Венгерская вода - Зацаринный Сергей

Грозный голос снаружи прервал нашу беседу:

– Ты не меня, случаем, ищешь?

Прямо посередине двора один из приехавших черкесских купцов невежливо преградил путь какому-то крепкому мужчине в сером кипчакском кафтане. Рука вопрошавшего угрожающе лежала на рукояти сабли.

– Я ищу каирского купца из дома Тарик, – как можно почтительнее отозвался пришедший, – который приехал вчера с посольством из Царьграда. Его хочет видеть мой хозяин, почтенный Касриэль бен Хаим.

Кивком головы он указал на ворота, за которыми виднелись красивые крытые носилки, возле которых стояли еще трое таких же крепких парней, как он, в точно таких же кафтанах. Я разглядел плотные занавески, скрывавшие сидевшего внутри. Они тоже были серого цвета.

Наиб просил никуда не отлучаться со двора и никого не принимать. Однако прозвучавшее только что имя показалось мне знакомым. Где я мог его слышать? Симба решительно отстранил меня рукой от входа в амбар и шагнул наружу. Платок уже снова надежно укрывал его лицо.

– Твой хозяин ищет моего господина? Он отдыхает после визита к помощнику эмира.

Эти слова достигли слуха сидевшего в носилках. Занавески раздвинулись, и наружу медленно вылез невысокий плотный старик в длинном просторном кафтане. Что это старик, было видно сразу. Едва он коснулся земли, один из сопровождающих поддержал его под локоть. Другой подал небольшой легкий посох. Однако, размяв затекшие ноги, старик довольно бодро зашагал навстречу Симбе, дружелюбно улыбаясь:

– Думаю, твой хозяин слышал мое имя. Он легко его вспомнит, если перенесется мыслями в Каир на пару месяцев назад. В тот момент, когда беседовал со своим дедом.

Гром, ударивший прямо сейчас с ясного неба, не ошеломил бы меня сильнее, чем эти слова. Кто здесь, в двух месяцах пути от Каира, мог знать о нашей беседе? Джинн? Но передо мной стоял насмешливо улыбающийся старичок в серой забавной шапочке, покрывавшей совершенно лысую голову. Таким же серым был его кафтан. Только коротко постриженная борода была ослепительно белой. Старик подал знак сопровождающим ожидать его за воротами и уверенно направился ко мне.

– Принеси какую-нибудь скамью, – не терпящим возражения тоном обратился он к Симбе, – мне тяжело сидеть на земле.

Пребывание в царстве Джанибека уже приучило меня обращать внимание, на каком языке говорит человек. Старик говорил на кипчакском. Однако, усевшись на скамью посреди амбара, он сразу перешел на арабский.

– Это язык моего детства и юности, – словно оправдываясь, произнес старик, – язык моей родины. Сам я из Багдада. Безусым юнцом, намного моложе тебя, я сменил его беспокойную роскошь на правосудие и процветание улуса Джучи. Скоро уже шестьдесят пять лет, как моя жизнь проходит под сенью могущества Золотой Орды. Хотя в те времена и слов таких не знали.

Сколько же лет этому старцу? По всему выходит, никак не меньше восьмидесяти.

– У тебя нет какой-нибудь весточки для меня? Я приехал сам, подумав, что помощник эмира запретит тебе покидать постоялый двор. Вижу, он всерьез обеспокоен твоей безопасностью. Думаю, у него для этого есть серьезные основания.

Только теперь я вспомнил, где слышал его имя. Это был тот самый меняла, который переслал заемное письмо Омара в Каир! Для него у меня действительно имелось послание.

– Мне следовало навестить тебя еще вчера, – вдруг засмеялся старик, указывая рукой на Симбу и Баркука. – Меня попутали эти двое. Я ждал трех путников, один из которых чернокожий. Поэтому мои люди не обратили внимания на четверых, один из которых замотал лицо платком. Только сегодня, когда мне рассказали о ночном переполохе, я понял, кто вы.

В Каире еврея всегда легко узнать по желтой чалме или колпаку. Говорят, раньше и штаны требовали носить этого цвета, но сейчас строгости стало меньше. Больше всего от таких порядков страдали христиане. Им полагалась синяя чалма или шляпа. А синяя краска самая дорогая.

– Пока твой слуга ходит за письмом, – продолжал улыбаться старик, – раскрою тебе секрет моей проницательности. Хотя, если честно, даже не хочется тебя разочаровывать. Так приятно порой ощущать себя таинственным волшебником, для которого нет преград и которому ведомо скрытое и отделенное целыми странами и месяцами пути. Помню, как я расстроился, когда узнал, что маг, достававший на багдадском базаре деньги из пустой шапки, просто прятал их предварительно в потайном мешке.

Мне этот старик сразу напомнил деда. Прежде всего манерой разговаривать. Всегда казалось, что он шутит и говорит о чем-то несущественном. Однако я давно усвоил, что подобное легкомыслие обманчиво.

– Разгадка в весточке, которую я получил до твоего приезда. Твой дед не на шутку перепугал каирского менялу, купившего заемное письмо Омара. Попасть под суд в качестве соучастника мошенничества, да еще и с возможным убийством – не самая большая удача. Когда стало известно, что в наши края отправляешься ты, чтобы выяснить истину, бедный еврей заподозрил худшее и задумался, как отвести от своей горемычной задницы грядущие неприятности. Прежде всего он решил предупредить меня.

– Дед всеми силами старался, чтобы весть о поездке не опередила меня.

– Думаю, он принял все необходимые меры предосторожности. Это понимал и меняла. Только, когда твоя голова висит на волоске, начинаешь искать самые необычные пути. Главное, найти калитку, которая открывает к ним доступ. Ты же слыхал про почтовую службу султана?

Еще бы. Слухов об этой службе, подчас весьма зловещих, много ходило по каирским базарам и харчевням. В ее таинственные дела были посвящены многие преподаватели моего медресе. Под пристальный взгляд султанской почты неизменно попадали шакирды, прибывшие для обучения издалека, путешественники, побывавшие в чужих краях. И, конечно, купцы, ведущие дела с иноземцами. Доброжелательные писцы, умевшие много говорить, при этом ничего не сказав, старательно выспрашивали сведения о путях, обычаях, происшествиях, тщательно записывали каждую мелочь, вычисляя и безжалостно отметая всякие сказки и выдумки.

Желанными гостями там были ученые мужи, искавшие разгадки тайнописи, любившие головоломки и умение скрывать очевидное. Этот мир голубятен и прекрасных птиц, круживших каждый день в голубом каирском небе, хранил за своими невзрачными глиняными стенами самые заветные тайны государства, доступ к которым имели лишь избранные. Нередкими гостями там были визири, эмиры, а порой и султаны. Видимо, менялы тоже проделали туда свою укромную калиточку.

– Знатоки утверждают, что египетской почте нет равных, – осторожно подтвердил я.

– Это они еще не все знают, – добродушно рассмеялся старик, – хотя любого спроси, скажет: лучшие почтовые голуби – египетские. Сам понимаешь, правителю всегда важно знать, что делают и замышляют враги. Надежные соглядатаи сидят везде, и голубки́ для них самое верное подспорье. Дело это, само собой, тайное, и даже имена этих людей известны немногим. Главное, что они есть. Есть в Персии, есть в Трапезунде. В случае нужды письмо из Каира может быть доставлено туда всего за неделю. Если хорошо заплатишь. А от Трапезунда искусный лодочник за несколько дней доберется до Матреги.

Выходит, весть обо мне достигла Таны, когда я еще плыл в Константинополь. Там было сказано, что прибудут трое, среди которых один чернокожий. Предусмотрительный Симба многих запутал своим платком на лице. Да и Баркук очень кстати появился, поменяв счет.

Таиться теперь не было никакого смысла:

– Здесь я всем чужой. Не знаю ни людей, ни обычаев. Мне не у кого попросить совета и помощи. Дед велел только подать прошение властям и больше ничего не предпринимать. Даже запретил совать куда-либо нос. Но мне уже говорят, что придется ехать куда-то в Мохшу.

– Твой дед умный человек, ибо учит тебя осторожности. Можешь положиться на меня. Если мои слова и седины не внушают тебе доверия, то корысть не может обманывать. Кому, как не мне, выгодно, чтобы ты вернулся к своему деду живым и здоровым? Только это отведет от меня подозрение в мошенничестве.