Медленный танец в чистилище - Эми Хармон

кусочки попкорна и ловить их ртом. Последовало соревнование, в котором Мэгги обошла Шада с разгромным преимуществом – примерно в двадцать удачных попаданий. Шад только небрежно пожал плечами и заявил, что настоящий мужчина всегда уступает пальму первенства своей даме сердца.

– Шад, – раздраженно простонала Мэгги, – прекрати уже говорить подобные вещи. Я не твоя дама сердца. Я не твоя девушка. Нас с тобой не связывают романтические отношения. Мы друзья. Я твой друг. Ты мой друг. – Мэгги говорила медленно, держа его за худенькие плечи. Он все еще был ниже ее, и ей пришлось чуть согнуться, чтобы заглянуть ему прямо в глаза.

Шад высвободился и с несчастным видом повалился на диван. Мэгги нависла над ним, надеясь, что он рассмеется и между ними все снова наладится. Но он не рассмеялся. Тогда она плюхнулась на диван рядом с ним и принялась расковыривать дырку на джинсах, стараясь этим отвлечься от мыслей, что роились у нее в голове.

– Но почему, Мэгги? – униженно проговорил Шад. Он поднял на нее карие глаза, в которых стояли слезы. – Что со мной не так? Из-за чего меня так сложно любить и так легко бросить?

Так вот в чем все дело. Мэгги почувствовала, что ей до ужаса жаль и беднягу Шада, и себя саму. Весь этот разговор не только о том, что Мэгги не хочет быть девушкой Шада. То, что Шад настойчиво требует ее любви и внимания, как раз когда его мать решила вернуться в город и напомнить ему, какое место он всегда занимал в ее сердце, вовсе не совпадение. Мэгги хорошо разбиралась в подобного рода драмах. В системе приемных семей такие драмы не редкость.

– Шад! Ты же знаешь, как сильно я тебя люблю! Я правда думаю, что ты замечательный. Ты веселый, и умный, и очень милый. И мне нравится проводить с тобой время. С тобой все отлично, просто тебе всего четырнадцать, а мне почти восемнадцать. И я чувствую себя твоей старшей сестрой, понимаешь?

– Через полгода мне будет пятнадцать! И я получу ученические права! Тогда я смогу возить тебя на свидания. И вообще куда захочешь. Знаешь, когда мне будет двадцать, а тебе двадцать четыре, разница в возрасте перестанет иметь значение. Или когда мне стукнет двадцать шесть, а тебе тридцать!

– Давай вернемся к этому вопросу, когда тебе будет двадцать один, а мне двадцать пять.

– Но, Мэгс, я уже сейчас все про себя знаю. Я люблю тебя. Я никогда не захочу быть ни с кем другим, – упрямо отвечал Шад.

– Но я-то ничего такого не чувствую, – мягко проговорила Мэгги. – Ну сам подумай, ведь, если бы я тебя любила прямо сейчас, это было бы ненормально! Понимаешь?

Шад злобно вскочил и оттолкнул ее протянутые к нему руки.

– Знаешь, Мэгс, что по-настоящему ненормально? Что ТЫ влюбилась в идиотского призрака!

Мэгги дернулась как от удара.

– Вот именно! Вчера, когда я был в школе, я слышал, как ты называла его по имени. Я ничего не понял, но потом, когда вернулся домой, дед рассказал мне, что в последнее время в школе поговаривают о каких-то странных происшествиях. Но он по этому поводу совсем не переживает. Он сказал, что это наверняка снова Джонни. И тут-то у меня все сложилось.

Мэгги что-то забормотала, не в силах членораздельно ответить на обвинения Шада.

– Это он спас тебя, когда ты свалилась в шахту лифта? С ним ты говорила в тот вечер, когда я застал тебя в коридоре? Он помог тебе починить машину?

Мэгги поднялась, не помня себя, не желая отвечать.

– Конечно же, нет! Потому что призраков не существует! – И Шад принялся подскакивать на диване, ни дать ни взять разъяренный Румпельштильцхен[17]. – Это какой-то идиотизм! Безумие! А самое идиотское во всем этом безумии то, что ты предпочла мне дурацкого призрака! – Теперь Шад плакал, и огромные круглые слезы катились по его гладким коричневым щекам.

Мэгги никогда прежде не видела таких больших слез. Ей больно было смотреть, как Шад плачет, и она закрыла лицо руками. Внезапно она поняла, что и сама тоже плачет.

– У тебя проблемы, Мэгс. Но я все равно люблю тебя.

Шад схватил свой диск с фильмом и кинулся к двери, но по пути опрокинул миску с попкорном, и белые шарики разлетелись по полу. Шад только сильнее сжал зубы и вывалился на крыльцо, позабыв о том, как нужно себя держать, чувствуя, что его гордость втоптана в грязь. Мэгги не стала его удерживать. Она ничего не могла ему возразить. Шад обо всем догадался. И он был прав. Она в самом деле влюбилась в призрака.

12. Не будь жестоким[18]

Элвис Пресли – 1958

Мэгги нужно было снова увидеться с Джонни. Она всю ночь ворочалась с боку на бок, без конца проигрывая в уме обрывки вечерней стычки с Шадом, а потом наконец сдалась, поняла, что уже не заснет, и поплелась в душ. Там она умудрилась уснуть, прислонившись к прохладной плиточной стенке, и проспала, пока не закончилась горячая вода. Голову ей пришлось мыть под ледяной струей.

Жар и гудение фена снова усыпили ее, и она очнулась только от резкой, пронзившей все ее тело боли в руке, в том месте, к которому она прижала фен, когда отключилась. Она сунула руку под холодную воду, стараясь не плакать. Дело было вовсе не в ожоге – он почти не болел, – а в полной тщетности всего происходившего с ней.

Шад был прав. Ей нужно держаться подальше от школы, подальше от Джонни. И да, у нее проблемы. Она слишком многое потеряла в жизни – родителей, а вместе с ними свой дом, друзей, всю свою жизнь. На протяжении многих лет она теряла один дом за другим и вместе с каждым из этих домов вновь лишалась всего – и крова, и друзей, и всей жизни. Ей нужно огородить себя от очередной неизбежной потери – ведь она ни на миг не сомневалась в том, что и Джонни тоже лишится. Разве может быть иначе? Мэгги понурила усталую голову и взглянула на обожженную руку. Да, она все понимает, но не станет держаться подальше от Джонни. Она просто не сможет.

Айрин еще не проснулась, когда Мэгги тихо отвела от дома велосипед и покатила по улице. Снега в Ханивилле почти никогда не бывало, но в воздухе все равно чувствовалось дыхание зимы. Мэгги вытянула рукава, чтобы пальцы не слишком замерзли, и надвинула капюшон толстовки, защищая лицо. Рюкзак казался ужасно тяжелым, так что она с трудом удерживала равновесие под натиском встречного ветра, но зато его вес не давал холоду проникнуть под одежду, и мороз