Магистр Ян - Милош Кратохвил

Он выехал на коне вперед и остановился перед огромной толпой людей, преградившей ему дорогу. Тотчас прекратилось скрипение колес, кони словно вросли копытами в мягкую землю. Никто из свиты Гуса не произнес ни слова, молчала и многотысячная толпа.

Гус привстал на стременах и поднял руку. Он молча благословил людей, и они склонили перед ним свои головы.

— Братья и сёстры! — заговорил он. — Благодарю бога за то, что он даровал мне свободу. — Я рад тому, что довольно долго жил у вас, проповедуя слово божие без ереси и заблуждения. Моим искренним желанием было и останется до самой смерти — ваше спасение. Не падайте духом и не верьте тому, кто назовет меня еретиком. Вы, конечно, сами понимаете, чего боятся мои судьи и почему они преследуют меня. Мне нечего пугаться их; я еду к ним, уповая только на Спасителя. Пусть он благословит меня и дарует мне мужество, дабы я остался верным правде даже перед лицом неминуемой смерти. Сам Христос принял смерть за нас, грешных, — можем ли мы страшиться ее?

Я буду защищать божью правду на соборе всего христианства. Да услышит, рассудит и взвесит это весь мир! Пусть мерой его суда будет Священное писание. Оно решит, на чьей стороне право и правда. Я обещаю вам, что без колебаний соглашусь, покорно подчинюсь и поучусь у любого, если меня убедят словами Священного писания, что я заблуждаюсь. В противном случае я готов защищать правду, верно и твердо борясь за нее до самой смерти.

Толпа зашумела. Ладони людей невольно сжались в кулаки, а глаза загорелись гневом. Перед магистром открывались широкие объятия верных друзей, — они хотели задержать, спасти своего родного сына. Сила этих объятий так велика и страшна, как велика и страшна сила искренней любви.

Магистр бодро, прямо, с поднятой головой, сидел в седле. Его лицо пылало радостью. Уверенный в себе, он возвышался над тысячами людей, как провозвестник и воин великой битвы.

Первыми начали умолкать ближайшие паломники, потом притихли дальние ряды и, наконец, присмирела вся толпа. Это молчание — согласие с тем решением, которое принял их друг.

Только теперь Гус опустил голову и увидел тех, кто стоял рядом и кто должен был первым освободить дорогу: плотника Йиру, Йоганку, Цтибора из Гвоздна, плотника Томаша из Букова. Старец, стоявший в первом ряду, опустился на колени и, протянув молитвенно сжатые руки, сказал:

— Магистр!.. Магистр!.. Я чувствую, что ты уже не вернешься!

Гус долго глядел ему в лицо и кивал головой. Потом Магистр спросил:

— Ну а теперь ответьте: правильно ли я решил за себя и за вас? Если вы считаете, что я решил правильно, дайте мне проехать…

Толпа постепенно расступилась, освободив Гусу широкую и прямую дорогу.

Факел

Книга вторая

ОНИ ЕДУТ В КОНСТАНЦ

Папа

В тот день, когда папский караван достиг Альп, их подножие окутал холодный туман.

Солнечная Ломбардская равнина, еле тронутая дыханием позднего октября и ласкавшая взоры путешественников своими ясными далями, осталась уже позади, за скалистым рубежом. От него дорога вела только в гору. Широкие просторы полей сменились узкими ущельями, седыми от сланца и порфира. Строгие ели, голые ольхи и буки, как часовые, молчаливо стояли по обеим сторонам дороги.

Не касаясь земли, туман покрывал своим пологом вершины и склоны гор. Караван медленно приближался к этому пологу. Где-то в молочной мгле позвякивали колокольчики, но самого стада не было видно. Всё потонуло в тумане. Когда караван вошел в него, люди словно ослепли и потерялись между деревьями. Путешественники двигались мимо шалаша, стоявшего возле дороги, и не замечали его. Люди и звери перебегали дорогу, но путники не слышали и не видели их.

Повозка Иоанна XXIII находилась в середине каравана, уже вступившего в ущелье. Впереди папы ехали всадники — кардиналы и прелаты. За папской двуколкой тянулась целая вереница телег, нагруженных фуражом, провиантом, вином (разве итальянец удовольствуется кислой немецкой виноградной лозой!) и подарками: сундучками, набитыми деньгами, драгоценностями, редкими тканями, инкрустированным оружием, восточными пряностями и бог весть, чем еще. Святой отец знал, кому что подарить. Большую часть этих вещей он взял с собой для непредвиденных оказий, чтобы потрафить вкусам разных людей. В его багаже тряслись и бренчали удивительные вещи! Среди них была даже статуя Венеры, — вернее, торс изумительной красоты! Его нашел во время раскопок секретарь папы Поджо Браччолини. Статуя очень понравилась Поджо. Он уговаривал папу взять языческую богиню с собой, в эту проклятую дорогу. Хотя статуя была велика и тяжела, папа уступил своему секретарю, — в конце концов, если Венера понадобится самому святейшему отцу, он заберет ее у Поджо в любую минуту. Ведь на свете есть немало людей, которые готовы продаться даже за мраморную бабу.

Из ущелья пахнуло холодом. Он сменил осеннюю сырость долины По так же быстро, как тесные ущелья — просторы Ломбардии. Ну и дорожка! Проклятая зима! А ведь это — только начало! Сырость проникала сквозь кожаные стены повозки, войлок и мех. От нее заныли суставы и грудь. Ведь папа сидит целыми часами и днями неподвижно, как чурбан. А согреться можно только на каком-нибудь дурацком постоялом дворе или вином.

Вино… именно это словцо вызвало у папы неприятные воспоминания. Ведь вино, а не что-либо другое впутало его в скандальную историю с собором и во всю эту дьявольщину. За вино Иоанн может поплатиться папской тиарой, если не больше. Однажды, в самую решающую минуту, из-за вина он даже потерял Рим.

О, если бы можно было подсчитать, сколько раз он дрался за Рим, брал и отдавал его! Впервые ему пришлось осаждать Рим при ныне покойном Александре V. Он был тогда военачальником папы и носил еще свое собственное имя — Бальтазар Косса. Когда Александр умер (злые языки, разумеется, болтали, будто Бальтазар отравил Александра), — Коссу провозгласили папой. Ему сразу же пришлось бороться с теми, кто натравливал на него обоих антипап — Пьетро ди Луну и Анджело ди Корарио. Иоанн скорее проглотил бы свой собственный язык, чем назвал бы их папскими именами — Бенедиктом XIII и Григорием XII. Нечего сказать, выискались наместники Христовы! Первый окопался в своем пузатом Авиньоне и не осмеливается высунуть оттуда нос. Жалкий узник, он сидит под охраной французов… А второй?.. Черт знает, где второй. Наверное, околачивается где-нибудь возле Римини. Но и сам Иоанн XXIII, единственный законный наследник Александра V, оказался не в лучшем положении! А из-за чего? Из-за вина! Из-за окаянного вина!..

Сколько сил он потратил, защищая Рим, родной Рим, от посягательств своего милого соотечественника — неаполитанского короля Владислава. И всё-таки папа отстоял свой город. Если бы неаполитанец, испанцы и французы не тревожили Иоанна XXIII, он создал бы сильное, богатое, величественное церковное государство! Но угораздило же болванов, ведавших его казной, придумать налог на вино… Правда, папская казна тогда была пуста, как желудок дикого кабана ранней весной… Налоги — притом неслыханно высокие! — брали за всё. Черт побери! Уж лучше было пойти на риск и утроить налог на хлеб, чем трогать у итальянцев вино. Этот налог собирали недолго, зато именно он проторил дорожку Владиславу, и тот шутя занял Рим. Римляне возненавидели и папских сборщиков и самого папу. От него быстро отреклись даже те, кто еще неделю назад присягал ему на вечную верность. Ничего себе, хороша верность! После этого Иоанну XXIII пришлось подмазать пятки и бежать во Флоренцию. Он попортил себе немало крови, прежде чем попал туда. Темными ночами на горных и лесных тропинках папа сталкивался с вражескими бандами, а им было наплевать, кто шел — солдат или кардинал. И тот и другой гниют одинаково, если их заколоть пикой. Когда наконец Иоанн XXIII добрался до Флоренции, ее жители побоялись публично признать папу и поселили его в грязном предместье. Святейшему отцу в то время даже не позволили въехать в город. Фу…

Теперь было не до шуток. Иоанну XXIII пришлось вкусить горечь унижения — обратиться с посланиями ко всем дворам и жаловаться на свою судьбу, недостойную Христова наместника. В самом важном послании папа дошел до полного самоотречения: он умолял короля Сигизмунда исполнить свою миссию — защитить церковь и ее главу силой светской власти.

Сигизмунд не заставил папу ждать. Этот плут за ответом в карман не лезет. Он, король Сигизмунд, как послушный сын церкви, готов не только выставить свое войско на защиту престола святого Петра, но и положить за него свой живот. Однако прежде подлинный пастырь церкви должен вернуть себе и Рим, и единство святой церкви, раздираемой схизмой на три части. От этих слов папа пришел в бешенство: кто просил Сигизмунда соваться не в свои дела? Пусть лучше он поможет Иоанну XXIII вернуться в Рим, а о церкви папа сам позаботится! Разумеется, король почуял, что может заработать на деле, которое его менее всего касается. Какой прекрасный повод сыграть роль спасителя христианской церкви! Иоанн насквозь видел этого хитреца. Конец Сигизмундова письма был гораздо хуже начала: по мнению римского короля, устранение церковного раскола возможно только на соборе всего христианства. Этот собор должен покончить с папской схизмой. Немеркнущий ореол славы будет наградой Сигизмунду! Имперская помощь на таком условии — бесстыдное вымогательство. Ведь на этом соборе Сигизмунд, как светский владыка, будет председательствовать вместе с папой!