожа потрескалась от солнца. Язык распух от жажды. Я умираю.

Нужно выкинуть это из головы. Сцена мне знакома — по крайней мере я ее уже видела во сне.

Я заставляю себя сесть.

Что здесь настоящее?

Силой воли удается очистить сознание.

Что здесь настоящее?

Я в комнате. В доме Евы. На кровати. Смотрю сквозь кружевной полог, потом резко приподнимаю голову. Картинка тускнеет и исчезает, оставляя лишь воспоминания.

Что здесь настоящее?

Евина кровать стоит в самом центре комнаты — судно, окруженное водой. Четыре резных с столба вздымаются точно шпили миниатюрного собора. Красное дерево привезли в Салем на одном из кораблей Уитни с Мадагаскара. Резные столбики сделал местный мачтовый мастер, который был скорее художником, нежели корабельным плотником. Изголовье кровати — грубо обтесанная доска, зато столбики, поднимаясь, симметрично изгибаются и скручиваются, вплоть до самого верха, до пышного полога, который сделала Ева, собрав изготовленные за много лет кружева и сшив их точно лоскутное одеяло. Эта кровать — нечто среднее между кафедральным собором и кораблем. Но скорее все-таки корабль благодаря пологу, похожему на парус, и четырем мачтам.

Я понимаю, что вглядываюсь в полог. Картинки, которые мне видны, — это кружево. Я отворачиваюсь.

Голова болит. И не только голова. Ноют все мышцы. Если это похмелье, то сильное. Не могу судить — я не пьяница. По крайней мере не напивалась до вчерашнего вечера.

Мы распили бутылку, потом взяли еще одну из погреба, а затем Джек набрался смелости и сказал то, что намеревался.

— Я человек конченый, — сообщил он.

— Нет, — возразила я. Мне показалось, что он грустит. Но я ошибалась. Похоже, Джек злится.

— Ты убила не Кэла, — сказал Джек, прожигая меня взглядом. — Это я убит.

Я попала в психиатрическую клинику Маклин, поскольку думала, что убила Кэла. Это была галлюцинация. Галлюцинаторное исполнение желания, по словам врачей. Я мечтала увидеть, как Кэла Бойнтона разрывают собаки. Но Кэл остался жив. Может, я и хотела убить его за то, что он сделал с моей сестрой и тетей, но промахнулась. Удар пришелся по Джеку.

Пока я лежала в клинике, Джек навещал меня почти каждый день. Он приезжал на отцовском грузовике, с ловушками для омаров в кузове, и оставлял машину в дальнем углу парковки, подальше от красивых автомобилей.

Когда начался курс шоковой терапии, я стала терять память.

— Возможно, она вас не узнает, — предупредили врачи Джека. — Иногда кратковременная память исчезает на некоторое время…

Джек ждал, что я его позову. Наступила осень. А он по-прежнему надеялся.

Он шел против ветра, подняв воротник и опустив голову, в плотно запахнутой куртке. Я смотрела, как он шагает между деревьями.

Джек приходил каждый день, до первого снега. До того дня, когда его отец напился и вдребезги разбил машину.

— Он больше не придет, — сказала Ева.

Я отвернулась к стене и стала смотреть на деревья. Я смотрела на них неделями. До тех пор пока не облетели листья и не обнажились черные кружевные ветки. В этом кружеве я искала Джека, но его там не было. Я искала и Линдли, но ее не было нигде. На дереве остался один-единственный листок на самом кончике ветки. Проснувшись однажды утром, я увидела, что он исчез. Я подошла к окну и взглянула вниз, не сомневаясь, что сумею распознать его в груде листьев, — ведь я разглядывала его так долго, что наверняка смогла бы узнать. Но этот лист ничем не отличался от других, коричневых и мертвых. Скоро ему предстояло сгореть вместе с остальными.

После этого я видела Джека только раз. Почти год спустя. В тот день, когда уезжала в колледж. Меня выпустили из клиники лишь потому, что я решила изменить свою жизнь. Я отправила свои рукописи в Калифорнийский университет, и меня приняли. Все решили, что я правильно поступила. Все, кроме Евы.

Бизер правил «Китобоем», а я сидела в лодке. Джек причаливал, когда наша моторка отходила от пристани, и мы проплыли мимо друг друга. Он пытался разгадать выражение моего лица и смотрел на меня во все глаза, выискивая хоть какие-то признаки узнавания. Я тоже взглянула на него, стараясь сохранять бесстрастие и затаив дыхание.

Честное слово, я думала, что мне удалось его обмануть. До минувшего вечера я так считала.

Голова болит. Полог колышется и кружится. Чтобы ничего не видеть, я перекатываюсь на другой бок, и от этого движения в животе все переворачивается. Сейчас меня стошнит.

Я приподнимаюсь, держась за столбик кровати. Двигаюсь медленно, цепляясь за мебель и подтягиваясь. Добираюсь до старой мраморной раковины в углу, открываю кран и жду, пока пойдет холодная вода. Умываюсь, наполняю стакан и заставляю себя выпить до дна. Потом меня рвет.

Я вся мокрая от пота. Мне нужен воздух.