Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как «политический» он проходил по делу Александра Ульянова. Однако принадлежность к заговору с целью цареубийства доказана не была (и он действительно не был к тому причастен) — ответ держал за распространение прокламации «К обществу», составленной Ульяновым. Прокламации хранились в его квартире, но при обыске жандармы их не нашли. Приговор был сравнительно мягок: три года ссылки.
Вот почему Александр Петрович Карпинский, с которым Погребова познакомили после отбытия наказания и долгих поисков работы, не мог душевно не пожалеть его... У Александра Петровича к тому времени было множество учеников, но этот, пожалуй, самый необычный. «Карпинский просматривал, — вспоминал Погребов, — неукоснительно все печатавшиеся статьи в корректуре и всегда делал весьма ценные и интересные замечания. Каждому из авторов он давал чрезвычайно четкие объяснения и большей частью сообщал их также мне как секретарю Комитета и техническому редактору его изданий. И вот эти-то почти ежедневные собеседования с Александром Петровичем и его разъяснения по целому ряду весьма разнообразных вопросов расширяли мои знания по геологии и давали такую школу, такую возможность учиться у Карпинского, какую вряд ли кто-либо другой имел».
Библиотека Геолкома состояла теперь из тысяч томов на десятках языков и стараниями Никитина доведена была до образцового порядка, но этот порядок надо было поддерживать; ежедневно поступали из разных стран бандероли с книгами и отправлялись в разные страны русские издания; все следовало фиксировать, заносить на карточки. Переписка Геолкома росла из года в год и требовала внимательной проработки. Погребов читал корректуру «Трудов» и «Известий», но брался также, чтобы заработать немножко денег, править корректуры монографий геолкомовцев, брался за переводы, чертежи...
Вскоре Геолком доверяет ему самостоятельные исследования — и он изучает устья рек Русской равнины, входит в особую комиссию, которой поручено отыскать источники водоснабжения столицы, нужды которой в питьевой и технической воде все возрастают. Домой возвращается едва к шести часам, к обеду — время, когда собирается вся большая семья; отобедав, удаляется в комнату свою, ложится на кожаный диван, подкладывает под голову кожаную подушку (на этом диване до конца дней своих будет спать, на нем и смертный час встретит) — отдыхает до одиннадцати вечера, потом встает к чертежной доске, которая заменяет письменный стол... Работает до четырех ночи.
Аскет, он не выносит роскоши — увы, под это понятие подпадают предметы или потребности, которые другим кажутся естественными и необходимыми, например, желание жены учить детей музыке и танцам. Разговоры за обеденным столом не всегда спокойны. Семья выдержала лютое испытание ссылкой, но не выдерживает испытания бытом... Она распалась — Погребов живет один.
Впрочем, давно уже настоящим домом его стала маленькая комнатка библиотекаря, вторая дверь налево во втором этаже геолкомовского особнячка. А комнатка эта — своеобразным клубом Геолкома, в котором постоянно толпился народ. «Опять митинг», — ворчал директор, проходя по коридору, а сам нет-нет да заглянет послушать. А.И.Погребова так и называет в своих воспоминаниях: «Это был клуб... Николай Федорович не курил, но его комната была самая прокуренная...» Она запомнилась всем посетителям Геолкома. Н.И.Берлинг, гидрогеолог, пишет о «знаменитой характерной для жизни Геологического комитета на 4-й линии комнате секретаря и библиотекаря, где была вечная сутолока и обсуждались всякие наболевшие вопросы... Жизнь Николая Федоровича никак нельзя отделить от политической жизни того времени».
Несомненно, особый аромат, особую привлекательность комнате придавало то, что в ней царствовала книга, для всех столь обожаемая. «Я всегда любил книгу, — вспоминал академик Д.В.Наливкин, — а тогда просто благоговел перед ней. То, что все книги подчинялись Николаю Федоровичу, ставило его на необыкновенную высоту и еще увеличивало уважение к нему. Было ясно, что он сам «болел книгой». Каждая новая покупка, новая партия книг, полученных из-за границы, доставляли ему самое большое удовольствие. Отказ в деньгах на книги он переживал как личную обиду, как преступление и боролся до полной победы. Особенно гордился Николай Федорович собранием геологических карт — одним из лучших во всем мире уже тогда».
Вскоре в Геолкоме произошло примечательное событие: принята первая женщина — Александра Ивановна Фролова. По измененному штатному расписанию библиотекарю полагался помощник; вот на эту должность и взяли Фролову, имевшую опыт библиотечной работы.
В 1910 году Николай Федорович и Александра Ивановна поженились. Женитьба преобразила Погребова. Исчезла его замкнутость, неподатливость. Он окружил жену вниманием, заботился о детях, их было трое: два сына и дочь. Приобрел даже участок на Карельском перешейке и поставил дом на берегу быстрой неширокой реки Сестры. Мог ли он думать, что этот водный поток, который он исследовал как гидрогеолог, разрежет пополам сердце — и семью; в первом случае, так сказать, символически, во втором — в самом прямом смысле. В 1918 году, когда определялась государственная граница между СССР и Финляндией, она прошла как раз по реке Сестре. Николай Федорович был в это время в Петрограде, а Александра Ивановна с детьми на даче. Она не знала и предположить не могла, что назначена последняя дата перехода границы, и когда утром следующего дня приблизилась к реке, то увидела на обоих ее берегах вышагивающих пограничников...
Увидеть мужа больше не привелось.
Лишь младший сын Николай Николаевич Погребов смог в 1957 году вернуться на Родину. Но отца давно уже не было в живых.
...Он снова один, но не одинок; на работе окружают люди, в квартире кто-то вечно живет, у кого нет пристанища: нуждающиеся студенты, какие-то дети, которых он воспитывает, а иных и усыновляет, и, конечно же, старые друзья-революционеры, освобожденные из тюрем; им подыскивает работу — по возможности, у себя в Геолкоме; например, составлять библиографические справочники (в этом качестве перебывали Лукашевич, Панкратов, Бибергаль, Ольга Фигнер и другие известные народники). Словом, коммуна, у каждого свои обязанности: кто готовит обеды, кто стирает белье, убирает в комнатах, а по воскресеньям гурьбой вываливают во двор — пилить и колоть дрова.
Он часто болеет: донимают приступы тропической лихорадки, которую подхватил на изысканиях близ Баку и от которой избавиться так и не смог; в 1919 году перенес оспу, через три года — брюшной тиф. Он никогда не обращался к врачам; если же их приводили друзья, он со вздохом позволял осмотреть себя, но от микстур и лекарств решительно отказывался. Друзья пытались также приучить его носить перчатки, галоши, шапку, теплое пальто, но из этого ничего не вышло. (В 1936 году геологи Ленинграда торжественно отмечали его 75-летие. Свою ответную речь он начал так: «Если бы я принимал какие-нибудь меры, чтобы сохранить жизнь, если бы эти мероприятия помогли, я мог бы считать это своей заслугой, но никаких мероприятий я не принимал: я не виноват, что мне 75 лет».)
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Победивший судьбу. Виталий Абалаков и его команда. - Владимир Кизель - Биографии и Мемуары
- От снега до снега - Семён Михайлович Бытовой - Биографии и Мемуары / Путешествия и география
- Первое российское плавание вокруг света - Иван Крузенштерн - Биографии и Мемуары
- Каменный пояс, 1989 - Александра Гальбина - Биографии и Мемуары
- Сотворение брони - Яков Резник - Биографии и Мемуары
- Власть Путина. Зачем Европе Россия? - Хуберт Зайпель - Биографии и Мемуары / Прочая документальная литература / Политика / Публицистика
- А мы служили на крейсерах - Борис Васильев - Биографии и Мемуары
- Второй пояс. (Откровения советника) - Анатолий Воронин - Биографии и Мемуары
- Топи и выси моего сердца. Дневник - Дарья Александровна Дугина - Биографии и Мемуары / Публицистика
- Наш Ближний Восток. Записки советского посла в Египте и Иране - Владимир Виноградов - Биографии и Мемуары