Поэтические воззрения славян на природу - том 1 - Александр Афанасьев

О звездах также думают, что более яркий блеск их сулит плодородие. Ясное, звездное небо 24-го декабря обещает в будущее лето изобилие ягод и грибов; на Рождество, Новый год и Крещение звезды ярким сиянием предвещают хорошее роенье пчел и урожайный год; особенно же сиянию звезд приписывают урожай гречихи и приплод овец. Есть даже поговорка: «ярки звезды породят белые ярки (ягнята)», на создание которой оказал несомненное влияние язык. Яркий блеск звезд пророчит плодовитость (ярость — похоть): урожай ярового хлеба, счастливое роенье ярых пчел и умноженье ягнят (ярок). В половине февраля овчары окликают звезды: «ты освети, звезда ясная, негасимым огнем белоярых овец у раба (имярек). Как по поднебесью звездам несть числа, так бы у раба (имяр.) уродилось овец болей того».[520]

Тесная связь, в какую поставил язык понятия небесного света и земного огня, выразилась в мифе о родстве этих стихий. Небо имело двух детей: Солнце и Огонь. По свидетельству Ипатьевской летописи, указанному впервые Шафариком, у Сварога (неба) был сын Дажьбог (солнце); а в Слове христолюбца сказано: «и огневи молятся, зовут его Сварожичем». Эта отечественная форма указывает, что Огонь был также принимаем за сына Сварога. В сербской песне солнце называется чадо божье, а в малорос. языке огонь обозначается словом богач, в котором г. Буслаев[521] подозревает отечественную форму (сын бога); но с этим мнением ученого профессора нельзя согласиться. Название богач (или богатье) придано огню, ради мифической связи его с золотом и потом вообще с богатством.[522] Из того же источника создалось другое мифическое сказание о происхождении земного огня от зеницы господней (см. стр. 85), т. е. от всевидящего ока = солнца, почему у финнов на язы(99)ке рун огонь есть «дитя солнца-матери»,[523] древние мифы говорят о похищении огня с неба (см. гл. XV).

Мы видели, что небесные светила и сверкающие молнии уподоблялись очам. Отождествляя земной огонь с небесным светом, фантазия усвоила за ним то же самое уподобление глазу. Народная загадка: «днем спит, ночью глядит»[524] означает «огонь от свечи». Болотные (блуждающие) огни белорусы представляют одноглазыми малютками: глазки их сверкают, как огонек.[525] Наоборот, другие предания, уже приведенные выше, рассказывают о глазах, которые светят в ночной тьме и производят пожары.

Одинаковое впечатление, производимое на глаз с одной стороны сиянием небесных светил, молнии и огня, а с другой блеском некоторых металлов, породило понятие о связи света с золотом, серебром и медью. По словам Макса Мюллера:[526] «в готском guld, gold открывается сходство с слав. злато, рус. золото, греч. χρυδος и санск. hiranyam; только в окончаниях значительная разница. Общий корень был, кажется, harat, откуда снк. harit — цвет солнца и зари, как и в латинском слове aurora (зоря) и aurum (золото) также имеют один общий корень». Ближайшая форма к слав. зла-то есть зендское zara (золото); снк. hiraha, hiranya, harana = зенд. zara, zaranya: звук h по общему закону переходит в z; корень, по мнению Пикте, ghr, ghar — lucere, splendere), которое справедливо сближают с словами: зоря, зреть и зрак (= солнечный луч). Как в немец, наречиях замечается следующий переход понятий: gelb, ср. — нем. gilwe, galle (bilis), гот. gulth, скан. gull = gold (aurum), так наше желтый, чешск. zluty, лит. geltas, geltonas (flavus) переходит в желчь, в Остром, еванг. злъчь, зълъчь, и в злато (пол. zioto, летт. zeits). Золото производило впечатление желтого блеска, серебро — белого: санскр. radzata, лат. argentum, греч. άργυρος, (άργος — светлый, ясный, белый), кельт, airgiod; корень rag, arg = блестеть белым блеском. Наше серебро (сребро), лит. sidabras, латыш, ssudrabs, др. — пр. sirabras (sirablas), гот. silubr, следуя Потту, сближают с снк. cubhra — splendidus, albus, от cubh — splendere; другие, принимая мнение Бенфея, разлагают его на два слова: санскр. cveta — белый, светлый и abhra — золото. Эпитеты, придаваемые этим металлам, стоят в близкой связи с понятием света; так в сербской народной поэзии говорится: сухое злато, белое серебро; у нас красно золото (в Эдде: gull raut), чисто серебро, в белорусской песне: рыже золото;[527] последний эпитет встречаем и у других славян: ryze slato, ryze stribro. Сравни: красное солнце, белый свет, не-чистая сила и проч. «Сухое злато» — этим выражением приписывается золоту иссушающая сила огня и солнечного зноя, что подтверждается и тем знаменательным заклятием, какое записано у Нестора: «да будем золоти, яко золото», т. е. да будем желты, как золото = да иссушит нас небесное пламя; произнося это заклятие, полагали перед кумирами золото.[528] В сербских клятвах эпитет «сухой» придается и карающей молнии: «тако ме сува муа не осмудила!»[529] В санскрите cush — arescere, siccare, cushma — sol, ignis, lumen, splendor. Рыжий, по значению, тождественно с словами: ру(100)сый и красный («рыжий-красный» — выражение тавтологическое) и подобно им заключало в себе первоначально понятие светлого, блестящего.[530]

Уподобление небесного света блеску металлов повело к созданию разнообразных мифических представлений. Всех светлых богов своих человек наделил золотыми и серебряными атрибутами, потому что боги эти обитали на небесах и олицетворяли собою блестящие светила и сверкающие молниями облака. Эпитеты «золотой» и «серебряный» остаются за ними при всех превращениях: примет ли божество образ быка — оно является туром — золотые рога; если обернется конем — то непременно златогривым и златохвостым, если вепрем — то с золотою и серебряной щетиною, если птицею — то с золотыми перьями (жар-птицею), и так дал. Подобные представления неразлучны с преданиями всех народов индоевропейской семьи; но то же самое встречаем и у других племен, потому что одинаковые впечатления производили и одинаковые последствия. У перуанцев, например, были храмы, посвященные солнцу и луне; в этих храмах изображение круглоликого солнца, испускающего из себя пламенные лучи, было сделано из чистого золота, а такое же изображение луны, согласно с ее бледным серебристым светом, — из чистого серебра. Финская Калевала рассказывает о том, как божественный кузнец Ильмаринен сковал солнце и луну из золота и серебра; по словам этой поэмы, «золото и серебро так же стары, как солнце и луна».[531] В старинную рукопись, содержащую перевод хроники Малалы, занесено несколько сведений о литовских поверьях, и между прочим сказано: «сию прелесть Совий введе в не, иж приносити жртвоу скверным богом Андаеви и Перкунови, рекше грому, и Телявели и с коузнею, сковавше емоу солнце, яко светити по земли и взвергыпю емоу на небо солнце».[532] О восходящем поутру солнце гимны Вед говорят, как о «золотом сокровище», которое хотели было утаить духи тьмы (ночи), но богиня Зоря находит его и приносит обрадованному миру.[533] По немецкому выражению: die sonne geht vergoldet (de sunne ging to golde);[534] morgenstunde hat gold im munde (пословица); в Псковской и Тверской губ. вместо: «зоря занимается» говорят: золочит, золочйтся,[535] т. е. зоря золотит небо.[536]

В этом отождествлении неиссякаемого богатства солнечного света, каждое утро вновь возрождающегося на востоке, с золотом — кроется основание веры в «неразменный червонец», который сколько ни трать — он все цел. Аналогичное с этим поверьем предание о «неисчерпаемом кошельке (или кошельке-самотрёсе), из которого сколько ни бери, он все полон золотом,[537] объясняется из поэтического представления тучи, закрывающей небесные светила и рассыпающей золотистые молнии, сумкою или мешком (см. ниже). Русские народные загадки выражаются — о солнце: «за лисами, за горами золота дижа кисне (или: горить[538]); о солнечных лучах: «из окна в окно (= из небесного окна, открываемого Зорею, в окно избы) золо(101)то бревно (или: веретено;[539] о месяце: «серед двора лежит червона сковорода»,[540] «насе-редь болота лежит кусок золота»;[541] о звездах: «рассыпался собор (или: горох) на двенадцать сторон, никому не собрать — ни попам, ни дьякам, ни серебренникам; один Бог соберет, в коробочку складет», т. е. восходящее солнце спрячет звезды (Пермск. губ.); «за лисом за пролисом золотии клубки висять».[542]

Народные сказки, изображая блаженную страну весны, говорят о садах с золотыми яблоками, об источниках, текущих серебром и золотом, о дворцах медном, серебряном и золотом, хранящих несметные сокровища. По славянским преданиям, Солнце живет на востоке в золотых палатах; на праздник Купалы оно выезжает на небесный свод на трех конях: серебряном, золотом и бриллиантовом. Красная девица Зоря, по свидетельству заговоров, восседает на золотом стуле, держа в руках серебряное блюдо (= солнце); древние греки давали ей название златотронной — χρυδουρονος. Зародыш этого поэтического образа кроется в глаголе, которым издревле обозначали солнечный закат. Трудность образования имен и глаголов с отвлеченным значением, какую испытывал человек в эпоху творчества языка, заставляла его о многих явлениях природы выражаться метафорически. Скрывающееся на западе солнце казалось ему отходящим к покою после дневного странствования; вечером оно, по выражению нашего языка, садится (запад = солносяд; англ. the sun sets), а поутру встает и пускается в путь = восходит. Потому в германской мифологии солнцу действительно дается седалище или трон, а сербы рассказывают о его златотканом, пурпуровом престоле, что согласуется с обычным представлением солнца могучим царем, владыкою мира.[543]