Переселенцы - Мария Сосновских

– А какому Богу молишься, нашему аль какому другому? Ежли басурманин какой, говори сразу. Из басурман работника нам не надобно, мы – православные.

– Я тоже православный.

– Семейный?

– Нет, одинокий я, холостой.

– А отец-мать живы?

– Когда из дому поехал, были живы, а теперь не знаю…

– Видать, плохо они тебя учили уму-разуму, ежели ты против царя-батюшки пошел! Рази можно? Кулаком стену не прошибешь, да и одного царя сместят, дак все едино – другого посадят!

– Вот это уж – истинная правда, – опять усмехнулся Вацлав.

– А где же, скажи на милость, Мала Расея – далеко, поди?

– Далеко!

– Да, вот што я тебе еще скажу, друг любезный: будешь жить у меня, в доме одни девки, целых четверо, лихоманка их понеси. Старшая Агашка – та двадцати пяти годов вдовой осталась, мужик-от помер, тоже у меня живет. Дак ты, парень, смотри, я наперед утверждаю, сам понимашь, если че – в момент за ворота выгоню! Мои девки не про тебя, так сразу и знай… Девки – оне че, глупый народ, им бы все хи-хи да ха-ха.., а ты не обращай на них внимания! В случае чего – женатым скажись…

И наказал же меня Господь этими девками! Был у меня сын-от один, да тридцати еще не было – помер. Жена с дитем осталась, дак сразу к отцу ушла жить: ково тут, в таком сорочьем колке жить – столько золовок! Когда стирка, пойдешь по ограде – тьфу ты, одне юбки да бабьи кофты на вешалках-то!

Все четыре дочери Африкана Савватеевича были похожи друг на друга: рыжие и веснушчатые, как сорочье яйцо, особенно Агафанида и Елизавета. Впрочем, и остальные дочери Африкана Савватеевича были Вацлаву одинаково противны…

Хозяйка – толстая, рыжая, веснушчатая, обрюзглая и с одышкой, почти ничего по дому не делала. В летнее время она с утра до вечера сидела за оградой и больше всех в деревне знала всяческих сплетен. Скоро, с легкой руки старосты, а потом и африкановой семьи, все в деревне стали звать Вацлава Вячеславом.

Все лето и осень ссыльный поляк проработал у Африкана Савватеевича. И в кузнице, и по хозяйству он стал незаменимым работником: умел делать исключительно все.

Покров на деревне – не только престольный праздник, но и время расчета хозяев с наемными работниками. Вацлав хотел уйти от хозяина, но тот не хотел отпускать доброго работника, так не хотел, что, скрепя сердце, прибавил ему плату и справил на зиму шубу и шапку – правда, на деньги Вацлава.

Ссыльный поселенец поляк Сосновский остался в работниках еще на год. Зимой Вацлав выпросился поехать вместе с хозяином в Ирбитскую слободу, на ярмарке встретил знакомых из Тобольска, которые пришли с купеческим обозом и привезли его сундучок с книгами. Вацлав много читал, стал ходить в свободное время в деревенскую пожарницу, подолгу беседовал с мужиками. Мужики порой слушали его, разинув рты.

Школы в деревне не было, грамотных – тоже, хотя многие хотели учить детей. Но немало было и против. Неграмотные отцы говорили так: "Нашто мужику-крестьянину грамота? Пахать землю он и без нее может". По весне решили строить школу всем обществом. Учить ребятишек взялся ссыльный иноземец Вячеслав.

Африкан Савватеевич впрямую сказал своему работнику: "Ты, Вячеслав, народ в деревне со школой этой не мути! И какой из тебя учитель?! Раз ты работник мой, то в пожарницу ходить тебе запрещаю, вот и весь сказ! И дома работы невпроворот!".

Томительно долго шел этот год для ссыльного. Но всему на свете бывает конец – вот и осень, скоро Покров.

Вацлав уже не раз возил молоть хозяйское зерно на мельницу в Прядеину. Поездки на елпановскую мельницу для него были сущими праздниками: крепко ему нравился глава богатого семейства Петр Васильевич; кроме этого, в мельничной караулке было всегда много нового народу. В караулке ему рассказали, что Елпановы – самые богатые люди в округе, держат много работников и что сейчас они ищут мельника. Вацлав с нетерпением ждал Покрова, чтобы рассчитаться с хозяином. Но перед самым Покровом в кузнице Африкан Савватеевич неожиданно повел с ним такой разговор:

– Вячеслав, оставайся у меня в зятьях, женю, девок взамуж отдам, останемся мы со старухой да ты. А потом – все хозяйство твое будет…

– Увольте уж, Африкан Савватеевич! Много чести для меня… Помнишь, что вы говорили, когда я на работу нанимался?

– Да мало ли што я говорил, не знал ведь я тебя тогда! А теперь вижу – ты человек стоющий, полгода у нас жил, робил по-доброму, и мы к тебе привыкли. Право слово, оставайся насовсем! С Агашкой вас поженим, Лизка с Федоркой взамуж выйдут – меньше бабья в дому-то станет…

Вацлав, усмехнувшись, сказал:

– Нет уж, Африкан Савватеич, не останусь я у вас более, рассчитайте меня.

– Ну, как знашь, хозяин – барин. Потом, может, передумаешь, дак приходи, завсегда приму!

С тем взял ссыльный свою котомку, пошел в Прядеину, нанялся к Елпановым мельником и заодно мельничным мастером. На мельнице было работать интереснее и веселее, много приезжало разного народу.

В деревне Галишевой через три года обществом построили школу. Это была просто изба: три окна на дорогу да два – во двор. Хотя двора как такового не было, а стоял дровяной сарай. Вацлав поместился в школе и за дощатой перегородкой устроил себе комнату с одним окном, небольшим столиком, навесным шкафом; на стене были полки с книгами. Посредине школы была сложена большая русская печь, которая одним боком выходила в комнатушку Вацлава, и зимой там было тепло.

В первый год в деревне родители отдали в школу десятерых мальчиков. Съездили в Ирбитскую слободу, купили грифельные доски и грифели, понемногу бумаги; букварь был на всех один.

Но учительское жалованье было копеечным, и прожить на него было немыслимо. Некоторые крестьяне из бедных и заплатить-то за учебу детей могли разве тем, что привезти для школы дров. Безродная старуха Даниловна бесплатно мыла пол, топила печь и варила учителю немудреную еду – если было из чего. Волей-неволей Вацлаву пришлось снова наниматься в работники к богатым мужикам, но к Африкану Савватеевичу вернуться он и не думал…

Спустя два года ссыльный поляк женился на тридцатилетней вдове с двумя детьми. Аксинья Петровна была не красавица, но собою недурна, и при том – умелая хозяйка. А хозяйство у вдовы было справное: две лошади, жеребенок-подросток, корова, овцы, свиньи и всякая птица. Съездили в Киргу, обвенчались в церкви, и Вацлав стал жить в семье. Мальчик, который был старше сестры на два года, пошел в школу, учился у приемного отца.

В Галишевой все по-прежнему звали учителя Вячеславом, и когда тот шел по деревне, мужики снимали шапки и кланялись в пояс, величали его по отчеству на свой манер – Константинович.

На следующий год в Галишевскую школу пошло уже больше двадцати ребят; появились ученики из Прядеиной, Харлова. Так в Галишевой образовалась двухклассная школа.

Алеша, пасынок Вацлава, оказался толковым и умным парнишкой; дочь Анфису он учил дома, потому что в школу не ходило ни одной девочки.

Через год Аксинья Петровна родила сына, которого назвали Федором. Семья росла, росли и заботы; супруги жили дружно, так же как и дети, родные и неродные. После Федора Аксинья родила еще двоих – Дмитрия и Елену.

В Галишевой семью Сосновских все уважали; с каждым годом в школу приходило все больше учеников. Словом, "русский поляк" Вацлав Казимирович Сосновский пустил надежные корни в Зауралье.

Шли годы, дети росли, в семью постепенно приходил кое-какой достаток. Женили на местной девушке Алексея, отдали замуж в Прядеину Анфису; подрастали и общие дети – Федор, Дмитрий и Елена.

А Вацлав Казимирович, сверх своих домашних и семейных дел и хлопот, продолжал учительствовать.

КОНОКРАДЫ

В народе испокон веков говорится: "Сколько веревочке ни виться, а конец будет". Так получилось и с Куликовыми с таежного хутора Куликовского.

Там в стороне от двух, стоящих неподалеку друг от друга, изб расположился и аккуратный пятистенный дом с окнами на проезжую дорогу.

В него-то и зашли мужики, приехавшие из Прядеиной, и, помолившись на образа, поздоровались с хозяином.

– С Прядеиной мы… Ищем вот, хозяин, лошадей своих, с прошлого года все ищем! Знающие люди на соседей твоих сказали…

– Вот вам крест святой! Сам я и в глаза прядеинских лошадей не видал! А вот Пашины-то сыночки, братаны Куликовы – шибко вороватые да коварные… Весь хутор в страхе держат! Старшому-то, Митяхе, лет двадцать пять, женатый уж, и дите есть. Второй, Арсентий, вроде потише был – в солдаты его забрили. А уж третий, Феофил – этот и вовсе отпетый! Ежели не обумится* Филко – хоть уезжай с хутора, куда глаза глядят! Четвертый есть брат, Алеха… Двенадцатый год ему еще, а уж за версту видать – в точности такой же будет, как и его братаны. Ежели Митюхи с Филком дома нет, знать-то, они и увели лошадей. А куда – не ведаю… Есть, правда, куликовская заимка, верстах в шести отсюда. Домик там у их, конюшни, пригон. Может, там ваши лошадки-то? Но смотрите – таких ухарей только разве врасплох можно захватить!